Спустя несколько секунд Джонатан Спайерс уже спустился на землю. Среди обломков погибшего «Лебедя» в лужах крови лежало пять страшно изуродованных трупов. Красный Капитан с напряженным вниманием вглядывался в черты погибших. Но Ивановича среди них не было!
Подоспевшие в этот момент Оливье и его друзья, желавшие поздравить Джонатана Спайерса с победой, с изумлением увидели, что он был в бешенстве.
— Этот негодяй ушел от нас! — воскликнул он вне себя, — а эти пять смельчаков пожертвовали жизнью, чтобы дать ему возможность бежать! Какая жалость, что такая самоотверженность не нашла себе лучшего применения! — И, склонившись над убитыми, он долго разглядывал их одного за другим.
— Все пятеро были членами Общества Невидимых, — сказал наконец капитан. — Видите, у каждого железное кольцо на пальце; это — наивные солдаты, которых таинственное общество посылает умирать ради неизвестных им целей, и ни один из них не отступает даже перед смертью!
Оливье и Дик были сильно удивлены, что «человека в маске» не было в числе погибших. Опять была пролита кровь, и опять этот неуловимый враг ушел из их рук в решительную минуту.
— Но он во всяком случае не успел еще совершенно скрыться от нас, — продолжал Джонатан Спайерс, — отсюда до Мельбурна далеко, и я сумею отыскать последнего раньше, чем он успеет покинуть Австралию. Этот человек — настоящий бич: каждый его шаг запечатлен кровью, и я клянусь не отступаться до тех пор, пока не будут отомщены все несчастные жертвы этого негодяя!
— И все мы поможем вам в этом! — заявили Оливье и Дик.
— В таком случае все на борт! — крикнул капитан своему экипажу, который сошел было на берег, обрадованный случаю погреться на солнце и подышать свежим воздухом, чего они были лишены с самого своего отъезда из Америки. Прескотт и Дэвис тотчас же направились к судну, лежавшему всего в нескольких шагах с широко раскрытыми люками, но Холлоуэй и его подчиненные не тронулись с места.
Джонатан повторил свое приказание. Тогда старший механик подошел к Красному Капитану.
— Вы имеете что-нибудь сказать мне? — спросил последний, смерив его ледяным взглядом.
— Да, капитан! — как-то неуверенно пробормотал Холлоуэй.
— Прекрасно, но прежде повинуйтесь! Раз я отдал приказание, то оно тотчас же должно быть исполнено!
Холлоуэй все еще стоял в нерешительности, а капитан не спускал с него своих проницательных холодных глаз.
Бунт на судне был делом немаловажным, и морские законы всех стран отличаются необычайной строгостью; в Америке, как и во всех других странах, командир судна пользуется правом распоряжаться жизнью всех, находящихся на судне, в случае малейшей попытки бунта. А Джонатан Спайерс выправил все необходимые документы до своего отправления из Сан-Франциско; поэтому никто из служащих на его судне не мог считаться свободным в своих действиях против него.
Холлоуэй знал это; знал также и то, что Красный Капитан не задумается пристрелить его при первой же попытке неповиновения. И хотя самолюбие старшего механика, двадцать раз заявлявшего своим подчиненным о том, что он не намерен долее повиноваться и снова сесть на судно, сильно страдало, тем не менее он медленно направился к «Ремэмберу», куда за ним последовали остальные механики. Не успел он ступить ногой на судно, как Джонатан Спайерс, подозвав Дэвиса, приказал ему громким, отчетливым голосом:
— На двое суток в кандалы мистера Холлоуэя, чтобы научить его повиноваться с большей поспешностью!
Дэвис молча исполнил приказание и отвел Холлоуэя в междупалубное помещение, предназначенное для арестов.
Признаки участия в заговоре и остальных механиков не укрылись от наблюдательного капитана, но он предпочел сделать вид, что ничего не замечает. Покорно принятое Холлоуэем наказание совершенно дискредитировало его во мнении подчиненных, и дальнейшее его влияние на них было устранено теперь навсегда; следовательно, дальнейшие попытки бунта были уничтожены в зародыше.
Собственно говоря, маленький экипаж «Ремэмбера» был отчасти прав в своем возмущении против существующих на судне порядков, и будь Холлоуэй человек с более сильным характером, он бы смело сказал капитану;
— Мы не брали на себя обязательство служить на военном судне, а вы с первых же дней плавания позволяете убить троих из нас и рискуете, не спрашивая нашего мнения, жизнью всех остальных! На подобных условиях я отказываюсь продолжать службу на вашем судне!
И Джонатан Спайерс должен был бы примириться с этим, так как, если бы он прибегнул к револьверу, то был бы повешен, как только ступит на берег Соединенных Штатов.
Тем временем все, кроме негра Тома и мистера Литлстона уже взошли на судно. Видя это, капитан обратился к последнему строгим, холодным тоном:
— Вы меня слышали?
— Слышал, капитан!
— Так чего же вы ждете?
— Я хочу заявить, капитан, что подаю в отставку!.
— Во время плавания я не могу принять вашей отставки, кроме того, напоминаю вам, что вы приняты мной на службу на два года!
— Да, в качестве казначея на судне, но «Ремэмбер» вовсе не судно!
