— Тише, Люсьена, прошу тебя.
— Теперь я понимаю… Ладно, рассказывай дальше свои басни. Конечно! Меня ведь там не было. Но знаешь, всему есть предел. Ну, так говори честно: куда ты клонишь?
Никогда еще он не видел Люсьену в таком состоянии. Она чуть ли не заикалась от ярости, лицо ее побелело.
— Люсьена! Клянусь тебе. Я не лгу.
— Ну нет! Хватит! Я готова принять многое, но поверить в квадратуру круга, в то, что мертвый жив, что невозможное возможно, не могу.
Хозяин бара не отрывался от газеты. Сколько парочек он повидал на своем веку! Сколько наслушался странных речей! Равинелю было не по себе от его безмолвного присутствия. Он помахал купюрой:
— Будьте любезны!
И чуть было не извинился за то, что не попробовал сэндвичи.
Закрывшись сумочкой, Люсьена попудрила лицо. Потом первая встала и вышла, даже не оглянувшись на Равинеля.
— Послушай, Люсьена… Клянусь, я рассказал тебе чистую правду.
Она шла, повернув лицо к витринам, а он не решался повышать голос.
— Послушай, Люсьена!
Какая дурацкая, неожиданная сцена! А время шло. Бежало! Еще немного, и Люсьена вернется на вокзал, оставив его наедине со своими страхами и тревогами… В отчаянии он схватил ее за руку:
— Люсьена!.. Ты прекрасно знаешь, что у меня нет никакой корысти…
— Да? А страховка?
— Что ты хочешь этим сказать?
— А то, что все проще простого. Нет трупа, значит, нет и компенсации. И в один прекрасный день ты мне сообщишь, что дело со страховкой не выгорело и ты ничего не получил.
Какой-то прохожий пристально на них посмотрел. Может, услышал последнюю фразу? Равинель испуганно оглянулся. Затеять ссору на улице… Глупее не придумаешь!
— Люсьена! Умоляю! Если бы ты только знала, что я пережил!.. Пойдем присядем.
Они миновали перекресток Сен-Жермен и вышли к скверу против церкви. Скамейки были мокрые. Сквозь голые ветки сочился унылый свет.
«Нет трупа, значит, нет и компенсации…» Равинель об этом и не подумал. Он присел на краешек скамейки. Вот и все кончено. Люсьена стояла рядом, отшвыривая носком туфли опавшие листья. Свистки полицейских, бег машин, едва слышное гудение органа, пробивающееся сквозь церковные двери… Жизнь! Чужая жизнь! Эх, стать бы кем-нибудь другим, не Равинелем!
— Ты бросаешь меня, Люсьена?
— Извини, по-моему, это ты…
Он откинул полу своего габардинового пальто.
— Садись… Не станем же мы сейчас ссориться?
Она присела. Выходящие из церкви женщины с интересом поглядывали на них. Нет, эти двое не очень-то похожи на обычных влюбленных.
— Ты же прекрасно знаешь, что для меня все это никогда не было вопросом денег, — устало продолжал он. — И потом, подумай только… Допустим, я хочу тебя надуть. Разве мог бы я серьезно надеяться, что ты никогда не узнаешь правду? Стоит тебе приехать в Ангиан, навести справки, и ты в два счета все разузнаешь…
Она возмущенно пожала плечами.
— Оставим в покое страховку. А вдруг ты побоялся довести дело до конца? Вдруг ты струсил и предпочел спрятать труп, закопать?
— Так это ведь еще опасней. Тогда ни о каком несчастном случае не могло бы быть и речи, на меня сразу же пало бы подозрение… А зачем я стал бы придумывать пневматичку и визит к Жермену?
Темнело. Зажигались витрины. Загорались дорожные знаки, но на перекрестке было еще светло. Равинель всегда страшился этого часа, когда кончались его детские игры в узкой, длинной комнате. У темнеющего окна обычно сидела и вязала мать, постепенно превращаясь в черный силуэт. Внезапно он осознал, что на спасение надежды нет. Прощай, Антиб!
— Как ты не можешь понять! — пробурчал он. — Если страховку не выплатят, у меня никогда не хватит сил…
— Ты всегда думаешь только о себе, дружок, — усмехнулась она. — Но если бы ты при этом хоть что-нибудь делал! Так нет же! Ты предпочитаешь прикрыться какими-то идиотскими бреднями. Я еще могу допустить, что труп исчез. Но почему ты его не ищешь? Ведь не станет же труп разгуливать по улицам!
— Оказывается, Мирей часто убегала из дому…
— Что-что? Ты издеваешься надо мной?
Н-да… и в самом деле нелепое замечание… И тем не менее он чувствовал, что эта история с побегами как-то связана с исчезновением трупа. Он передал ей рассказ Жермена, и Люсьена опять пожала плечами.
— Ладно, Мирей убегала из дому при жизни. Но ты все время забываешь, что она умерла. Давай отвлечемся от письма, от ее визита к брату…
Ах эти штучки Люсьены! «Давай отвлечемся»! Легко сказать.
— Главное — труп. Он ведь где-то лежит!
— Жермен не сумасшедший.
— Не знаю, не знаю… И знать не хочу. Я рассуждаю, исходя из конкретных фактов. Мирей умерла. Труп исчез. Все остальное не существенно. Значит, труп надо искать и найти. А раз ты его не ищешь, значит, наши планы тебя больше не интересуют. В таком случае…
По тону Люсьены легко было понять, что у нее свой план, и она будет выполнять его одна, и уедет она тоже одна. Мимо прошел священник в рясе и исчез, как заговорщик, за маленькой дверью.
