1
Кровь в морозилке застыла темной массой в пластиковой посудине. Матвей, морщась от отвращения из-за резкого металлического запаха, отпилил ножом приличный кусок, слегка разогрел его в железной миске и поставил на пол. Позвал сначала, произнося что-то вроде «кис-кис», но, услышав в ответ насмешливое мяуканье, сообщил вслух, что Скарбнику полагается кровь за его услуги.
И громадный котяра пришел. Приперся, задрав кверху хвост и нагло поблескивая желтыми глазами. Склонился над миской и принялся макать в кровь длинный красный язык. Мерзкое зрелище!
– Кем был мой дед? – грубо спросил Матвей, уперевшись взглядом в стену.
В ту самую стену, на которой висела картина с серенькой кошечкой.
– Ты знаешь, – мягко промурлыкал Скарбник, поднимая голову.
– Скажи. Скажи это вслух.
– Ты знаешь, мой мальчик. Надень капюшон! Надень, наконец, этот проклятый капюшон!
– Где плащ? Где дедов плащ с капюшоном?
– Тебе и это известно, мой мальчик. Стефан на самом деле передал тебе не так уж мало знаний. Просто ты медленно соображаешь. Выбрось из головы всю шелуху, все то, чему тебя учили в этой твоей дурацкой школе. Подумай о своем прадеде, – мурлыкал наглый котяра.
Матвей медленно нагнулся и вдруг резко схватил Скарбника за шкирку. Тот не успел вырваться и повис в воздухе – тяжелый мохнатый мешок с когтями и желтыми глазами. Он был сильным, этот семейный хранитель, он дергался, махал лапами и шипел, как бешеный. Матвей чувствовал его силу, но также чувствовал, что может управлять Скарбником. Кот подвластен ему, подчиняется, слушается и никуда не денется.
– Говори, мохнатая шкура, пока не треснул по башке палкой! – заорал Матвей.
– Болван! – резко выдал кот, и это уже не было ласковым мурлыканьем. – Болван! Плащ на медвежьем чучеле! Плащ, который Стефан всегда снимал в коридоре! Ты видел его много раз! Почему ни разу о нем не подумал?
– Пошел вон, – буркнул Матвей. – Мог бы сказать сразу, тварюка.
Обиженный Скарбник прыгнул на стол, выгнул спину, зашипел и тут же принялся вылизывать лапы необыкновенно длинным и алым языком.
Матвей кинулся шнуровать кеды.
– А запись в Желанной? – проговорил кот, на минуту прекратив свое занятие.
– Что? – не понял Матвей.
– Запиши в Желанной: пусть Марьян убьет Жнеца. Чтобы наверняка. Заверши этот круг, ты должен это сделать. Запиши свое желание, Матвей Левандовский, и пусть Желанная останется за вашим родом.
– У Мирославы осталось еще одно желание.
– И пусть. Она, если захочет, тоже запишет его. Но сейчас возьми власть над книгой, она должна принадлежать тебе. Сделай запись, и тогда Марьян победит Григория Лушу, а иначе он погибнет. Ты же не хочешь, чтобы Луша растерзал твою Мирославу, правильно?
– Черт! – В голове царил полный сумбур.
Никогда и ни за что Матвей не связался бы с Желанной. У него не было желаний, которые должен был выполнять Марьян. Однако же в словах Скарбника звучала странная и правильная правда. Она не поддавалась логике, но чутьем ведьмака Матвей вдруг понял, что именно так и надо поступить.
Время поджимало, он торопливо кинулся в мастерскую прадеда, где хранил теперь Желанную. Достал книгу, схватил карандаш, замер на мгновение, а после открыл новую страницу и записал свое имя.
«Хочу, чтобы Марьян Вивчар убил в поединке Григория Лушу и остался жив».
Коротко и четко. Марьян должен жить. И Мирослава тоже должна жить. Потому появилось и второе желание.
«Хочу, чтобы Мирослава Новицкая выжила в сегодняшнем поединке с ведьмой. И сестра Мирославы – тоже».
