— За неё! То есть меня, то есть, ты поняла… Ой, они сюда идут! Кто это?
— Твари Изнанки. Ты спрашивала, бывают ли они? Вот, любуйся.
— Божечки, какая жуть! Что они такое?
— То, чем стала бы ты, если бы не справилась. Так выглядят застрявшие на Изнанке люди.
— Трындец… Ничего страшнее в жизни не видела! Они дохлые, или как?
— Кто знает? Скорее всего, что-то между. Умерли, но не до конца.
— Они могут до нас добраться?
— Да, если ты их подпустишь.
— Я? Да ты офигела? Я щас обоссусь от ужаса! Сама не подпускай!
— Это твоё приключение, — пожала плечами Аннушка, — но если они до тебя доберутся, то сожрут. Я предупреждала, что всё всерьёз.
— Ну, охренеть, предупреждала она! Я на такое не подписывалась! Я щас сама сдохну, от страха!
— Тогда станешь такой, как они.
— Да что ты за человек такой? Совсем тебе бедную Доночку не жалко? Налей тогда ещё.
Звякнуло стекло, забулькала водка, Донка схватила рюмку не глядя и вылила в рот. Она смотрела на то, как медленно обступают её твари — серые, голые, мерзкие, безглазые, но всё равно отвратительно похожие на людей.
— Боже, что это на нём?
— Лифчик, кажется. Так что не «на нём», а «на ней». Прочный какой, всё остальное истлело, а он так и висит. Только на поясе. Сполз, наверное.
— Ох, чёрт, чёрт, чёрт… а у меня и лифчика-то нет! Не ношу, мешает… Буду совсем голенькая и страшненькая!
— Прекрати, не паникуй. Пока ты их не боишься, они не тронут.
— Но я их боюсь, боюсь, я их трындец как боюсь! Божечки, мне надо в туалет!
— Терпи. Тут осталось-то граммов двести, не бросать же?
— Ох, и правда… Наливай быстрей!
Звякнуло, забулькало.
— Да, так легче… Главное — не трезветь, не трезветь, никогда-никогда, совсем-совсем, Доночка клянётся быть пьяненькой до конца дней своих, аминь, только не пугайте её так больше! Там есть ещё?
— На раз разлить.
— Божечки, так разливай, чего ты ждёшь?
Звякнуло, забулькало.
— Ох, ну я и нарезалась!
— Больше не хочешь?
— Ох, кажется нет…
— Ну, пошли тогда, чего сидишь?
— Куда?
— Обратно, в срез, к машине.
— А как?
— Ну, как ты с Дороги выходишь? Вот так же.
— Так что, получается, я в любой момент могла просто выйти?
— Разумеется.
— Вот же я дурочка пьяненькая! Ох, пошли же отсюда быстрее!
Моргнуло, зажглась луна. Девчонка мухой метнулась за машину, присела, послышалась журчание.
— Ох… Какое облегчение. И что теперь?
— Покатаемся?
— По ночным пустошам с бешеным и в сопли пьяным водителем? Да вообще не вопрос! Всё страшное я сегодня уже видела! Давай, гони! Жми на полную! Не стесняйся!
Ближе к полуночи гонка под луной закончилась, сменившись плясками на открытом танцполе возле бара, к которому они вернулись, и новой бутылкой, потому что от танцев они слегка протрезвели. Потом была драка, в которой Аннушка пинала какого-то пузатого, одетого как байкер мужика, потому что тот хотел лишнего от её новой подружки, а та была не против лишнего, но не с ним. Потом Донка целовалась в углу с симпатичным контрабандистом, а Аннушка в очередной раз отвергла притязания Дмитроса, потому что она девушка принципиальная, и если сказала «нет», то, как минимум не сегодня. А когда бар уже начал готовиться к закрытию, и они обнялись на прощание в коридоре на втором этаже перед тем, как разойтись по комнатам (Донку ждал в кровати «тот симпатяшка», а Аннушку никто не ждал, не сложилось), девчонка спросила:
— Так я выиграла спор, или нет?
— Давай считать, что выиграла, — великодушно согласилась Аннушка. — Ты неплохо держалась. Желание за тобой. Кроме постели!
— Кроме постели!
И они, расхохотавшись, разошлись.
* * *
— Ох и бодунище у меня был на следующий день! — сказала бабуся, допивая чай. — Чуть не сдохла. Сейчас бы сдохла, наверное… Молодость, молодость…
— И какое желание ты ей загадала?
— Знаешь, с тех пор так случая и не было. Мы пересекались потом несколько раз, тусовались, выпивали, участвовали в паре авантюр, но мне как-то не было от неё ничего нужно. Тогда.
— А сейчас?
— А сейчас она и так знает.
Глава 21
Игра в Хранителей
Снаружи бар выглядит как большой салун из старых вестернов — вплоть до распахивающихся в обе стороны дверей, через которые в кино красиво вылетают спиной вперёд пьяные ковбои. Двухэтажный основательный деревянный дом у дороги, вокруг сараи, палатки, обширная и почти пустая парковка, крытые прилавки импровизированного рынка, небольшие домики крошечного, домов на десять, посёлка.
— Как-то тут пустовато, — сказал я Донке, вылезая из машины. — С твоих слов показалось, что место бойкое.
— Так лет сколько прошло, служивый, — закряхтела бабуся, разминая поясницу, — и я не та, и Мультиверсум не тот…
Мы решили, что Аннушка, напомнив глойти об их первой встрече, имела в виду именно это место.
