– Ну, и что дальше?
– Все как всегда. Приходим и всех убиваем.
– Их там… в общем, много.
– Разница лишь в том, что потом их кто-то устанет хоронить.
Верные сподвижники чуть скептически переглянулись, но спорить не стали. Мало ли – вполне может статься, что так и будет. Во всяком случае, они до сих пор живы, хотя наворотить успели много и разного. – И кто будет… убивать?
– Ну что за вопрос, Томас…
– Тоомас!
– Вот я и говорю, что за вопрос? Тоомас и будет, раз вызвался, – Хромов выдержал паузу, чтобы переждать веселые, хотя и чуточку нервные смешки. – Все нормально. Я буду. Ты будешь. Остальные, надеюсь, тоже не откажутся поучаствовать. Как, парни, вы же не допустите, чтобы мы заграбастали себе всю славу?
Дружный хохот был ему ответом, и в целом настрой своего невеликого воинства Хромову нравился. Даже если боятся (а при таком соотношении сил это нормально), то стараются никому не показать. В общем, воевать они будут и сделают свою работу хорошо – научились, чего уж там. Слабые и невезучие давно погибли, а те, кто здесь и сейчас отравляет воздух своей махоркой, не только выжили, но научились побеждать. Опыт не пропьешь, и сейчас эти обычные, в общем-то, бойцы вполне могут составить конкуренцию любому спецподразделению. Они, конечно, не лучшие, и недавние события это показали, но уровень все же куда выше среднего.
Если говорить честно, Хромов не раз задумывался, чему сейчас, по меркам прошлого варианта этой войны, соответствуют его бойцы. Однозначно не тому, что было в сорок первом – уровень совсем иной. Но и не сорок пятому, когда сверхпрофессионалы, видевшие смерть во всех ее реинкарнациях, на пинках выносили даже формально кажущиеся более мощными армии врага. Скорее, где-то ко второй половине сорок третьего, может, началу сорок четвертого – профессионализма и опыта хоть отбавляй, но уверенности, что равных им в мире нет, пока не наблюдается. Что же, может, это и к лучшему – осторожность, тем более при таком соотношении сил, еще никому не вредила. Его же задача, как командира, реализовать возможности своих бойцов наилучшим образом. Потому что мало выбить льву зубы – надо еще постараться, чтобы он не засосал тебя насмерть.
– Ну что, если все согласны поучаствовать, то работаем как всегда – нагло, но аккуратно. И да, боги войны. Сегодня – ваш день!..
В три часа пополудни городские улицы, провинциально узкие и по-городскому грязноватые, огласились негромким ревом моторов и лязгом гусениц. Ничего нового в этом, откровенно говоря, не было – и до войны стремительно развивающееся государство имело довольно много автомобилей и еще больше танков. Даже в отдалении от столицы и те, и другие уже давно не привлекали внимания. А когда началась война и тому подавно – ездили все кому не лень и постоянно куда-то отчаянно торопились. Вчера же сюда и вовсе приперлась масса людей и техники, изрядно притоптавшей дороги и повалившей кучу заборов. Неудивительно, что появление еще двух по-солдатски кривовато размалеванных белой краской бронетранспортеров не привлекло особого внимания, даже часовые на въезде в город лишь проводили их профессионально скучающими взглядами.
Довольно шустро продвигаясь и свалив по пути еще несколько заборов (повороты были крутыми, пространства – только-только развернуться, а тяжелые полугусеничные машины на скользкой дороге весьма склонны к заносу), бронетранспортеры немного поплутали, но потом их водители все же смогли определить верное направление. Не в последнюю очередь с помощью попавшихся на пути местных пацанов, у которых один фриц, очевидно, самый продвинутый в языках, на ломаном русском поинтересовался, как ему проехать до штаба. Получив объяснение, газанул так, что мотор глухо взвыл, и спустя какие-то пять минут бронетранспортеры уже остановились аккурат напротив бывшего здания горкома.
Неторопливо выбравшийся из головной машины офицер обладал, на взгляд часовых, двумя не вписывающимися в образ, но вполне объяснимыми несоответствиями. Во-первых, он был очень молод для своего чина, а во-вторых, одет не по сезону. Чересчур легко, так, что и для осени едва-едва подходит. Зимой же щеголять в кожаной куртке… Бред!
С другой стороны, он был летчиком, а те в чинах растут куда быстрее остальных. Так что и помоложе гауптманы встречаются. И они же, особенно те, что молодые да ранние, любят пофорсить, наплевав на целесообразность и даже на устав. Тем более – и это от острого солдатского взгляда не укрылось – в машине он сидел, закутавшись во что-то теплое. Что именно, правда, часовые не рассмотрели, но и увиденного было достаточно, чтобы понять: гость весьма любит пофорсить перед всякой там пехотой, но мерзнуть всерьез не собирается. Просто выпендрежник, а не идиот.
Оставался еще вопрос, что мог летчик здесь потерять – до ближайшего аэродрома километров сто, не меньше. Но это уже было, что называется, не их собачье дело, в немецкой армии рядовым в расклады офицерские лезть вообще не стоило. А потому стояли часовые истуканами, демонстрируя несгибаемый тевтонский дух и знаменитую немецкую дисциплину. Ибо перед начальством надо иметь вид лихой и придурковатый, это для любой армии справедливо.