Жирная точка завершила этот небольшой текст. Взглянув еще раз на книгу, Матвей сунул ее в сундук, завалил мешочками с травами и, повесив на ручку маленький оберег, сделанный своими руками, покинул дедову мастерскую. Теперь сюда никто не проникнет, даже ведьмы.
2
Матвей несся по улицам как сумасшедший, перепрыгивал через скамейки, чтобы сократить путь, перебегал дорогу на красный свет, нервно сжимая рукоять меча. Вперед, вперед!
Вот уже виден лес, вот уже поблескивает в странной мгле небольшой крест на часовенке кладбища Невинно убиенных. Сегодня тут мрачно и прохладно. Не трещат кузнечики, не шелестит трава, не качаются ветви деревьев. Мир замер, как заколдованный, и серая дымка, расползающаяся от кладбища, скрадывает очертания городка и высоких деревьев.
Матвей вбежал в лес с мечом наготове, но никто его не встречал. Никто не стоял на дороге, не поджидал правнука ведьмака, не стремился ему навредить. Дедова хижина уже угадывалась во мраке, проступала призрачным контуром, вычерченным простым карандашом на черной бумаге.
Чучело медведя возвышалось над огородом, его огромная голова была слегка повернута, словно он ждал Матвея. Стеклянные глаза ничего не выражали, уши торчали на макушке. И как Матвей не догадался, что это всего-навсего плащ? Он видел эту голову в детстве и напугался до смерти. До икоты, до нервного тика. Мать, которая тогда была еще жива, запретила своему деду приходить домой в этом плаще, и с тех пор медвежья голова украшала чучело на огороде.
Матвей приблизился, и медведь повернул голову. Это произошло так быстро и неожиданно, что сердце чуть не выскочило из горла.
– Я правнук Стефана, – зачем-то пробормотал Матвей, но чучело осталось неподвижным.
Говорить ничего не надо было – только взять плащ. Но можно ли вот так просто протянуть руку и схватить толстую тяжелую шкуру? Вдруг чудовище откусит половину ладони? Белые громадные зубы медведя поблескивали в дымном мраке. Что делать? Может, попробовать подцепить и скинуть шкуру палкой? Или мечом?
Матвей поднял меч и неловко ткнул в соломенное брюхо чучела. И тут медведь ожил. Он распрямился, разинул пасть и зарычал в лицо Матвею. Неожиданно теплое медвежье дыхание обдало парня с головы до ног, вскинулись лапы с черными когтями, и сама смерть глянула в глаза с невозмутимостью хищного зверя.
– Бери шкуру! – закричали за спиной. Голос был тонкий и знакомый. – Бери шкуру! Снимай ее!
Медведь шевельнулся, и, если бы Матвей не отскочил в сторону, его придавили бы мощные лапы с длинными, точно ножи, когтями.
Увернувшись от когтей, Матвей вцепился в мягкую длинную шерсть у плеча животного и рванул на себя. Странная медвежья голова вдруг откинулась назад, и в руках у Матвея оказался длинный плащ, только вместо капюшона у него болталась тяжелая морда медведя с блестящими глазами и длинными зубами.
– Вот и все! Ты же его правнук, ты имеешь право на этот плащ, – проговорила Руська. Это она кричала только что за спиной.
Мавка стояла у забора и глядела на Матвея с восторгом и непонятной радостью.
– Надевай, – велела она. – А когда надо будет сражаться, накинешь капюшон и станешь чугайстером.
– Кто такой чугайстер?
– Лесной человек. Человек-медведь. Твой прадед Стефан был чугайстером. Всегда. Надевай капюшон, когда надо сражаться.
Глава четырнадцатая. Мирослава
1
Вода в фонтанчике оказалась такой ледяной, что пальцы тут же занемели. Воздух стал холодным, будто сейчас не лето, а самая настоящая осень. Трава клонилась к земле, хотя ветра не было, и пространство замерло в ожидании чего-то чудовищного, могущественного и неизбежного.
Марьян умывался шумно, брызгая водой на стоявшую рядом скамью и на стволы высоких рябин. Собаки за оградой выли и скалились, не сводя с нас горящих злобных глаз.
– Они не выпустят нас, – пробормотала я, брезгливо оглядывая порванные джинсы.