Внутри видны следы былой роскоши: большой обеденный зал, сцена с микрофоном и колонками, выгородки отдельных кабинетов. Почему «былой»? — Половина площади просто пустует. Столиков всего десяток, хотя поместилось бы полсотни. Интерьер балансирует на грани между винтажностью и обшарпанностью, занят всего один стол — там неторопливо питается кто-то похожий на охотника-траппера. За стойкой средних лет мужчина в потёртом котелке. Татуированный, с хищным чеканным профилем, он кинул на нас равнодушный взгляд и вернулся к чтению толстой книги.
— Это и есть знаменитый Дмитрос? — спросил я у Донки, когда мы расположились за столиком.
— Дмитрос пате́рас му, — сказал тот, услышав, — мой отец. Я Геннадиос. Вы его знали?
— Она, — показал я пальцем на Донку.
— Да, я её, кажется, тоже видел. Давно. Ещё отец был жив. Очки приметные. Что-то закажете?
— У вас, я смотрю, не много посетителей?
— Сейчас никто особо не процветает, но как-то держимся. К вечеру народ подтянется, станет поживее. Не так, как при отце, но всё же. Так что насчёт заказа?
— Мы бы поели.
— Оли, подойди! — крикнул в подсобку Геннадиос. — Выпьете?
— Я бы заказал кружечку пивка, — согласился я.
— А я… — оживилась Донка.
— А даме какого-нибудь сока, если несложно.
— Ну, блин, служивый!
— Побудь пока трезвой. Мало ли как пойдёт, может, придётся сваливать.
Официантка совсем молодая и явно не может быть той самой Хлоей, но корма, обёрнутая белым фартуком, у неё, видимо, фамильная. Впечатляет.
— Я Олимпия, — представилась она. — Есть свежая кабанятина. Петрос только что принёс.
Девушка показала через плечо на траппера.
— К ней могу сделать картошки, или просто подать лепёшек. По времени одинаково, мясо всё равно жарить. Есть зелень и домашний сыр.
— Тогда мне лепёшек.
— Мне тоже, — вздохнула Донка, тоскливо глядя, как бармен наливает пиво. — А Хлоя больше не работает?
— Му яйя? Бабушка? — удивилась официантка. — Нет, и давно уже. Печёт лепёшки дома. Вы знакомы?
— Ну, так… — вздохнула Донка. — Иногда по жопе шлёпала. Вряд ли она меня вспомнит. Надо же, Хлоя — бабушка… Божечки, какая же я стала старенькая!
Геннадиос выставил на стойку кружку пива, и я переместился туда, чтобы не травмировать Донку.
— Куда едете, если не секрет? — спросил он. — Теперь через нас мало маршрутов. Или вы на игру?
— Ждём человека одного, — сказал я, — надеемся встретить тут, так что можем задержаться на какое-то время. Я слышал, у вас можно остановиться?
— Да, на втором этаже комнаты, без проблем. Почти все пустуют. Если решитесь, скажите Олимпии, она застелет кровати.
— А что за игра?
— Вечерами собираются люди, играют в кости. С тех пор, как караванная тропа заглохла, только с того и живём. Отец бы не одобрил, но деваться некуда, времена пришли тяжёлые.
— Дмитрос не любил азартные игры?
— Отец не любил тех, кто в них играет. Так себе публика, говоря между нами. Так что, если вы не готовы к большим ставкам, то лучше даже не садитесь.
— Серьёзная игра? — спросил я, пробуя пиво. Оно вполне ординарное, но холодное, что само по себе хорошо.
— Достаточно серьёзная, чтобы за отказ платить прострелили башку. Нам пришлось завести небольшое кладбище неподалёку. Похороны оплачивает выживший, так что не увлекайтесь.
— И на что играют?
— По-разному. Товар ставят, деньги, золото, артефакты, снаряжение, машины, оружие… Но могут расплатиться и пулей в лоб. Отец такой народ в бар не пускал, но…
— Да-да, понимаю, — кивнул я, — времена тяжёлые. Такую валюту примут как ставку?
Я положил на стойку стопку серых карточек.
— Топливные талоны Терминала? — ничуть не удивился Геннадиос. — Да, ходовая вещь. Бензин всем нужен. Я тоже их принимаю.
— Тогда возьмите за обед, ужин и ночлег за двоих. Вперёд, а то вдруг проиграюсь?
— Хотите всё-таки сыграть? — спросил бармен с некоторым разочарованием. — Ну, смотрите, я вас предупредил.
Он отделил от стопки карточку самого малого номинала, смёл в карман.
— У вас остаётся на пару дней жилья с питанием, если не будете много пить.
— Я не буду, а спутнице моей, пожалуйста, не наливайте без моего разрешения. Она не умеет вовремя остановиться.
— Как скажете. Вон, Олимпия несёт вам мясо. Приятного аппетита.
Мясо чуть жестковатое, но очень свежее, а потому вкусное. Зелень и лепёшки выше всяких похвал. Простая, но качественная еда. Жаль, что у здешней кухни не хватает клиентов и приходится устраивать игорный дом.
— Кстати, у этого заведения название есть? — спросил я мрачно жующую Донку. Воспоминания молодости, а главное, отказ в алкоголе, вогнали бабусю в глубокую меланхолию.
— Угу, — кивнула она, — называется «Ма́вро пу́ца».
— И что это значит?
— Дмитрос говорил, что из-за репера, типа, назвали.
— Из-за чего?
— Эй, как там тебя, Геннадиос? — позвала бабка. — Можно я служивому репер покажу?