– А кто такие? – Пахан то и дело переводит вопросительный взгляд с Репы на Кольку.
Репа безмолвно разводит руками.
– Ну, ты видел их когда– нибудь?
– Ни разу! Не нашенские, железно! – Репа крестится.
– Да это энкэвэдэшники вельские! Ох и злючие козлы… Хрен знает, как и открутится!.
– – Били тебя?
Как не били… Били, конечно! Не сильно, правда… – Колька не замечал уже,. как вошёл в раж, – А тощий который, козёл, руки выкручивал! Падла краснопёрая!
Было заметно, что Пахан засомневался и сильно нервничает.
– … Слышь, Репа? А из «ссучившихся» никто не мог подбросить?
– Вряд ли… Это же кранты! И им и нам…
– Да и энкэвэдэшники тоже не смогли бы! – мальчик делает честное лицо – заметил бы я…
–Заметил – не заметил. Что, глазастый шибко?
– Они «краснопёрые» наверно и…
– … А больше некому?
Пахан отводит Репу в сторону.
– Что… Ты– то что думаешь?
– Кранты… Вот об этом и думаю. Больше нет мыслей. Мозги пересохли!
– Не, я не о том… Как ты считаешь, брешет малец или правду несёт?
– Если и врёт, то я шапку перед ним снимаю. Меня вот бы так врать б, учили-учили, но б, не научили…
– Вот и я о том же… Так мудрёно врать! – задумывается ненадолго – Чё делать-то будем?
– Ы-ыы… Да кто его знает!. – Репа картинно пожимает плечами.
– Ладно, Репа… –передразнивает его Пахан – Давай по баракам! Соль собирай! Мальчонку купить надо… Что бы там не брякнул со страху чего-нибудь, в «энкэвэдэ»! Понятно!
Презрительно оскалившись, Репа говорит что-то столпившимися перед ним зэкам. Те скоро совещаются и в мешок сыплется соль. Затем Репа, подозрительно оглянувшись, другой такой же группе рассказывает беззвучно примерно то же самое.
В мешок высыпается стакан соли. Затем ещё два коробка.
Перед Колькой возникает, словно из рукава волшебника Репы мешок. Только на сей раз значительно больше, чем в начале этой истории.
– Смотри… – он запускает руку в соль и, переворачивая её, демонстрирует, что в мешке действительно соль, – Без обмана!
Да, дядь,… верю я!
– Слышь, малец! – подходит к Кольке, кладёт руку ему на плечо, – Не знаю, что со мной… Понравился ты мне, как мужик мужику говорю!
Щёлкает в воздухе пальцами в сторону Репы.
– Пахан… Да ты что, одурел? Нож этот полжизни стоит…
– Тащи, кому сказал!
В стоящую перед буржуйкой чурку втыкается нож.
– …Не простой это нож! У фашиста в Испании его отобрал! Лично! Дарю! Это как расписка в нашей дружбе! Понял?
– Конечно, понял! Как не понять-то… Ну и как договаривались… Буду им говорить; «Как на могиле стою – на стрельбище ДОСААФ, мол, нашёл и всё тут!»
– На стрельбище, в кустах! Ну и ты… Никому, ни гу-гу… Ни-ни…Так-то!
Пахан с Репой смотрят вдвоём в щёль за удаляющимся мальчиком.
– А. моё мнение такое… – Репа нервно чешет пятерней нижнюю губу, – краснопёрые пронюхали о мешке табаку и решили нас отпустить… Козлы…
– Козлы… по «беспределу» пошли! Ну, ладно… Ладно… Тоже того же мнения, что патроны подбросили в комендатуре?
– А где же ещё?
– Воздастся им за грехи ихние…
Красноармейцы, улыбаясь, встречают Кольку.
– Ну что, поговорил с родственником?
– Дяденьки… Я вспомнил… У меня ещё одна бутылка припасена! Гулять, так гулять! Ещё немножечко не потерпите?
– В натуре?
Пахан с Репой с бешенством, смешанным с животным страхом в глазах, разглядывают стоящего перед ним Кольку.
– Какие ещё «вещдоки»?
– Хрен их, «энкэвэдэшиков», знает… Докопались, черти! Мол, табак менял? Менял! Табак, говорят, есть не что иное, как вещественные доказательства, и доказательства требуют немедленной их конфискации…
Пахан с Репой по очереди смотрят в щёлку во двор. Там, напротив дверей, стоит, чуть покачиваясь, тощий красноармеец с винтовкой наперевес. На лице его, кроме легкого опьянения, нетрудно прочитать и явную злость.
Зэки приседают от возмущения.
– Ё!… – главарь смотрит с ненавистью на Репу, – Ё… Так чего, суки эти?… Ещё и на табак глаз положили?
–Как хочешь, пахан… – отводит глаза зэк, – А табак по баракам собирать не пойду! Точняк, что порешат! Без вариантов…
Пахан с яростью глаза с потолка на Кольку, затем на Репу и подходит к группе зэков. За спиной Пахана его охрана демонстрирует ножи и «заточки».
В мешок сыплется табак…
Пахан ссыпает из собственного кисета остатки табака и прячет пустой кисет в карман.
–Держи, дружок… – с нескрываемым усилием гасит ярость во взгляде, с огромным усилием улыбается и отводит глаза – Всё, что есть! Боле нема… Заходи, если надумаешь…
– Да вы не переживайте… У нас дома… На повити… У бабушки Висти (показывает ладошками) Вот такой ещё пласт табака сохнет! Так что ещё видеться!
