И вот в тот самый момент, когда Саня окончательно размякла и с умилением любовалась на бывшего мужа с дочерью, Чеба взял – и всё испортил.
Сделав очередное фото из серии “Саня, Лялька, я – счастливая семья”, Чеба вдруг кинул на дочь задумчивый взгляд и обратился к бывшей жене:
– Слушай, а как насчёт того, чтобы дать интервью?
Саня даже не сразу поняла, о чём идёт речь.
– Какое интервью? – переспросила она. – И кто кому должен его давать? Ты, что ли, меня проинтервьюируешь? – хихикнула она, полагая, что это просто шутка.
– Да нет же, – глаза Чебы возбуждённо заблестели. – Мы с тобой дадим интервью для телевидения и пары каких-нибудь популярных глянцевых журналов. Ну и Ляльку с собой возьмём за компанию.
Она всё ещё не понимала, однако перестала улыбаться.
– Зачем?
Смутившись под её испытывающим взглядом, Чеба снова перевёл глаза на Ляльку.
– Ну… расскажем нашу историю.
– Какую историю, Вань? – тихо, но напряжённо спросила она.
Он ещё больше смутился.
– Ну… о том, каково это – быть родителями особенного ребёнка.
Саня не смогла удержаться от злого смешка.
– Во-первых, если ты провёл несколько часов вместе с Лялькой – это ещё не значит, что ты по-настоящему проникся своим отцовством и тем более понял что-то об особенностях своей дочери, – произнесла она. – А во-вторых… всё-таки поясни, с чего вдруг мы должны давать интервью на эту тему?
Чеба в волнении взъерошил свои волосы. Видно было, что он с трудом подбирает слова.
– Понимаешь… На нас с пацанами недавно вышел продюсер Ямпольский… ты, наверное, слышала это имя?
Саня заторможенно кивнула.
– Ну вот, – воодушевившись, продолжил бывший муж. – Оказывается, он услышал нашу игру в каком-то клубе и его здорово зацепило. Он сказал, что у нас классная музыка и песни, и вообще мы достойны стать настоящими звёздами! Пока что нас знают и слушают в основном москвичи, но есть шанс, что о группе заговорит вся Россия! Наши песни начнут крутить на радио, а клипы будут показывать на главных музыкальных каналах! – он перевёл осторожный взгляд на Саню, словно призывая её разделить с ним эту радость, но она молча ждала дальнейших объяснений.
– Ты даже представить себе не можешь, какие перспективы для группы открывает работа с Ямпольским! – добавил он. – Это уже будут не концерты в каких-то захолустных провинциальных ДК и не чёс по клубам… Лучшие и крупнейшие концертные залы страны!
– Короче, Склифосовский,6 – осадила его Саня.
– В общем, Ямпольский уверен, что всё, что нам надо – это поработать над имиджем. Нам нужна громкая пиар-кампания! Для этого необходимо светиться на экранах, давать множество интервью, участвовать в ток-шоу и так далее. Мелькать!
– Так. Уже теплее, – отозвалась она. – Только при чём здесь я и Лялька? Мы с тобой давно в разводе, если ты запамятовал. Светись себе и мелькай на экранах сколько влезет, нас-то зачем туда тянуть?
– Понимаешь… – замямлил Чеба, – тема особенных детей всегда в тренде. Публика любит, чтобы было кого пожалеть, поплакать… Если люди узнают, что наша дочь – инвалид, они же буквально обрыдаются и раскупят все билеты на выступления группы! У нас народ вообще жалостливый, а Лялька к тому же хорошенькая, на неё и посмотреть будет приятно…
– Подожди-ка… – Саня потёрла виски, – ты сейчас хочешь сказать, что намереваешься использовать нашу дочь для своего пиара?
– Ну почему сразу “использовать”, – надулся он. – Что ты всё слова подбираешь, как будто я монстр какой-то.
Саню вдруг осенило.
– Та-ак… – протянула она. – То есть, вот это твоё внезапное перевоплощение в заботливого и любящего папочку, подарки, приглашение на дачу… всё это – хитроумный план, чтобы Лялька помогла тебе стать знаменитым? Господи, ну и дура же я… – прошептала она, качая головой. – Какая дура… Как я могла поверить в твою искренность, ты же никогда ничего не делаешь просто так, всегда думаешь только о себе! О том, чтобы тебе было хорошо…
– Не передёргивай, Санчес, – он протянул к ней руку, но она отшатнулась и взвизгнула:
– Не трогай меня! Так значит, и Виолетта Эдуардовна тоже с тобой заодно… Немудрено – она ради счастья своего сыночка готова даже ненавистную невестку и неполноценную внучку несколько часов потерпеть…
– Ну что ты, в самом деле! – Чеба выглядел по-настоящему расстроенным. – Зачем так сразу – “ненавистная”… “неполноценная”… Просто… просто ты ни хрена не смыслишь в шоу-бизнесе, а там свои законы. Ты не представляешь, какая это находка для артиста – больной ребёнок в семье!
– Находка? – переспросила она помертвевшим голосом. – Ты в самом деле так считаешь?
– Ну да, – кивнул он. – Ямпольский сказал, что сострадание у русского человека в крови. Все эти темы про болезни, особенно смертельные, неизлечимые… они всегда отлично работают.
– Ну извини, – медленно и раздельно выговорила Саня, – что у Ляльки нет никакой смертельной и неизлечимой болезни… она всего лишь умственно отсталая.