— Что же это такое, сударь? — спросил Джонатан, чувствуя, что им овладевает бешенство.
— Это баллон, капитан!
— Баллон?
— Да, баллон! Заметьте, мы прибыли из Америки в Австралию воздушным путем, затем простояли пять суток под водой, что также не может считаться нормальным положением для судна, а в заключение снова совершили воздушный полет, который мне вовсе не пришелся по вкусу. И так как мы по сие время плавали исключительно в воздухе, то «Ремэмбер» должен быть назван баллоном, а не судном. А я, повторяю, не обязывался служить на баллоне и потому не вернусь больше на «Ремэмбер».
— Берегитесь, сударь! — воскликнул Джонатан Спайерс, посинев от бешенства и выхватив свой револьвер.
Но на этот раз он имел дело с упрямцем, что в некоторых случаях хуже человека энергичного.
— О, вы меня не устрашите, — продолжал Литлстон, — я недаром служил два десятка лет в суде и знаю свои права американского гражданина!
При последних словах Дик подошел ближе к спорящим и стал вглядываться в лицо непокладистого казначея.
— Но вы не знаете, сударь, морских законов! — заревел капитан.
— Плевать я хотел на ваши морские законы! — возразил тем же тоном Литлстон. — Ваш «Ремэмбер» — все, что хотите, только не судно, а потому морские законы к нему вовсе неприменимы. Это какая-то жестянка для сардинок, подводный колокол, баллон, все, что хотите, но только не судно. Я сам подам жалобу в адмиралтейство, и вы увидите, сударь, что скорее послушают меня, бывшего старшего делопроизводителя калифорнийского суда Литлстона, чем вас, какого-то пирата!
— Нет, это уж слишком! — закричал капитан и кинулся с револьвером в руке на своего непокорного казначея, который предусмотрительно попятился назад.
— Стойте! — крикнул канадец, становясь перед капитаном. — Дайте мне расспросить этого человека!
— Что вы вмешиваетесь? — крикнул Джонатан Спайерс, желая оттолкнуть Дика и заставить его дать ему дорогу, но рослый канадец удержал его одной рукой, как малого ребенка, а другой выхватил у него револьвер и зашвырнул его далеко в траву.
— Вы мне ответите за это насилие! — захрипел капитан, выбиваясь из рук Дика.
— Когда вам угодно! — спокойно ответил старый траппер. — А все же я помешал вам совершить бесполезное убийство!
— Простите меня, Дик! — проговорил, приходя в себя Спайерс, пристыженный спокойствием и сдержанностью канадца.
— Я не вмешивался в ваши дела с экипажем, так как думаю, что вы ввели в условия их службы необходимые оговорки, но что касается казначея, который полагал, что ему предложили службу на обыкновенном судне, то вы не можете принудить его против воли проводить жизнь под обломками или на дне моря, и никакие морские или иные власти не признали бы за вами права на это. Кроме того, я хотел еще узнать: вас зовут Джон Хэбкук Литлстон? — обратился он к спасенному им человеку.
— Да, так меня зовут! — отозвался тот.
— Если так, — сказал Дик, — то я Дик Лефошер, муж Анны-Марии Литлстон!
— Так это вы, Дик! О, я давно искал вас и Анну-Марию, — отвечал Литлстон как-то робко, словно опасаясь услышать ответ, что ее нет уже в живых.
— Уже десять лет, как она умерла! — продолжал канадец. — Это была прекраснейшая женщина! — и слезы закапали у него из глаз.
— Дик! Дик! — воскликнул растроганный казначей. Правда, мы не особенно ладили прежде. Но если хотите, станем теперь любить друг друга, как братья, в память умершей!
— Я готов! — сказал канадец, протягивая ему руку.
При виде этой сцены Джонатан Спайерс протянул руку Литлстону в знак примирения.
Дэвис предусмотрительно позаботился закрыть люки «Ремэмбера», чтобы разыгравшаяся на берегу сцена не уронила престиж капитана в глазах экипажа.
Решено было, что Джон Хэбкук Литлстон, у которого, по-видимому, не было ни малейшего призвания к морской службе и воздухоплаванию, останется на суше со своим зятем Лефошером, а Красный Капитан без него будет продолжать преследование общего врага — «человека в маске». Все эти маленькие препирательства и без того уже отняли много драгоценного времени.
— Прежде всего мы исследуем озеро Эйр! — сказал капитан.
— Едва ли «человек в маске» дожидался вас, — заметил Оливье, — он опустился под воду только для того, чтобы заставить вас потерять его след, и, наверное, покинул озеро, как только решил, что вы не увидите его!
— Я согласен с вами, — проговорил капитан, — и потому намерен преследовать его по пути в Мельбурн или Сидней, но не могу не осмотреть озеро: может быть, я найду там какой-нибудь след или указания!
Нготаки после поражения своего союзника поспешно отступили к своим деревням, но в ту же ночь, окруженные двумя тысячами нагарнуков, были перебиты все до последнего. Не осталось в живых ни одного человека, чтобы возродить племя, которое исчезло с лица земли. Эта страшная ночь по сие время сохранилась в памяти австралийцев под именем «Черного истребления».