– Выпустят. Давай я посмотрю твою ногу. – Марьян выпрямился и мотнул головой в сторону скамьи. – Садись.
– Это не моя кровь вроде…
– Твоя. Надо промыть и перевязать. Царапины, конечно, но инфекция нам не нужна, правильно?
Пришлось послушаться. Марьян рванул штанину, и джинса разошлась в его сильных руках. На голени действительно темнело несколько царапин – ерунда, конечно, – но они кровили, и струйки крови стекали к белым конверсам.
В кармане штанов у Марьяна нашелся пластырь и бумажные салфетки, и он ловко промыл и залепил мои ранки.
– Сойдет на сегодняшний вечер. Будем надеяться, что это единственные наши раны, – проговорил он и поднял глаза.
Зелено-карие узковатые глаза с невероятно дерзким прищуром, прямые низкие брови над ними.
– Ну что, не жалеешь, что пошла со мной? – спросил он, не сводя пристального взгляда.
– Нет. Моя сестра все еще у Григория Луши. И я готова его убить за это…
– Кровожадно. Тогда пойдем наберем земли с могил. Пригодится.
Кладбище покоилось под сенью рябин и каштанов. С краю, у самого забора, росли вишни – ягоды уже покраснели, наливаясь кисло-сладким соком.
– Думаешь, Матвей придет нам на помощь?
– Думаю, придет. Но если он не поймет, кем должен стать, толку от него не будет.
– Кем был его прадед? Почему ты всегда обходишь это молчанием? Почему не расскажешь ему, что надо делать?
– Я не хочу, чтобы он испугался и отказался от прошлого своей семьи. Не стоит давить на него или подталкивать. Такие решения принимаются наедине с самим собой. Его прадед Стефан стал тем, кем он стал, потому что остался без семьи, совершенно один. Неприкаянность и одиночество подтолкнули его к такому решению, но он не сразу принял свою сущность, а только когда появились ведьмачки Ульяна и Орыся. Почти двадцать лет ему понадобилось, чтобы стать ведьмаком. И Матвей тоже должен сам принять решение.
– И что это значит – стать ведьмаком? Взять меч и сражаться? Научиться летать? Получить власть над волшебной палочкой и выучить заклинания? Я не могу понять, о чем речь… – не унималась я.
– Ты слышала когда-нибудь о чугайстерах? – тихо спросил Марьян, останавливаясь у одного из покосившихся металлических крестов.
– Нет. Кто это?
– Есть старые карпатские легенды о чугайстере. Человек из леса, Лесной дед. Он управляет животными, ему подчиняются мавки. Он очень силен и опасен, умеет превращаться в медведя, и потому его никто не может поймать или одолеть.
– И что? Дед Стефан был чугайстером?
– Мавки называли его именно так. Хотя, может, это и неправильно. Но животные ему подчинялись, это правда. И сам он…
– Превращался в медведя?
– В огромного медведя. Я видел это только однажды и лучше бы не видел. Жуткое зрелище. В облике медведя Стефан становился сам не свой, и к нему не стоило приближаться. Мой отец говорит, не все ведьмаки могут владеть своей силой в полной мере. С одной стороны, это сила, с другой – проклятие.
– Медведь может одолеть ведьм и Жнеца?
– Может. Стефан редко приходил в облике медведя, но если уж появлялся, то никого из ведьм не оставалось в живых. Его боялись, и это сдерживало темную силу.
– Я думаю… Думаю, что Матвей не хотел бы быть таким.
– Поэтому я ему и не рассказывал. Смотри, это могила Розы. Кто-то поставил каменный крест и выбил ее имя. А рядом – могила ее дочери Мирославы.
– Наверное, кресты сделал Стефан, – сказала я, присаживаясь на корточки около могилы.
– Наверное. Бери землю. Я тоже возьму. Думаю, это отпугнет псов.
– Земля с могилы Розы и ее дочери Мирославы? Что-то в этом есть.
– Похоже на месть, верно? Но мы с тобой тут ни при чем. Это дело Левандовских, мы просто восстанавливаем справедливость. Ведьмы получат по заслугам, потому что так и должно быть.