Чуть не подавившись слюной, рассыпается в страшном кашле Репа.
А перед глазами мальчика возникает, словно из облака, повить бабушки Висти.
… Вот Бабушка Вистя подходит к «повити». Поднимается по приставленной лесенке и, скрипя жёрдочками, ступеньками поднимается к той самой полочке, где толстым слоем лежат высушенные ещё с августа стебли табака…
Так, говоришь, до чёрта ещё табачку? – голос, словно из погреба принадлежит Пахану, но мальчик его не слышит.
Он видит бабушку, поднимающуюся на эту самую повить, и от изумления прикладывающую руки к груди. Всё видимое пространство перед ними оказывается заваленным сохнущим табаком.
– …Придёшь ещё? – из забытья его выводит голос Репы.
–А куда денусь-то… Приду, конечно… Без вас никуда! Вы мои главные покупатели!
У порога Колька неожиданно останавливается, и перед ним вдруг встаёт совершенно другая картина; лицо бабушки вдруг становится удивлённым. Она прикладывает ладошку к губам. И в этот же самый момент табак на «повити» медленно тает, превратившись в обнажённые доски…
– Чуть ли не половину скурили, гады… – подвешивая в руке мешок, бормочет он – А у бабы Висти табачка-то боле нет… Нет!
Колька недолго бредёт по тропинке. Дойдя до костра, смотрит на греющихся там красноармейцев. Вдруг на его губах снова мелькает. улыбка и тут же тает, словно стёртая прилипшей к губе снежинкой. Он лезет в кармашек рюкзака, достаёт фляжку и, открутив большую на цепочке крышку, льёт в неё, не торопясь, тягучую на морозе, прозрачную жидкость…
Ну, бог с ним, – ушастый красноармеец соглашается, – только ради всех святых… Ненадолго!
… Кранты! – Репа сбрасывает с плеч телогрейку и очерчивает перед собой круг сверкнувшей в. воздухе заточкой, – Порешу-уу суку.
Пахан, оттолкнув его от окна, прилипает к щели. Губы его бледнеют и сжимаются:
Не-е… Я его сам на ремни зашинкую! Что он опять задумал, гадёныш?
К окну по очереди прилипают один за другим остальные зэки.
А мальчик идёт к почти родному уже крыльцу и о чём-то мечтательно улыбается. Остановившись, начинает крутить головой, осматриваясь; нет ли кого? Убедившись, что кругом никого, подходит к дверям вплотную.
Затаив дыхание, по другую сторону дверей застыли двое – Пахан и Репа. В руках и того и другого по заточке. Во взглядах решимость и бешенство. Они переглядываются.
На крыльце ведь Колька? – шепчет Пахан.
Угу! – кивает головой Репа.
Зайдёт… Ты ему сразу рот затыкай! – главарь крутит глазами, пытаясь предугадать, какую же подлость их юный гость задумал на этот раз, – А там кувалдой по башке и в топку… Достал он!!!
Тсс! – шепчет Репа и показывает пальцем на пол.
В почти незаметную щель между полом и дверью закатывается небольшой предмет; патрон от нагана.
Приблизившись к развилке, после которой Кольке надо сворачивать направо, к своей деревне, он останавливается и ставит на тропинку вещмешок. Улыбнувшись, открывает его и отсыпает красноармейцам табак прямо в перевёрнутые будёновки.
Достаёт с самого дна своего мешка вторую бутылку и протягивает её красноармейцам.
– Мамка, думаю, не обидится, что отдал!
– Ну, спасибо, малец… – тощий красноармеец жмёт ему руку, – Если что – завтра мы после полудня обратно пойдём. Обращайся!
Гранёный стакан поблёскивает на солнышке. В его гранях виден силуэт мальчика, перескакивающего из одной плоскости в другую. Мальчик удаляется прочь. А стакан этот тем временем наполняется мутноватой жидкостью и приподнимается вверх.
Мальчик, не оглядываясь, скользит по лыжне, превратившись за пару минут в почти невидимую и недосягаемую точку. Когда люди в шинелях стукнулись, точка вообще пропала, слившись с тёмной полосой прибрежного ельника.
В полной тишине над рекой слышны два мужских голоса.
– Да чего суёшь, видишь, руки заняты… Пей… Я дух переведу!
– Ну, давай… вздрогнули!… За мальца! И я вот, такой же малой был! ЧЯертяка!
– Пей давай!
– Фу… – и тут голос его словно приглушается – он громко шмыгает носом, принюхиваясь – Чё-то не то…
– Что не то?
– А пахнет не тем…
– Да чего ты там опять паникуешь… Дай–ка сюда – второй тоже шмыгает носом, принюхиваясь – М-ммм…
– Что? Вроде керосином отдаёт?
– У-гу… Отдаёт…
– Может, в бутылку из под керосина спирт налили?
– Не похоже…
– То есть?
– А похоже на то… Знаешь… Вроде того… По– моему. -. это и есть тот самый керосин!
Над рекой на некоторое время нависает полная тишина…
Попадись мне малец этот ещё раз! Глаз ему, падле, на жопу натяну!
С высокого обрыва, неподалеку от которого стоят знакомые бараки, за красноармейцами наблюдают двое: Пахан и Репа. Серые фигурки вдали что-то громко кричат и машут руками в сторону леса, за которым растворился мальчик. Дневальный на зоне бьёт по висящему огрызку рельса. Зэки торопятся, докуривая по очереди самокрутку, и бегом выстраиваются в колонну – на перекличку.
А удары набата всё несутся и несутся над лесом…