Я молча кивнул, согласившись с ней. Я не сторонник идеи «выжить любой ценой». Иногда лучше сдохнуть.
Мы замолчали, прекратив зашедший в тупик разговор.
— Кстати, а где она? — спросила Аннушка. — Что-то долго писает. Эй, как там тебя, Дилана? С тобой всё в порядке?
Никто ей не ответил.
— Дилана! — заорал Кардан так, что у меня в ушах зазвенело. — Что за нафиг? Куда тебя понесло опять?
— Девочка решила проблему вагонетки, — прокомментировала спокойно Сашка.
— В жопу ваши вагонетки, — клановый выскочил на улицу. — Дила-а-ана! Кончай эту хрень! Иди сюда! Мы что-нибудь придумаем, клянусь!
Я побежал за ним, Сашка за мной, Аннушка с Теконисом двинулись следом.
— Дилана, блин, бестолочь, куда тебя унесло? — орёт Кардан.
— Я здесь, Дядькардан, — голос откуда-то сверху.
— Как ты туда залезла, дурная⁈
Девочка, ухитрилась вскарабкаться на крышу довольно высокого дома. Конструкция полуразрушена, держится каким-то чудом и не рушится под Диланой только потому, что вес у девочки цыплячий.
— Я так решила! — кричит она оттуда. — Нафиг всем-то дохнуть!
— Прекрати, дура! — кричит клановый, но поздно.
Детская фигурка срывается вниз и стремительно падает, мы бежим, ломясь через кусты, и уже понимая, что без толку.
На месте падения два тела. Худое, костлявое, маленькое Диланы и поплотнее и побольше — Сашкино.
— Не удержала, — сказала та, пытаясь встать. — Слишком большой импульс, не удалось погасить руками. Кажется, я повреждена.
— Ох, моя жопа, — застонала вторая девчонка, — я что, живая, блин?
— Да, — ответила ей Сашка. — Задней частью туловища ты ударилась о мои колени, когда я гасила твою скорость, приседая. Извини.
— Ты что, меня поймала?
— Мы подруги.
— И что теперь?
— Теперь мы пойдём уже отсюда, наконец, — сварливо сказал Теконис. — Локаль открылась.
Я заметил, что небо начало светлеть, и, вроде, даже как-то теплее стало.
— Саш, ты как?
— Тебе придётся меня нести. Папа.
Сашенция довольно увесистая, это вам не худая клановая, которую несёт Кардан, хотя та уверяет, что может идти сама.
— Пусть тебя лечила сначала глянет, — отвечает он. — Мало ли, чего тебе кажется, дурище прыгучей. Вдруг позвонок сместился или ещё какая фигня. Подружку, вон, чуть не насмерть пришибла, бестолочь!
— Прости, Сашка, я не думала, что так выйдет! — кричит Дилана.
— Ты вообще не думала! — ворчит Кардан.
— Это моё решение, — отвечает Александра Алиновна.
А я думаю, что Саша наша ведёт себя чем дальше, тем страннее, и что с этим делать, я понятия не имею. И Аннушка, судя по её мрачному лицу, тоже. Я слышу краем уха, как она спрашивает у Лейхерота:
— Почему коллапс прекратился?
— Вам виднее, — отвечает он.
— В смысле?
— Вам виднее, что за существо вы возите с собой, зачем-то выдавая за свою дочь.
— Как вы поняли?
— Я вижу плетение нитей фрактала, а не внешность, — напомнил он. — Это создаёт массу бытовых неудобств, зато открывает скрытые связи между вещами, людьми и явлениями.
— И что вы увидели в ней?
— Без комментариев. Пусть будет сюрприз. Считайте это моей мелкой местью за то, что из-за вашего упрямства мы все чуть не погибли сегодня.
Сашка парализована ниже пояса, но ничуть не унывает. Раскатывает в электрическом кресле на колёсиках, которое ей моментально сварганили клановые мастера, и снисходительно принимает всеобщее восхищение. То, что она поймала спрыгнувшую Дилану, вознесло их обеих на вершину социального признания среди сверстников и не только: по клановым понятиям обе девчонки поступили наилучшим образом, жертвуя собой за других. Логики в этом немного, но логика не всегда работает, если речь идёт о людях, поэтому Сашенция получила даже больше одобрения, чем Дилана. Во-первых, она не из клана, а значит, не была обязана, во-вторых, она, в отличие от клановой девчонки, поступила героически-бессмысленно, нерационально, её поступок должен был всех погубить, но спасло чудо. Клановые обожают вот такие порывы, когда «плевать на всё, сделаю, как сердце велит». Её почти приняли в клан, остановило только отсутствие Костлявой, без према такие вопросы не решаются.
Ситуация внезапно выявила очевидный, но до сих пор совершенно упускаемый нами факт: у нас вообще нет врача. Корректоры проходили краткий (и, кажется, предельно бестолковый) курс полевой медицины, я умею перевязывать раны и знаю, что для чего в военной аптечке, у клана есть самозваный «лечила», который не тянет и на сельского фельдшера, и на этом всё.
— Сашку мы по-любому к Алине везём, — выговариваю я Аннушке, — но вообще абсурд и безобразие. У нас куча гиперактивных и не сильно здоровых детишек, но ни единого медика. Сверзится завтра кто-нибудь их них не так радикально, как Дилана, сломает ногу. И что?