Суховатые, теплые комья земли, прямо с травяными стеблями и корнями, послушно легли в ладонь. Я заколебалась, но тут же решительно подняла край футболки и сложила туда землю.
– Разумно, – хмыкнул Марьян и выудил из кармана штанов пластиковый пакет. Быстро заполнил его землей и сунул мне. – Вот, так удобнее.
Он набрал кладбищенской земли еще в один пакет, и мы направились к ограде с противоположной стороны кладбища. За деревьями находилась автомобильная стоянка, огни которой отчетливо проступали сквозь вечерний сумрак.
Псы уже поджидали нас там – стая из пары десятков собак, лохматых, кровожадных и здоровенных. Марьян подошел к калитке, распахнул ее и, едва парочка псин рванулась на него, захлебываясь низким рычанием, швырнул горсть земли в горящие собачьи глаза. Псы тут же скорчились, сморщились, словно надувные игрушки, из которых выпустили воздух. Мгновение, и первых трех собак не стало.
На их место ринулись другие, но теперь мы уже знали, что эти твари – колдовское наваждение, и не жалели кладбищенской земли. Расчистив себе таким образом путь, мы устремились к стоянке. Я почти бежала, стараясь не отстать от быстро шагающего Марьяна.
Краснобокая луна висела прямо над нашими головами – толстая, неровная, страшная. Она не освещала путь, а, скорее, мешала своим зловещим, ужасным видом. Такой луны я еще в жизни не видела.
– Что это на небе? – спросила я, догоняя Марьяна.
– Это темная работа. Лушины фокусы, он уже начал свое колдовство. Думаю, сегодня ночью попробует воскресить Надию Совинскую.
– Дурак он какой-то…
– Не хочет Григорий быть просто учителем. Ему нужна власть над всем городом. Возможно, над всеми школами. Представляешь, что тогда будет с городком?
– А что будет?
– Мы почти пришли. Смотри, кто-то нас встречает и машет тебе. Знаешь его?
Мы почти вплотную приблизились к высокому забору, вдоль него росли кусты шиповника и малина – сплошные колючки, за которые никто бы не пробрался. К нам шагал какой-то высокий парень вроде бы. В темноте я не сразу признала Сергея – парня Леськи, той самой девушки, которая пропала самой первой.
– Привет! – закричал Сергей. – Вы вовремя! Пошли скорее, нам нужна помощь.
2
Он был взъерошенный и нервный, этот Сергей. Смотрел на меня, и веко его правого глаза все время дергалось, как заводное. Я поняла, что еще немного, и у меня тоже начнут дергаться веки, поэтому торопливо спросила, знает ли он, где держат мою сестру Снежанку. В тот момент я совершенно забыла, что Сергей незнаком с моей сестрой, да и меня едва знает, мы с ним не перекинулись и парой слов.
– Ты знаешь его? – спросил Марьян, поднимая меч.
Серебряная гравировка на лезвии клинка вспыхнула синеватым светом, Сергей отпрянул во мглу, но тут я заверила, что это парень Леськи и все в порядке, я его знаю.
– Я отведу вас к Снежанке. Мирослава, давай руку…
Конечно, руку я ему не дала, но последовала за ним к воротам, Марьян – за нами. Ворота – темные, железные, распахнутые с мрачной гостеприимностью, – дрожали, словно земля под ними тряслась в диком припадке.
– Давай, давай, она ждет тебя. Быстрее, быстрее! – В голосе Сергея слышались умоляющие ноты, такие горестные и жалкие, что я невольно прибавила шаг и почти обогнала его.
– Стой, Мирослава! – крикнул за спиной Марьян.
И я остановилась. Потому что обещала слушаться. Но оказалось слишком поздно – Сергей уже встал между мной и Марьяном, а со стороны ворот показались несколько парней. Высокие, с оружием в руках, они надвигались на нас и казались совершенно реальными. Настоящими безжалостными убийцами казались они, и я пихнула Сергея, но тот схватил меня за руку и потащил в сторону.