Оглядевшись и скользнув по солдатам спокойно-безразличным, как орудийный прицел, и столь же тяжелым взглядом, летчик небрежно щелкнул пальцами. Тотчас же рядом с ним будто из ниоткуда материализовались двое унтеров с автоматами на плечах, в качественно измятых, слегка запачканных и потрепанных шинелях. Миг – и вот они уже шагают к крыльцу, причем если гауптман держит спину так, словно палку проглотил, то сопровождающие его солдаты идут чуть вразвалочку, с тем небрежным видом, который отличает повидавших жизнь, опытных вояк от вроде бы прошедшего обучение, но пороху еще не нюхавшего молодняка. Или всю жизнь просидевшего в таком вот заштатном гарнизоне увальня.
В общем, ни слова не сказав и ни единого лишнего жеста не сделав, эти двое моментально вызвали у часовых острый приступ чувства собственной неполноценности. Оставалось утешаться лишь тем, что германский солдат честно несет службу там, куда его поставили. И, несомненно, приносит максимальную пользу на посту, определенном вышестоящим командованием. А оно, как известно любому истинному арийцу, не ошибается.
Весь ход мыслей часовых был так четко виден на их лицах, что Хромов, проходя мимо, едва не рассмеялся в голос. Надо признать, что справиться с этим неуместным сейчас желанием ему помог холод – мороз с одинаковой легкостью проникал и сквозь кожаную куртку, и через толстый вязаный свитер, гарантируя озноб сейчас и намекая на простуду в будущем. Увы, под рукой просто не было зимнего офицерского обмундирования, а этот набор Хромов таскал с собой еще с прошлого лета. Держа спину прямой, а лицо максимально надменным, он небрежно прошел мимо часовых, а Ильвес и Селиверстов протопали следом. И, что характерно, никто их остановить даже не пытался.
Нет, все же немецкое чинопочитание и святая вера в орднунг – это здорово, думал Хромов, шагая по коридору. Здесь, наверное, было тепло, но почувствовать это Сергей пока не успел. Холод, забившийся в самые мелкие уголки одежды, так просто сдавать позиции не торопился. Да вера в неизменность и незыблемость порядка. А еще тот факт, что в караул воткнули солдат местного гарнизона, ибо те, кто успел достаточно повоевать, от вредных и опасных для жизни иллюзий избавились давно и наглухо.
В коридоре кипела жизнь. По меркам этой глуши кипела, разумеется. Хромову встретилось аж три унтер-офицера, несших какие-то бумажки с таким видом, словно от написанного в них зависела как минимум судьба мира. И на лицах их читалась интересная смесь: презрение штабных к неудачникам из окопов и одновременно опаска, что от фронтовиков за излишне наглый взгляд можно и в морду… Причем, судя по всему, летчика от сопровождающих его унтеров они не отделяли.
Вот будь они настоящими немцами, штабные крысюки точно в морды огребли бы, как-то отстраненно подумал Хромов. Причем с молчаливого одобрения гауптмана, которому вряд ли понравилось бы столь вопиющее пренебрежение своей персоной. Хотя… и так свое получат, разве что пятью минутами позже.
Немецкое начальство занимало, как и следовало ожидать, самое лучшее помещение – кабинет первого секретаря горкома. Не по масштабам города помещение, даже с отдельной комнаткой секретаря перед входом. Кстати, за́нятый – огромный и массивный стол, непонятно как сюда занесенный, плотно оккупировал субтильный лейтенант в таком приталенном кителе, что неясно было, как он ухитряется в нем дышать.
Этот лейтенант, поднявшись навстречу визитерам из-за стола, начал что-то лопотать, но Селиверстов, не дав ему закончить речь, ловко, будто морковку из грядки, выдернул мальчишку (а именно так лейтенант и выглядел) на свет божий. Коротко врезал кулаком – и отправил бесчувственное тело отдыхать минут этак на двадцать. Хромов одобрительно кивнул товарищу и шагнул вперед, решительно толкая последнюю дверь.
Ну что сказать. Традиции больших кабинетов свято чтимы любыми чиновниками и в любую эпоху. Здесь и сейчас исключений не наблюдалось, помещение было не по чину солидных размеров, правда, обставлено скудновато, явно из-за того, что его прежний хозяин жил не в самой богатой стране.
А еще в кабинете находилась куча народу, и этого Хромов не ожидал совершенно. Он-то предполагал, что здесь будет один-два человека, для его целей большего и не требовалось. Но в кабинете собралось, наверное, все местное высшее командование, одних полковников две штуки. Ну и те, что с погонами не столь внушительными, массовку создавали. В общем, двенадцать человек как с куста.
Наверное, столь вопиющее нарушение субординации вогнало немцев в ступор, иначе как объяснить, что воцарившаяся тишина не прервалась, даже когда Хромов быстрым шагом пересек кабинет. Перегруз мозга продлился всего пару секунд, но этого оказалось достаточно.
Вот чего меньше всего ожидал тот полковник, что сидел во главе стола для совещаний, что вконец оборзевший гауптман, подойдя, врежет ему с левой. Рукоять вальтера оказалась очень неплоха в качестве кастета, и немец с разбитой переносицей рухнул на пол вместе со стулом. Прежде чем остальные поняли, что происходит, Хромов ухватил его коллегу по званию за голову и дважды приложил лицом к краю стола. Оттолкнул бесчувственное тело и рявкнул: