Пальцами показал по очереди на всех присутствующих танкистов двух противоборствующих сторон и со звоном ударил кулаком в ладонь. Вышло весьма красноречиво.
Немец довольно долго произносил что-то в ответ. Сначала поглядел на Коломейцева, но, надо полагать, больше из вежливости. Остальная часть его монолога была обращена к Терцеву.
Старший лейтенант все выслушал, поправил очки, с удивлением хмыкнул и пояснил, обращаясь к майору:
– Он говорит, что все помнит. Знает про полигон, про ваш прорыв на танке из плена. Он шел за вами следом. Он думал, что вы погибли. И сейчас рад, что это не так. А еще он говорит, что все это были дороги чести.
Терцев откинулся на спинку стула, прокручивая в голове услышанное.
Неожиданно наскочил на немца Ветлугин. Заговорил быстро и возбужденно:
– Пусть он лучше вспомнит, что они у нас наделали! Что они даже у себя наделали! Ты перескажи ему хотя бы сегодняшнюю историю с детьми. Перескажи, старлей! Сидит тут, рыцарь Круглого стола, б…!
Штиглер напрягся и нахмурился. Пока старший лейтенант говорил, хмурился еще больше.
– Уроды вы, – проговорил по поводу сегодняшней трагедии в усадьбе Ветлугин. – Мы так никогда не делаем.
– Мы так тоже не делаем, – последовал через переводчика ответ.
– А кто же это сделал – Пушкин и Гете? – зло съязвил Ветлугин.
– Немцы и русские так не делают. Так делают нацисты и большевики.
– Конечно, пр… ли войну, теперь льете крокодиловы слезы: это не мы, это нацисты! – не отставал от пленного Ветлугин. – А в свое время небось «хайль» кричал, как все?
Немец парировал быстро. Переводчик замешкался.
– Что он сказал? – не унимался сержант.
– Они кричали у себя дома «хайль» так же, как мы кричали у себя дома «ура». От этого все и случилось, – перевел крайне неохотно.
Старший лейтенант с очень серьезным и обеспокоенным видом повернулся к Терцеву с Коломейцевым, произнеся от себя:
– Товарищи офицеры, я думаю, нам пора заканчивать этот разговор. Настоятельно рекомендую это сделать. Переводить подобные сентенции я более не намерен.
– Чего ты там про «хайль» и «ура» вякнул?! – Прямо через стол Ветлугин схватил немца за мундир. – Ты народную войну с захватническим походом не равняй!
– Ветлуга, он же пленный, да еще и раненый, – остановил руку сержанта Коломейцев. – Прекрати. И нас не позорь.
Штиглер поморщился, потирая на перевязи раненую руку второй, здоровой рукой. Терцев налил из фляги водку в стоявшую на столе рюмку. Пододвинул рюмку гауптману.
– Нам он в плену водку не наливал, – буркнул Ветлугин.
– А мы нальем.
Немец выпил, поблагодарил кивком. Проговорил:
– Да, это трагедия.
– Все, я больше ваши приватные разговоры не перевожу, – решительно заявил переводчик.
Во дворе скрипнули тормоза. Коломейцев выглянул в окно:
– Особисты приехали.
Старший лейтенант нервно поправил очки и развел руками в немой сцене. Всем своим видом он явно показывал – ну вот, пожалуйста, доболтались!
Из роскошного «Мерседеса» кремового цвета с открытым верхом выбрались майор и подполковник. В прошлом году они допрашивали Терцева после выхода из плена. Только были каждый на звание младше. Рядом остановился «Студебеккер» с автоматчиками.
– О, Терцев! Старый знакомый! – окинув взглядом присутствующих, проговорил подполковник. Он вошел первым.
Видимо, у Терцева настолько отчетливо читалась на лице иллюстрация к фразе «глаза бы мои вас не видели», что зашедший следом майор с иронией произнес:
– Вижу, как вы нам рады. И мы тоже с удовольствием вас приветствуем.
– Здравия желаем! – вразнобой отозвались танкисты и переводчик.
Особисты внимательно осмотрели пленного немецкого гауптмана, будто экспонат в музее. Затем майор заглянул в рюмку. Поднял ее к своему носу, принюхался.
– Вы что тут, водку с ним пьете? Совсем обалдели?!
– Оказываем медицинскую помощь взятому в плен раненому противнику, – чеканя каждое слово, отозвался Терцев.
– Помощь… Ничего себе, – проворчал майор.
– За комбригом послали? – поинтересовался у напарника подполковник.
– Да, но чего-то не торопится…
– Ничего-ничего, – с наигранной готовностью отозвался подполковник. – Мы сами зайдем, мы не гордые. – И, обратившись ко всем, распорядился: – Прошу во двор.
Майор распахнул дверь:
– Конвой! Вывести пленного!
Поднимаясь со своего места, Штиглер вскинул руку к виску. Надевший фуражку Терцев обозначил ответное приветствие.
– Нет, это что такое?! – подскочил к танкисту майор-особист. – Вы в своем уме?! Терцев, ты с ним еще, может, обнимешься на прощание?! Давайте пустите скупую мужскую слезу. Только смотри, как бы потом в одном и том же месте вдвоем долго плакать не пришлось…
– Пойдемте, пойдемте, – торопил подполковник, будто не замечая всего происходящего вокруг.
Хоть побледневший переводчик и молчал, Штиглер, пока его разворачивал к дверям конвоир, успел бросить на советских танкистов понимающий взгляд и чуть усмехнуться краешком губ…
Все выбрались во двор. Туда уже вышел из другого дома и командир бригады.
– Товарищ подполковник, – обратился к нему старший по званию особист, – получен сигнал, что в вашей бригаде расстреливают пленных. Будьте любезны, прокомментируйте данную информацию.
Комбриг изобразил на своем лице искреннее недоумение:
– Ошибка какая-то, товарищ подполковник.
Приехавшие гости из особого отдела придирчиво рассматривали стоявший чуть поодаль под конвоем экипаж подбитой «пантеры».
– Да вы сами посмотрите, – уверенно продолжил комбриг, указывая на немцев рукой. – Вот они в целости и сохранности, всем раненым оказана медицинская помощь. Ну какой мне смысл их перевязывать, чтобы потом расстрелять?
– Ага, помощь, – буркнул себе под нос майор и, щелкнув себя большим пальцем по шее, покосился на Терцева.
Его старший товарищ о чем-то раздумывал некоторое время, перекатываясь с пятки на носок. Затем отчеканил:
– Что ж, вопросов пока больше не имеем.
Проходя к своей машине, коротко распорядился:
– Пленных мы забираем на сборный пункт. Майор, займитесь!
Немцев под охраной загрузили в «Студебеккер». Уже выезжая со двора, майор-особист наклонился к своему старшему товарищу:
– Подозрительно все-таки этот Терцев общался с гауптманом. Может, проверим дополнительно?
Подполковник в задумчивости потер переносицу. Ответил серьезно:
– Проверь гауптмана. Не был ли замешан в военных преступлениях. Ну и прочее. И побыстрее. А Терцева… Нет, больше не надо. Все-таки не сорок первый год – сорок пятый. Не вижу смысла – они уже все доказали десять раз. Пора их оставить в покое.
И, чуть хлопнув майора по плечу, добавил уже полушутя:
– А ты молодец! Научился работать. Поначалу-то таким адвокатом был, а?
Майор позволил себе чуточку улыбнуться самым уголком рта.
Комбат с Коломейцевым долго смотрели вслед уехавшему «Студебеккеру», пока не подошел Ветлугин. Тряхнув полной флягой, напомнил:
– Немцу-то мы налили. А себя обидели.
– Себя обижать нельзя, – философски заметил Витяй.
– Пойдем исправлять, – распорядился Терцев. – Немедленно!
23
Они успели еще совсем ненадолго побывать под самым Берлином. До полной капитуляции вражеской столицы оставался всего один день, когда после нескольких боевых столкновений на городской окраине бригаду форсированным маршем направили дальше на юго-запад. Проезжали аккуратные сосновые леса с ровными, расходящимися в разные стороны рядами ухоженных просек. Это явно были охотничьи угодья. Все перекрестки на них занимали вооруженные посты. Стояли самоходки, орудия, были оборудованы мешками с песком пулеметные гнезда. Территория еще не была полностью зачищена – по лесам бродили остатки рассеянных германских подразделений. На каждой развилке строгие и серьезные девушки-регулировщицы четкими, выверенными жестами при помощи флажков указывали направления следования колоннам.
Покачиваясь в такт движению танка, майор Терцев, высунувшись по пояс из откинутого башенного люка, рассматривал окрестности. И лес, и светлая песчаная грунтовка, по которой молотили сейчас гусеницы машин, и даже низкое серое небо – все выглядело чужим, не таким, как дома. В голове сама собой неотступно крутилась одна-единственная мысль: сколько еще продлится эта проклятая война? Неделю, две? А может, несколько дней? Хотелось, чтобы вот прямо сейчас по колонне прокатилась бы команда «Стой!». И им объявили бы – все! И никто-никто больше не погибнет. Он стянул с головы танкошлем, посмотрел в обе стороны. Задирая и опуская на ухабах стволы орудий, по лесной дороге впереди и позади от них вереницей шли танки спешно брошенной выполнять новую задачу бригады.
«А вдруг сейчас объявят?!» – прямо обожгла все внутри мысль.
Боясь пропустить важное известие, он поспешно натянул танкошлем обратно и спустился в боевое отделение. Усевшись на командирское место, встряхнул головой. Нет, такие мысли нужно пока гнать от себя прочь. Но он верил и чувствовал – подождать надо еще совсем немного. Сам воздух вокруг уже был пропитан окончательной победой…
Когда впереди по ходу движения колонны раздались выстрелы, у Терцева буквально сжалось сердце. Подобное чувство испытали, наверное, все – никому не хотелось умирать на самом пороге такого долгожданного мира.
Пришел приказ рассредоточить танки их батальона на опушке леса. Отдав необходимые распоряжения и оставив старшим Коломейцева, майор направился к машине комбрига, выяснить обстановку и получить распоряжения.
Выяснилось, что головной дозор напоролся на очаг сопротивления у перекрестка шоссейных дорог и после короткого боя был вынужден отступить. Лес дальше через несколько сотен метров заканчивался. За ним начиналось поле. В бинокли они рассмотрели полуразрушенную деревню. Разведчики доложили – в деревне замечены значительные силы немцев. По всему видать, настроены решительно. Словно в под