Марьян крутанулся, махнул мечом и отрубил Сергею голову. Кровь – горячая красная кровь – брызнула на утоптанную плотную землю, и я заорала как ненормальная, а у моих ног уже качалась темноволосая голова, но это был вовсе не Сергей. Это был тот парень с длинным носом, который когда-то пытался стянуть с меня штаны в парке.
– Ты убил его! – заорала я.
– Держись позади меня, – последовал короткий совет, и Марьян направил свое сверкающее оружие на приближающихся парней.
– Ты привел свою девку прямо к нам, Вивчар. Мы отрубим тебе башку, разрубим твое тело на части и разошлем всем членам клана! – пообещал самый высокий из них. – А твою девку отправим в преисподнюю. Кровавая жертва, слышал о таком? Григорию как раз нужна кровавая жертва, чтобы поднять из могилы пани Совинскую. Скоро в городе появится настоящая хозяйка…
– Придурок, – коротко буркнул Марьян. – Мира, держись за мной.
Но я уже оглядывалась по сторонам. Конечно, кладбищенская земля не поможет против братьев Луш, – а это были они, я не сомневалась, – но парочка крепких камней была бы очень кстати.
И тут я увидела Снежанку. Она стояла в проходе большого ангара, растрепанная, с расцарапанной щекой, такая жалкая, испуганная и дрожащая, что мое сердце дрогнуло и отчаянно забилось от страха за сестру и злости на братьев Луш.
– Мирка, помоги! Забери меня отсюда!
– Иди сюда, мы убежим, – закричала я, рванувшись к ангару.
Марьян заорал, чтобы я остановилась, но в этот момент братья напали на него, и мечи скрестились. Оглянувшись, я увидела, как ловко Марьян крутанулся, уворачиваясь от выпада, как схватил своего первого противника за руку, резко развернул и всадил меч в его живот. Больше я не могла смотреть на эту кровавую бойню, рванулась к сестре и вбежала в ангар.
Прямо передо мной стояла жуткая женщина с длинными черными волосами и желтыми глазами. Ее руки поднимались кверху, ее длинные пальцы были растопырены, как корявые ветви. Глаза с вертикальными зрачками сверкали, как у припадочной.
Она медленно раскачивалась, словно дерево от ветра, но ее волосы, ниспадавшие почти до пола, оставались неподвижны. Жуткое зрелище, я содрогнулась, ругнулась и схватилась за свой серебряный крестик.
Снежанка, забившаяся в угол ангара, где были сложены одна на другую черные шины, застыла как привязанная. Голова опустилась, руки повисли вдоль тела, рот слегка приоткрылся.
– Девочки… – прошептала желтоглазая ведьма, и ее тихий шелестящий голос эхом отразился от металлических стен, заставил вздрогнуть и попятиться. – Девочки, – шелестела ведьма, – идите ко мне. Просто идите ко мне. Вы мои, девочки, вы все мои…
– Вон пошла, гадина, – проговорила я, схватила Снежан-ку за руку и потянула на себя.
Та сделала несколько шагов, оглянулась на желтоглазую ведьму и слабо, еле шевеля губами, пролепетала, что нас не отпустят, а потом снова застыла, уставившись на желтоглазую фурию.
Ведьмачка увеличилась, стала безобразно толстой, ее грудь чуть не вываливалась из низкого выреза черного платья. Руки ее тянулись к нам, невероятно толстые и длинные руки, и пальцы шевелились, словно черные корни деревьев.
– Она нас не тронет, – пробормотала я, но уверенности в моем голосе значительно поубавилось.
Я выставила вперед крестик, не снимая цепочку с шеи. Ведьма глянула на него, скривилась.
– Ты ведь ни при чем тут, Мирослава, убирайся к черту отсюда. Но девочку мне оставь, это моя девочка. Она станет моей душой, и я смогу жить. Мне нужна эта девочка, мне нужны три девочки, хорошие, милые девочки. Оставь свою сестру и убирайся. За Желанной я приду после…
– Иди в зад, дура! – заорала я, закрывая собой сестру. – Иди в зад, дура желтоглазая! Ты не увидишь моей сестры! Сейчас придет Марьян и отрубит тебе голову!
– Марьян уже мертв! Мои мальчики уже убили его! – шелестела ведьма, надвигаясь все ближе и ближе.
