— Но у этих-то ребят акки откуда-то взялись?
— Вот именно, солдат. Вот именно.
Глава 19
Дурной грем
Мы погрузились в машину, выбрались с развязки и поехали по прямому шоссе. Разогнаться по нему не получается: полотно периодически пятнают воронки, по обочинам остовы битой горелой техники — знакомая картина. Жители этого среза неплохо повеселились напоследок. За руль опять сел я. Аннушка сказала, что мне полезно потренироваться. Не рулить, конечно, а съезды на Дороге высматривать.
— А что за «люди фрактала»? — спросил я девушку.
— Что? Ты о чём? — отвлеклась она от глубоких размышлений.
— Ты сказала, что с резонаторами по дороге может ездить любой «человек фрактала». Кто это?
— А, об этом… Ну, это просто слово такое. Ты, я, Донка — все мы «люди фрактала». Или «Великого Фрактала», если ты на пафосе. Считается, что Мультиверсум имеет фрактальную природу. Не спрашивай меня, так ли это на самом деле, но это чуть ли не единственное, в чём сходятся всякие умники. Фрактал, мол, и всё, а ваши книжные ассоциации со страницами-срезами и корешком-дорогой — чушь для детишек. Хотя, как по мне, это куда нагляднее. В общем, всех, кто может перемещаться между ветвями фрактала, называют его людьми вне зависимости от способа, которым они это делают. Иногда к ним относят и тех, кто видит его структуры, или чувствует их, или как-то с ними взаимодействует, даже если они сидят в своём срезе, никуда не ходят, а просто двумя руками крышу придерживают, чтобы она от такого счастья не слишком далеко уехала. Многие совмещают в себе оба удовольствия, особенно если кто давно по Мультиверсуму таскается. У них обычно что-то да проклёвывается из фрактальных приколов — ясновидение там какое-нибудь завалящее (типа твоей чуйки) или способность сломать мир жопой…
— Ты серьёзно?
— Нет, для смеху. Но девчонку, которая рисовала картинки, и становилось по нарисованному, я лично встречала. А чем жопа хуже? Всё, держи руль, выходим.
Моргнуло, колёса подпрыгнули, снова туман.
— А почему я тут ничего не вижу, раз я тоже «человек фрактала»?
— Тренировки нет. Ты видишь, просто тебе мозг запрещает это осознать. Напускает туману, чтобы будка не потекла. Корректорам, например, поперву специальные очки напяливают, чтобы у них крышечку с чайничка не срывало, потому что реально можно тронуться. Потом, притерпевшись, ничего. Хотя очки многие так и носят. Привычка, — она поправила большие «авиаторы» на носу.
— Так ты корректор?
— Нет, блин. Я курьер. Отстань. Не отвлекайся, смотри, сейчас будет свёртка. Слева. Постарайся её увидеть не в последний момент…
У меня получилось. Ну, почти. Чуть резковат вышел манёвр, но попал же?
— Не дрова везёшь! — завопила сзади Донка.
Туман пропал, солнце зажглось.
— И где это мы? — спросил я.
— Откуда мне знать? — ответила Аннушка. — Какой-то мир, с которым нам оказалось по пути.
— Не нравится он мне что-то.
— Подумаешь, может быть, ты ему тоже не нравишься. Тебе с ним не жениться, солдат. Зато прямик тут шикарный, километров на триста. Мы из-за этих мудил с пулемётом чёрт-те куда усвистали, не помешает срезать пару углов.
— Подозрительно хорошая дорога, — сказала Донка внезапно, — не к добру.
Шоссе тут действительно шикарное — широкое, гладкое, идеально прямое, как по линеечке. Покрытие без единой трещинки, на асфальте ни песка, ни пыли, ни листьев, разметка сияет снежной искрящейся белизной, высокое ограждение как будто вчера покрасили, а сегодня помыли.
— Хм, — признала Аннушка, — действительно, чистенько как-то. Может, живой срез? Но почему движения тогда нет?
Машин на этом хайвее не наблюдается ни единой.
— Странно, что нет разделительной полосы, — сказал я, — как будто тут встречного движения не бывает. И знаков нет вообще.
— Мало ли, как у них оно организовано. Может, встречное по другой дороге пустили. И знаки какие-нибудь электронные, а нам их просто считать нечем. Судя по антуражу, срез технически продвинутый.
— Аннушка, — сказала Донка, — я согласна со служивым, мне тут не нравится.
Моя чуйка молчит: немедленная опасность нам, похоже, не угрожает. Но меня предостерегали от «чистеньких» срезов, и, я думаю, не зря. Люди — это самое опасное, что можно встретить в любом из миров. Вот, например, если это действительно шоссе с односторонним движением — то в ту ли сторону мы едем? У нас за езду по встречке по головке не гладят. Или, ещё вариант: всё вылизано, а машин нет потому, что трасса перекрыта для проезда кортежа какого-нибудь местного президент-падишаха. И тут мы ему навстречу такие красивые… И это я просто навскидку предположил, так-то в чужом мире и попричудливее варианты могут оказаться. Вот сейчас доедем до какого-нибудь поста местного ГАИ, и примут нас там под белы ручки…
— Не сцы, солдат, — сказала Аннушка, когда я поделился с ней опасениями. — Если что, просто на Дорогу обратно прыгнем. А пока рули, сколько рулится.