— Если б я знала, — протянула Люсьена, — я вела бы себя иначе.
— Ну хорошо. Я поищу.
Она топнула ногой.
— Фернан! С этим тянуть нельзя! До тебя, кажется, не доходит, что исчезновение трупа чревато пагубными последствиями. Рано или поздно, но тебе придется обратиться в полицию.
— В полицию? — растерянно повторил он.
— А как же иначе! Твоя жена исчезла…
— Но письмо?
— Письмо!.. Оно может послужить тебе только для отсрочки… Как и эта басня про ее побеги. Но в конечном счете полиции тебе не избежать. Все только вопрос времени. Через это придется пройти.
— Полиция?
— Да, полиция… Без нее тут не обойдется. Так что поверь мне, Фернан, не жди, а ищи. Ищи по-настоящему. Эх! Если б я жила поближе, я бы мигом ее нашла!
Она встала, одернула пальто, крепко зажала под мышкой сумочку.
— Мне пора на вокзал, а то всю дорогу придется стоять.
Равинель с трудом поднялся. Пошли! Рассчитывать на Люсьену больше не приходится. Да и тогда, на дороге, когда машина разладилась, она ведь тоже хотела его бросить… В общем, это вполне естественно. Они всегда были только партнерами, сообщниками и не более того.
— Ты будешь держать меня в курсе дела?
— Конечно, — вздохнул Равинель.
Они говорили о Мирей, только о Мирей, а когда тема оказалась исчерпанной, говорить им стало не о чем. Молча прошли они по улице Ренн. Да, распался их союз — каждый теперь сам по себе. Достаточно взглянуть на Люсьену, чтобы понять: такая всегда выйдет сухой из воды. Если полиция заинтересуется ими, расплачиваться придется ему одному. Что ж, не впервой! Ему не привыкать!
— Ты бы все-таки подлечился, — сказала Люсьена.
— Ну, знаешь…
— Я не шучу.
Что верно, то верно. Она шутить не любит. Разве он когда-нибудь видел ее размякшей, улыбающейся, доверчивой? Живет, торопясь урвать от жизни побольше, всегда куда-то спешит. Чего она ждет от будущего? Из-за какого-то суеверного страха он никогда не задавал ей такого вопроса. И был почти уверен, что в этом будущем ему отведено не слишком почетное место.
— Ты меня ужасно разволновал, — снова начала она.
Он понял, на что она намекает, и вполголоса возразил:
— А ведь все объясняется так просто.
Взяв Равинеля под руку, Люсьена слегка прижалась к нему.
— Ты думаешь, что видел письмо, так? Да-да, дорогой, я начинаю понимать, что с тобой творится. Зря я погорячилась. Видишь, никогда не следует забывать о медицинской стороне дела. Патологических лгунов не бывает. Есть больные. Я решила, что ты просто смеешься надо мной. А мне бы понять, что эта ночная поездка… и все предшествующее подточили твое здоровье.
— Но ведь Жермен…
— Оставь Жермена в покое. Его рассказ — сплошная чушь, и ты первый признал бы это, если бы мог сейчас рассуждать здраво. Придется послать тебя к Брише. Пусть займется с тобой психоанализом.
— А если я проговорюсь? Если я ему все расскажу?
Люсьена резко вскинула голову. Она бросала вызов Брише и всем исповедникам; она бросала вызов добру и злу.
— Если ты боишься Брише, то меня-то, надеюсь, не испугаешься? Я исследую тебя сама. Обещаю: больше ты не увидишь призраков. А пока что я выпишу тебе рецепт.
Она остановилась под фонарем, вытащила из сумочки блокнот и принялась что-то царапать на бумаге. Равинель смутно почувствовал, насколько фальшива и надуманна эта сцена. Люсьена пытается его приободрить. А сама наверняка знает, что никогда больше его не увидит, что он безвозвратно погиб, как солдат, которого оставляют на посту на ничейной земле, заверяя, что скоро придет смена.
— Вот!.. Я выписала тебе успокоительное. Попробуй уснуть, милый, ты ведь уже пять дней на одних нервах. Смотри, это может плохо кончиться.
Они пришли на вокзал. «Дюпон» светился всеми огнями. Может, это знамение. Продавцы газет, такси, толпа… С каждой секундой Люсьена от него отдалялась… Купила охапку журналов. Она еще способна читать!
— А что, если я поеду с тобой?
— Ты спятил, Фернан? Тебе же надо доиграть свою роль. — И тут она произнесла странную фразу: — Ведь, в конце концов, Мирей была твоей женой.
Она вроде бы не чувствовала за собой никакой вины. Он пожелал, чтоб его жена исчезла. Люсьена с готовностью согласилась помочь, но лишь при одном условии: барыши пополам. Вот и все. Ну а он… пускай выпутывается сам. Равинель подумал — не менее странная мысль, — что в этом мире они совершенно одиноки, Мирей и он.
Он купил перронный билет и двинулся за Люсьеной.
— Ты вернешься в Ангиан? — спросила она. — Это было бы разумнее всего. А с завтрашнего дня берись за поиски всерьез.
— Да, разумеется, — с грустной иронией отозвался он.
Они прошли мимо пустых вагонов и, перейдя мост, миновали длинную аллею фонарей, слившуюся вдали с низким серым небом, с синеватыми мерцающими огоньками.
— Не забудь зайти на работу. Попроси отпуск. Они тебе не откажут… И потом, читай газеты. Может, что-нибудь узнаешь.