Я не знала, что мне делать. Как применить крестик? Как защитить себя и сестру? Пальцы машинально сжали слегка теплое серебро, и в голове всплыли слова. Знакомые слова, сложившиеся в знакомую молитву.
– «Отче наш, сущий на небесах…» – проговорила я, едва выговаривая то, что звенело в голове.
Ведьма остановилась, скривилась.
– «Да приидет Царствие Твое…» – уже смелее продолжила я.
– Замолчи! Не молись молитвой Стефана, девчонка! Не молись молитвой Стефана, иначе я убью тебя! Тут только мое царствие! Тут все будет мое!
– «Да будет воля Твоя…» – продолжала я.
Крестик в моей руке вдруг стал меняться. Он трансформировался на глазах, и, пока я повторяла слова молитвы, все ярче светилось голубоватое серебро. На удлинившейся ножке проступили серебристые узоры, верхняя часть превратилась в эфес меча, в витую перекладину, удобно устроившуюся в пальцах. Клинок – легкий, светящийся клинок, покрытый узорами, – оказался острым и длинным. И легким, настолько легким, что мне не составило труда взмахнуть оружием, и цепочка, державшая его на моей шее, разорвалась.
Клинок сиял и искрился, и ведьма пятилась, вспоминала чертей и проклинала Стефана.
– Мы уйдем, и ты нас не тронешь, иначе с тобой будет то же, что с твоими придурочными родственницами, Ульяной и Орысей. Марьян отрубил им руки, а после головы. И они гниют в земле, где им и место! И ты там будешь гнить, корм для червей! – крикнула я, поднимая чудесный меч повыше.
– Марьян твой мертв! Марьян твой уже мертв! – верещала ведьма, но ее отвратительные черные руки уже тянулись к нам не так уверенно.
Краем глаза я заметила огонь, разведенный в другом конце ангара, темные тени, бегающие по стене, но рассматривать все это как следует было некогда. Я пятилась к выходу, а ведьма таращилась на мой меч и проклинала Стефана, Марьяна и меня. Возможно, мы бы так и ушли, но в этот момент дорогу мне перекрыло чудовище.
Это был огромный пес с оскаленной пастью, с его белых клыков стекала кровавая слюна. Собака зарычала, напряглась, и я поняла, что сражаться на два фронта не смогу. Это просто невозможно. Ведьма, заметив мое смятение, двинулась вперед, трясясь от беззвучного смеха.
Марьяна я не видела нигде, и страх за своего парня вдруг окатил меня холодной волной. Я так и не дочитала молитву, слова застыли на губах. И я сама застыла, закрывая собой сестру и пятясь, теперь уже в угол, подальше от жуткой громадной собаки. Может, кинуть в нее землю?
– «Хлеб наш насущный дай нам на сей день…» – вдруг прозвучал уверенный и спокойный голос.
Я оглянулась и увидела Матвея. Он шел прямо к собаке, разноглазый, высокий, уверенный. В его руках не было никакого оружия, и лишь длинная мохнатая мантия, наброшенная на плечи, придавала ему диковатый и странный вид.
Он выглядел, как настоящий ведьмак, Матвей Левандовский.
– «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь», – тихо и твердо договорил Матвей.
И ведьма вдруг завизжала. От ее голоса, поднявшегося на невероятную высоту, задрожала земля и стены ангара. Собака ринулась на Матвея, Снежанка дико завыла, а я подняла меч, да так и замерла от удивления.
Матвей надел капюшон, и пространство дрогнуло.
Никогда в жизни я не видела, как люди превращаются в зверей. Это чудовищно. Это ужасно. Это нестерпимо и невозможно. И все-таки именно это и произошло. Матвей изменился. В мгновение ока он увеличился в размерах, мохнатый плащ охватил его тело, глаза на громадной медвежьей морде засверкали, как невероятно яркие звезды. Пасть стала громадной, и вот огромный медведь прыгнул на собаку и разорвал ее на части, как будто она была всего лишь тряпичной куклой.
– Ведьмак пришел! – заверещала ведьма и тоже стала раздуваться, как громадный воздушный шар.