Я рулю, но опасения не проходят. Не люблю непонятного. Но чуйка не верещит, а у Аннушки опыта в этих делах больше. Тем более что без неё я всё равно ни на какую дорогу не выйду, хотя я и этот, как его… «человек фрактала», во.
— А какие вообще бывают люди фрактала? — спросил я, чтобы отвлечься от неприятного чувства неправильности происходящего. — Ну, глойти, кто там ещё…
— Вот, смотри, — ответила девушка, — взять таких, как ты. Вас как только не называют: «проводники», «гаражисты», «лазутчики», «контры». Все вы таскаетесь через кросс-локусы — места, которые как-то связаны в разных ветвях фрактала. Глойти — те, кто ходит по Дороге, умеют на неё выйти, на ней не сдохнуть и с неё уйти. Есть ещё мультиверс-операторы, эти оперируют резонансами размещённых в разных срезах древних объектов, реперов. Сейчас их почти не стало, потому что Коммуна, монополист в этой технике, перешла на порталы, они удобнее и безопаснее, хотя имеют и свои недостатки. Добавляем, значит, в этот список портальщиков. Я про них ничего не знаю, но, раз они как-то наводят свои дырки в другие срезы, то, наверное, тоже люди фрактала. Впрочем, есть те, кто таскается между мирами на всякой технике. Она в основном артефактная, поэтому их с годами становится меньше. Но на ней даже тот, у кого никаких способностей нет, может худо-бедно перемещаться по Дороге. У меня подружка была, дуб-деревом. Так вот, она подобрала где-то костюмчик с резонаторами и пешим порядком по Мультиверсуму бегала. Да так, что только пыль столбом. Энергичная была барышня, Донка, помнишь её?
— Смутно, — ответила старуха, — давно дело было, да я бухала тогда постоянно. В Эрзал её как-то таскала с хахалем ейным. Рыжая была, да. Красотка.
— Не то слово, лучшая фигура Мультиверсума. Всю жизнь её жопе завидовала.
— А корректоры? — спросил я. — Они как перемещаются?
— Ох, солдат, — вздохнула Аннушка, — это отдельный вопрос. И сложный. Как глойти, но чуть по-другому. Глойти идут только по Дороге, а мы… они то есть, могут и по обочине, если припрёт. Да и корректоры они не потому, что ходят, а ходят, потому что корректоры. Сложно с ними всё, не бери в голову.
— Всех перечислили, или ещё кто-то есть?
— Все, кто более-менее нормальные. Хранители, там, Чёрные, Ушедшие, прочая хтонь — об этих я ничего не знаю, кроме того, что от них надо держаться подальше.
— А Основатели?
— С этими странно, солдат. С парочкой я даже была знакома, если это те же самые. Люди как люди, но влезли в то, во что влезать не стоило, и понеслось. Сначала их объявили всеобщим врагом номер один, а потом они вовсе куда-то делись. Лет двадцать тому прошло.
— Как ты была с ними знакома, если они в начале времён создали Мультиверсум?
— Блин, солдат, не спрашивай. Сама удивляюсь. Впрочем, тут иной раз и не такая дикая фигня творится.
— Это вот как сейчас, да? — я показал пальцем вперёд.
— Это что ещё за… — только и успела сказать Аннушка.
* * *
— Эй, служивый, ты живой? — надо мной нависли разноцветные очки Донки.
— А на что похоже?
— Уф, живой, значит. Я уж испугалась. Очень не хотелось остаться тут одной.
— Как одной? А Аннушка?
— Тоже, вон, валяется, как дохлая. Но раз ты ожил, то за неё я спокойна. Она живучая так-то.
— А где мы?
— Не знаю, служивый. Ты видал, как дорогу скрутило-то?
— Да уж, не то слово.
Я огляделся. Мы находимся в небольшом закрытом помещении весьма утилитарного вида. Выглядит как подсобка чего-нибудь высокотехнологичного. Так мог бы выглядеть чулан на звездолёте. Если бы на звездолётах были чуланы. Не знаю, что меня навело на такие ассоциации — не то металлические стены, не то воспоминания о том, как шоссе, по которому мы ехали, внезапно свернулось в рулончик, заморгало и исчезло. Не часто такое увидишь. Это никак не объясняет, где мы, зачем и как сюда попали. Аннушка лежит на полу рядом и вид имеет бледный, но не пугающий. Просто без сознания. Я прижал палец к шее, пульс есть.
— Ох, блин, — выдохнула она, приходя в себя. — Чем это меня так?
— Глушанули, похоже.
— Кто?
— Пока не представились. Но раз не грохнули, я думаю, опознаются как-то. Ты лучше скажи, это для тебя обычный способ проводить досуг, или всё же форсмажор? Хочу понять, пора ли волноваться.
— Чёрт, — она села, опершись спиной о стену. — Со мной много всякой фигни случалось, но в жизни всегда есть место новому. Можешь волноваться, солдат, я без понятия, что случилось и где мы. Донка, ты как, в целом?
— Не хуже, чем обычно. С тех пор как я стала старенькая, мне всегда не очень.
— У всех всё при себе? — она похлопала себя по карманам куртки. — У меня пистолет пропал.
— У меня тоже, — признался я. — Кобура висит, но пустая.
— У Доночки был косячок, а сейчас нету, — вздохнула бабуся, — но, может быть, я его сама скурила. Я, когда дуну, часто не помню, дула или нет. Конечно, если шмаль хорошая. Старость не радость. Надеюсь, нас скоро выпустят, потому что писать очень хочется.