— Мои родители не такие.
— Все такие. Ты просто маленькая ещё. Вот проявится способность — увидишь. Сразу начнётся «Даша, сделай это, Даша, сделай то, Даша, они знают слишком много, сделай как всегда, Даша, эти люди мне мешают, убей их…»
— Я не ты.
— Ну, будет вместо «Даши» «Саша», какая разница.
— Твой опыт не является универсальным.
— Мой опыт что?.. Ты смешная. Мне нравится. Может быть, мы подружимся. Нам, Разрушителям, стоит держаться вместе. Хочешь со мной?
— Нет, мне нравится с родителями.
— Малявка! Ладно, их я тоже приглашаю. Эй, вы, поехали ко мне в гости!
— А где Грета? — спросила Аннушка.
— Мамка? Да без понятия. Я от неё свалила, живу одна. Отличное местечко! Поехали, будете моими первыми гостями.
— Вообще-то у нас были другие планы, — сказал я.
— А теперь у вас эти, — уверенно сказала Даша. — Отказываться от моих приглашений невежливо.
— Настаивать на таких предложениях ещё более невежливо.
— Плевать. Вы едете сами, или мне просто покидать вас в кузов? — у девушки начало странно подёргиваться лицо, — Я, может быть, даже довезу вас живыми! Но это не точно! Ха-ха-ха!
Глаза бегают, губы кривятся, руки совершают мелкие нескоординированные движения. Адекватностью тут и не пахнет.
— Прости, — сказал я примирительно, — может, в следующий раз.
— Ты не понял, Лёха. Я вас не спрашиваю, — Даша щёлкнула пальцами, и я застыл.
Всё чувствую, всё понимаю, двинуться не могу. Точно, как в прошлый раз. Аннушка, которую вижу краем глаза, явно в том же положении.
— Я же говорила, — укоризненно сказала девушка, — кину в кузов и отвезу. Что вам стоило сразу согласиться? Сделали бы вид, что нормальные, а не как все! Я бы сделала вид, что поверила, всем было бы хорошо. Но нет, обязательно надо было меня обломать!
Она подошла к Аннушке и задумчиво пощёлкала её по носу. Спросила:
— У тебя какой размер ботинок? Ах, да, ты же не можешь ответить… Ладно, сниму, померяю. Надеюсь, носки не воняют.
Даша присела на корточки, рассматривая Аннушкины боты. В это время Сашка, спокойно подойдя сзади, внезапно отвесила ей смачного пенделя по плотно обтянутой штанами заднице.
— Эй! Ты как… — завопила Даша, но нас внезапно отпустил паралич, и я моментально сшиб её с ног, придавил коленом, завернул руки за спину и в таком положении зафиксировал.
— Дай ремень, — попросил Аннушку.
— Хочешь выпороть эту засранку? — мстительно спросила она. — Отличная идея!
— Пока просто связать.
Даша не выглядит испуганной и даже раздосадованной. Улыбается и смотрит на нас. Сашку только пожурила:
— Зря ты так, от родителей одни проблемы. Пора взрослеть, малявка!
— Мне и так неплохо, — ответила девочка. — Не смей обижать моих родителей!
— Да их обидишь! — смеётся Даша. — Эй, Аннушка, Лёха, вы меня убьёте, надеюсь?
— Прям надеешься? — усомнился я.
— А ты думал, испугаюсь? Хрен ты угадал! Ну вот ударь меня, ударь! Пни!
— Воздержусь, пожалуй.
— Слабак! Видел бы так меня мама лупила, обоссался бы и рыдал, как младенец! Давай, пристрели меня! Или ты для красоты револьвер таскаешь, ковбой?
— Это пистолет?
— А я что сказала?
— Револьвер.
— Это не одно и то же разве?
— Нет.
— Ну, пристрелить-то меня из него можно?
— Можно. Но не нужно.
— А если я вырвусь и вас убью? Я могу, я знаешь сколько народу для мамки убила!
— Сколько?
— Дофига. Считать устала.
— Врёшь.
— Ну и что? Вру, да. Каждого помню. А ты?
— А я нет. Недосуг было запоминать. Дело военное.
— И меня не вспомнишь?
— Да что с тобой не так? Не буду я в тебя стрелять, нафиг надо.
— А что будешь?
— Обещай, что не нападёшь и проваливай. Что нам делить-то?
— Боты хочу, как у неё!
— Не отдам, — быстро сказала Аннушка. — Самой нравятся. Но могу показать место, где их делают.
— Замётано! — согласилась Даша. — Отвязывай.
— И никаких больше колдунских штучек? — уточнил я.
— Не, ты что, не видишь, — меня отпустило. На какое-то время.
— И часто тебя так штырит?
— Постоянно. Мамка меня била чем-нибудь по башке, я вырубалась, и потом норм. Но я от неё свалила. Достала она меня. Ух, как она бесилась, когда я сказала, что не вернусь!
— А ты не вернёшься? — спросила Аннушка.
— Ни за что. Лучше сдохну. Развязывайте, не ссыте, я в адеквате сейчас.
— Как думаешь? — с сомнением спросил я Аннушку. — Развязать?
— Она не врёт, — ответила мне вместо неё Сашка. — И не нападёт.
Я подумал, что у неё, наверное, как у Алины, встроенный брехометр, и развязал девушку. Она растёрла запястья, встала, оперлась задом на кузов и сказала:
— Теперь-то поедем ко мне? Ну, давайте, ну что вам стоит? Мне одной адово скучно.
— А поехали, — внезапно согласилась Аннушка.
— Супер! — оживилась Даша. — А можно мне за руль? Я умею, честно!