— Ты сказал «у нас», — ответила она задумчиво.
— Что?
— Ты сказал «у нас детишки». Не «у клана», не «у них», не просто «здесь».
— Не цепляйся к словам! Просто форма речи.
— Да-да, конечно, — покивала она. — Она самая. А насчёт врача… Я знаю только одного достаточно сумасшедшего педиатра. Надо будет поинтересоваться при случае, чем он занят.
Алина приняла у нас поломанную Сашку спокойно. Куда больше её заинтересовал электрический мозг, подобранный в локали со сломанным мораториумом.
— Спасибо, Сашенька, ты большая умница, — сказала она, забирая округлый девайс и целуя сидящую в кресле на колёсах девочку в макушку.
— Не за что, мама, — ответила та серьёзно. — Я так и подумала, что тебе пригодится.
Сцена поразила меня… Даже сложно сказать, чем. Какой-то неестественной естественностью, что ли. То ли мать целует дочь, то ли робот целует робота, то ли робот целует ребёнка… Трогательно и слегка безумно. Или не слегка. Аннушку Сашка тоже называет мамой, так что мам у неё две. Папа один, и это, типа, я. Но если мы с Аннушкой очевидно для прикрытия, то как она относится к Алине, мне не понять. И применимо ли тут вообще слово «относится»? Что представляет собой так называемое «сознание» у них обеих?
— Ничего серьёзного, — успокоила нас Алина. — Уже завтра будет исправна.
— Или здорова? — уточнил я.
— Думаю, в данном случае нет устоявшейся терминологии. Зависит от того, как вы воспринимаете Александру — как изделие или как существо.
— А что она на самом деле?
— Она личность. Как и я. Я понимаю ваши сомнения, люди склонны с подозрением относиться к тому, что выглядит как человек, но им не является. Поэтому мой вызывающе искусственный вид парадоксально более комфортен для людей, чем если бы я выглядела как вы.
— А ты можешь? — спросила Аннушка. — Взять такой же корпус, как у Сашки?
— Это не корпус, это тело. Оно не вполне анатомически соответствует вашим, и имеет биотехнологическое, а не чисто биологическое происхождение. Однако некоторые ваши знакомые из клана Костлявой имеют более высокий процент технологических дополнений, да и вы, Лёха, пользуетесь искусственной ногой. Это не делает вас механизмами.
— Ты не ответила, — настаивает Аннушка.
— Да, я подготовила тело. Но пока не приняла решения, буду ли я его использовать и в каком качестве. Как хостес Терминала и управляющая кибернетическими структурами среза, я в нём не нуждаюсь. Оно не такое удобное, требует органического питания, существенно менее прочное и вызовет много вопросов у клиентов. Кроме того, отделение в автономную систему значительно ограничит мои возможности по взаимодействию с мейнфреймом.
— А ты можешь наделать сколько угодно тел? — спросил я.
— Нет. Мои возможности ограничены готовым ассортиментом, который был обнаружен в лаборатории. Комплектов для создания тел на основе генетического материала человека там несколько, однако модулей мозга не оказалось совсем.
— Я думал, они делались как раз у вас!
— Нет, у нас большинство киберсистем были неавтономны, управляясь стационарными мейнфреймами. Я была одним из немногих исключений.
— А как же Сашка?
— Её модуль мы нашли готовым, вместе с механическим корпусом.
— Так вот зачем она привезла тебе тот, из локали! — догадался я.
— Возможно, мне удастся его использовать, — подтвердила Алина. — Эти модули чрезвычайно прочные и долговечные, есть шанс, что он сохранил функциональность.
— И кто будет тот счастливый кибер, которому достанется эта башка? — спросила Аннушка.
— Кто знает, — загадочно ответила Алина. — Вдруг мне однажды станет одиноко?
Глава 5Цена человечности
— Не хочешь прогуляться? — спросила меня Аннушка вечером.
— Если до твоего пентхауза, то всегда рад. А больше тут, вроде, и некуда.
— Давай устроим пикник?
— Где?
— Да прямо за кросс-локусом, который в гараже. Возьмём пожрать, выпить, выкатимся на «Чёрте», посидим у костра.
— Так мы это на каждом привале делаем, разве нет? Но как скажешь…
Корзина для пикника уже ждёт нас в ресторане, Алина чрезвычайно предупредительна. Не удивительно — мы единственные постояльцы. Графин вискаря я прихватил из бара, раскладные стулья и прочее лежат в кузове, так что готовиться особо не нужно.
Аннушка сидит в «Чёрте», я открываю кросс-локус, она проезжает, я закрываю. Мы на той стороне, в другом мире. Здесь ровно ничего интересного — пыльная заброшенная дорога посреди пыльного заброшенного мира.
— И зачем мы здесь? — спросил я.
— Хочу поговорить без лишних ушей, солдат. С тех пор, как с нами ездит Сашка… Слух у неё чертовски острый.
— Думаешь, Алина не поняла, что мы от неё спрятались?
— Да плевать. У нас есть право на секреты, и я не хочу гадать, действительно ли она отключает микрофоны.
— У тебя появились секреты от подружки? С каких пор?
— С тех пор, как у неё появились секреты от меня.
— Ты про Сашку?