– Вот ты опять передёргиваешь! – начал заводиться он. – Господи, да что такого – посидеть полчаса в студии, поулыбаться? С тебя убудет, что ли?
– Ты не понимаешь, – горько отозвалась Саня. – Ты никогда этого не поймёшь…
Внезапно она изменилась в лице.
– Фото… Те фотографии, что ты делал на свой телефон… Ты тоже собирался использовать их в качестве пиара?
Глаза у Чебы забегали.
– Да нет, я в общем… себе на память…
– Удали, – потребовала Саня. – Удали немедленно! Сию минуту! Иначе я за себя не отвечаю! – она кинулась на бывшего мужа, пытаясь выхватить телефон у него из рук, её буквально трясло от злости.
– Да успокойся ты, бешеная! – психанул он, оберегая мобильник от Сани. – Ладно, ладно… не ори только, сейчас всё удалю. Вот смотри – я их стёр все до единой, убедилась?.. Ненормальная.
Она тяжело дышала и прижимала к себе напуганную материнскими криками Ляльку.
– А сейчас… отвези нас домой. Немедленно. Или нет… лучше вызови нам такси, не хочу тебя видеть больше ни минуты.
– Ну чего ты начинаешь-то? – обиделся Чеба. – Можно подумать, я тебя обидел… Нет – так нет, чего сразу трагедии устраивать, не понимаю… Как будто я тебя связываю и насильно волоку на интервью… Нет, правда, оставайтесь ещё!
– Да иди ты… ас пиара! – в сердцах сказала Саня, а потом поправилась:
– Пиар-ас. Это тебе больше подходит.
Всю дорогу до дома Саня не могла успокоиться, мысленно продолжая разговор с Чебой. Самое удивительное, что она даже больше на него не злилась. Она злилась на себя! За то, что снова повелась на его легендарное обаяние и поверила, что он может чувствовать хоть что-то, кроме любви к себе самому.
Давно уже не питая иллюзий относительно бывшего мужа, Саня прекрасно знала, что он действительно не понимает, насколько мерзок и циничен его поступок. Он искренне был озадачен бурной Саниной реакцией и не понял её обиды. В общем-то, всё это было вполне в его репертуаре… Виолетта Эдуардовна с детства внушала сыночку, что он – царь и бог. Он и был для неё богом. Собственным маленьким божком, кумиром, которому прощались любые шалости: сначала мелкие и безобидные, а затем – всё более задевающие чувства других людей. И если поначалу он играл с игрушками, то позже принялся за “живых кукол”, не понимая, что может ненароком их испортить или окончательно сломать.
Лялька, которой передалось нервно-взвинченное состояние матери, тревожно “пела” в такси – точнее, издавала гудящие звуки в одной тональности, не затыкаясь ни на мгновение. Водитель опасливо косился на них в зеркало, но, слава богу, молчал, не лез с вопросами и не делал замечаний.
“Больной ребёнок – это находка для артиста”, – сказал Сане Чеба. Сказал честно, от всего сердца, понятия не имея, что на самом деле стоит за этими словами… и не слыша, не чувствуя их истинного чудовищного смысла.
Что такое для него – больной, особенный ребёнок? Что он действительно знает о Ляльке? О том, каково это – быть её родителем?
Саня же прочувствовала это с самого начала. Она хлебала свою горькую материнскую чашу с момента Лялькиного рождения… и у этой чаши не было дна.
Её выписали из роддома раньше дочери. Саня до сих пор помнила, как выходила через заднюю дверь: оттуда выпускали тех, кто по разным причинам выписывался без детей. Через главный вход – парадные двери – выходили счастливые новоиспечённые мамочки с розовыми или голубыми конвертами, перевитыми шёлковыми лентами, а не менее счастливые родственники суетились рядом с цветами и шариками. А через чёрный ход выходили совсем другие женщины: заплаканные, растерянные, испуганные, похожие на тень… И Саня примкнула к их обществу, став такой же тенью.
Понимал ли Чеба, что никогда в жизни не услышит, как его ребёнок читает вслух или поёт детские песенки? Не будет отвечать на бесконечные вопросы “почему” и “зачем”? Что Лялька никогда не скажет ему: “Папочка, я люблю тебя”? Что её не будут приглашать на детские дни рождения и другие праздники… что у неё вообще никогда не будет друзей? Что её не возьмут ни в один нормальный детский сад или школу, потому что она “необучаемая”? Что она не будет интересоваться обычными детскими играми?
– А когда твоя дочь вырастет, она никогда не выйдет замуж и не подарит тебе внуков… – тихонько бормотала Саня себе под нос.
Ей до сих пор – даже столько лет спустя! – было психологически трудно отвечать на вопросы здоровых детей, которые подходили к ним и спрашивали, что с Лялькой и почему она так странно себя ведёт.
Нет, Чеба неспособен был всё это объять и переварить. Его заботили только собственные успехи и проблемы. После рождения Ляльки для него практически ничего не изменилось: он всё так же был баловнем судьбы, любимцем публики, компанейским парнем, которого обожали друзья и женщины.
А Саня… Саня могла пересчитать по пальцам одной руки, сколько раз за десять лет своего материнства она сидела с подругами в кафе или хотя бы гуляла в парке. Да у неё и не осталось подруг… О чём ей было с ними говорить? О Ляльке и её особенностях? Но эта тема была им абсолютно не интересна. Одна из приятельниц даже сказала ей как-то в порыве откровенности: "Я бы не смогла растить такого ребёнка". Сане даже стало интересно: “А куда бы ты его дела?” Та отвела взгляд и промолчала.