— Нет, но покажешь дорогу.
— Ну и ладно, — ничуть не расстроилась та. — Я всё равно только на автомате могу. Но всё остальное умею, правда! Фары, там, включать…
— Ах, ну если фары…
Когда тронулись, Сашенция просунулась с заднего сиденья и прижалась к моему плечу, глядя вперед. Это… пожалуй, приятно. У меня не было детей, глупо было заводить их во время войны. В штурма́х если кто и доживает до гражданки, то это почти всегда означает некомплект конечностей. Нафиг такой отец нужен? Думал: «Вот война кончится…» — но она всё не кончалась и не кончалась. Наверное, дело в сенсусе, которого у нас дофига, профессор Лейхерот Теконис объяснил бы правильно. Потом я остался без ноги и без жены, вопрос детей сам собой снялся с повестки дня. Так что я даже не могу сказать, люблю ли я детей. Не знаю, не пробовал. У Фомича была теория, что у настоящего солдата отцовский инстинкт должен быть очень сильным, потому что он прирождённый территориальный защитник, а это производная от сбережения потомства. Как по мне, он идеалист и судит о людях по себе. Солдат — это случайная судьба, а не предназначение. Однажды ты влипаешь в войну, как муха в клей, и не можешь вырваться, не оторвав лапки. Я, вот, оторвал всего одну, и это за счастье. Однако, когда к моему плечу прижимается ребёнок, во мне возникает порыв его защитить. Ну, или хотя бы обнять. Я поддался порыву и обнял Сашку. Она прижалась ещё плотнее.
— Даша не плохая, — прошептала мне на ухо девочка. — Больная, но не злая.
Вот к чему эти нежности, Сашенции надо со мной пошептаться.
— Обожжена сенсусом, эмоции задевают ожоги, теряет контроль. Пытается вести себя так, чтобы было не больно. Её пытались выжечь дотла, изранили и искалечили. Теперь ей почти нравится боль. Бежит от неё и тянется к ней.
Я повернул голову, и Сашка с готовностью подставила мне своё ушко. Со стороны это выглядит, наверное, очень… по-семейному. Аннушка то и дело косится на нас, и лицо у неё очень сложное.
— Почему ты её защищаешь? — шепнул я, невольно вдыхая запах Сашкиных волос.
Она пахнет как ребёнок. Которому не мешало бы помыть голову — в волосах полно дорожной пыли. И физиономия чумазая, майка в чём-то изгваздана. И когда успела?
— Даша важна, — шепчет Сашка, — если мы с ней не подружимся, это сделают другие. Её растили как бойцовую собаку, но она стала ничья, ей одиноко, хочет снова стать чьей-то. Подругой, соратницей, да хоть врагом. Пусть лучше будет не врагом, пап.
— Приехали! — объявила довольная Даша. — Ну скажите же, круто?
Из тумана Дороги мы вынырнули на парковку огромного парка аттракционов. Заброшенного, грязноватого, облезлого и неухоженного, но впечатляющего.
— Ты живёшь в пещере ужасов? — спросила Аннушка. — Или в зеркальном лабиринте?
— Какая чушь! Я живу в отеле. Там теперь все номера свободны, и платить не надо. Правда, с обслуживанием не очень, но я не балованная. Мамка меня вообще год в пещере держала, там был только костёр, и вода по стене текла в большую лужу. В потолке была дырка, она мне туда кидала дрова и продукты, я сама готовила. Когда однажды не досмотрела, костёр погас, сидела неделю в темноте, питаясь сухомяткой, пока мамка не сжалилась и не кинула мне спички. Две. Одну оставшуюся я берегла как свою честь, но не пригодилась, костёр больше не гас. Вот это был сервис так сервис, у меня даже туалетной бумаги не было, трусы стирала в луже и сушила у костра.
— И зачем всё это? — спросила Сашка.
— Чтобы мне очень захотелось оттуда свалить, конечно.
— И тебе захотелось?
— Ага, с первой минуты. Но выйти на Изнанку я смогла только через год. Вон туда, к подъезду давай.
Окна грязные, на парковку нанесло листвы, отель выглядит заброшенным.
— А почему ты выбрала это место? — спрашивает её Сашка, когда мы вылезаем из машины. — Оно… странное.
— А что тебе не так? — вскинулась Даша. — Как по мне, всё зашибись!
— Я бы выбрала что-то у моря.
— Ну и дурочка! Тут есть офигенный бассейн! Пойдём, да пойдём же! Тебе понравится, клянусь!
Она ворвалась в холл отеля и заорала: «Эй, недоумки, у меня гости! Бегом сюда, членоголовые!» Внутри почище, чем снаружи, видны попытки уборки, как будто кто-то сметал мусор из центра в тёмные углы лобби.
— Погодите, сейчас, — это уже нам. — Они тугие страсть, но понемногу шевелятся. Вон, смотри, уже идёт.
Из подсобки выбрела женщина в грязной, мятой и драной униформе отеля. Юбка надета задом наперёд, на курточке не хватает пуговиц, блузка застёгнута наперекосяк и не такая белая, как задумано.
— Ну наконец-то! — накинулась на неё Даша. — Неужели нельзя быстрей шевелить копытами? Давай, оформляй быстрей моих гостей! В этот, как его… Ну, тот, крутой семейный номер, где три комнаты! Берегла для себя, но так и быть, будем гостеприимными! Ну что ты тупишь, шевелись, балда! Вот чёрт, ты что нормально застегнуться не можешь? Позоришь меня перед гостями, бестолочь! Да стой ты, поправлю!