— Кого, говоришь, ищете? — усмехнулся трактирщик, блеснув золотом.
— Человека, — терпеливо вздохнул Чеглок, — Высокий, плечи широкие, каштановые волосы до плеч, короткая борода. Или среднего роста, худощавый, лицо узкое, бритое, на левой скуле — шрам от ожога. Или среднего же роста, широкоплечий, чуть сутулится, глаза светлые, опять же борода, темно-русая. Или опять высокий, волосы черные, кудрявые, нос горбинкой.
— Так ты одного или четырех ищешь?
— Одного. Кто-то из них мог сюда войти, не так давно.
Трактирщик внезапно перестал улыбаться и наклонился вперед всей своей тушей:
— А я тебе что, агент, за людями следить? Ты кто такой, чтоб ходить тут вынюхиваааай!
Чеглок мгновенно ухватил его за вислый нос и сжал, как клещами:
— Я — Чеглок, — вежливо и с улыбкой произнес начальник ОБН МУРа, — И если ты не хочешь, чтоб я прямо сейчас вычистил твой пчельник[4], лучше отвечай.
Дамочка раскрыла было рот — красивый, надо признать — но тут же икнула, испуганно глядя на меня. Вернее, на предмет в моей руке.
На спичечный коробок.
— Молчи, — произнес я, честно пытаясь скопировать вежливо-угрожающие интонации Чеглока, — а то…
Со стороны выглядело так, как будто я просто предлагаю даме спички, а уж чем ей этот коробок казался… Главное — она точно не может понять, чем я ей угрожаю и, зная особенности пыльцы, подозревает, что чем-то серьезным. А понять, что я не буду размахивать здесь оружием… Людям, способным это понять, хватает ума не садиться на волшебные наркотики.
— Внимательнее смотри, — прогундосил трактирщик, осторожно щупая свой посиневший нос. С этими словами он постучал пальцем себе по виску… а, нет, это он на глаз показывал. В котором вращались восьмерки зрачков. Тьфу ты, он сейчас не пойми что вместо настоящей внешности видит, понятно, что по описанию никого опознать не сможет.
— Шалый! Шалый! — выскочил из узкого коридорчика, ведущего к туалетам, половой с рыжими, прилизанными волосами, — Там в курсальнике Стеклянного замочили!
6
Рыжий немного приврал — тело лежало не в туалете, а в умывальне, прямо под раковиной, в которую из рыжего крана продолжала бежать вода. Человек в перешитой шинели лежал ничком, на спине расплывалось темное пятно, из кармана торчала рукоятка нагана, рядом валялся на боку кожаный саквояж, из которого по доскам пола рассыпались блестящие металлические инструменты. Фомка, лапка, тройножка… Набор матерого медвежатника, взломщика несгораемых шкафов.
— Ну, теперь мы хоть знаем, в чем курьер нес… — он бросил быстрый взгляд на навострившего уши рыжего полового, — … краденое.
Ну да. В саквояже. Картина ясна — неведомый нам пока курьер зашел в туалет, увидел человека с саквояжем, заподозрил, что это — его, недолго думая, пырнул медвежатника ножом в спину, проверил содержимое, бросил его и вышел… Постойте…
Мы с Чеглоком посмотрели друг на друга. Потом повернулись к замершим у двери в туалет трактирщику с половым. Но вопрос, который задал мой начальник, был неожиданным. Я думал, что он спросит, кто только что выходил из туалета, а задано было:
— Кто спрашивал о людях с саквояжем?
— Меня — никто, — буркнул трактирщик, вытирая вспотевший лоб, — Леня ж с меня теперь спросит, он же со Стеклянным…
— Меня спрашивали, — поднял взгляд половой.
— Кто? — сощурился Чеглок.
— Семен какой-то. Высокий, но чуть сутулится. Глаза светлые, борода короткая, одет в пальтуху с воротником и котелок…
— Монгол… — протянул начальник, — Он сразу в туалет прошел?
В туалет начали ломиться нетерпеливые и трактирщик остался организовывать «уборку». Мы с половым вышли к выходу в зал.
— Неет, не сразу… Я ему сказал, что троих видел: Стеклянного, только его не видно было, наверное, сразу в курсальник пошел, Петьку-Приправу, стоперкой промышляет, да вон еще тот фрайер, который на углу бусый спит… Он сразу к фрайеру и пошел.
За маленьким столиком на краю зала и впрямь сидел, опустив длинный нос к груди, человечек в потертом френче, с накинутым на плечи пальто. Под ногами валялся открытый саквояж.
Открытый?
Мой начальник присмотрелся:
— Что-то для пьяного он слишком не дышит.
И впрямь, когда мы подошли поближе, оказалось, что типу во френче уже ничего в этой жизни неинтересно. Чеглок отодвинул ворот пальто — под ним на груди чернела рана. В саквояже белели какие-то бумаги, золота там, понятное дело, не было.
— Подошел, ткнул финкой, глянул, что в саквояже, понял, что это не его — и ушел. Не глядя ни на людей вокруг, ни на что. Точно, Монгол, его повадка. Плохо. У остальных хоть какие-то тормоза есть, а Монголу что убить, что поздороваться. Правда, Алмаз был бы еще хуже, тот мало того, что берегов не имеет, так для него убийство — это развлечение. Так, Рыжий, как твой Петька выглядит?
— Ну так — молодой, чернявый, усики тонкие носит, под Макса Линдера… Зуб у него еще платиновый сделан… Только нет его здесь, не смотрите. Он вон за тем столом с одним гайменником сидел, а сейчас ушли куда-то…
— Мимо нас не проходили. Второй выход есть?
— Вон там. А… вы вообще — кто?
— Прохожие.
— Понятно…
7
Скрипнула дверь черного хода, открылся вид на задний двор. На кучи непонятного в темноте мусора, сломанные ящики, бочки без дна, крыс…
И два трупа, лежащих посреди двора валетом.
Один — ничком, заколотый в спину, второй — лицом вверх, с перерезанным горлом. Его пальцы еще сжимали наган. Достать успел, а выстрелить — уже нет. Лихо… С одним ножом, не раздумывая, против вооруженного человека…
Саквояжа поблизости не было.
С неба продолжал сыпать легкий снежок, сослуживший нам в этот раз добрую службу — он успел замести все следы… кроме последних. От двух тел к забору тянулась цепочка отпечатков ботинок.
— Степа, за мной.
Мы протиснулись в дыру в заборе и сразу увидели его. Широкоплечий мужчина, в пальто и котелке. С саквояжем в руке. Он уходил по улице, спокойным шагом, как будто только что за несколько минут не убил пятерых.
— Монгол, — негромко сказал Чеглок, — Стоять.
Тот замер, поднял руки и оглянулся:
— Чеглок.
— Он самый.
— А ты что ж, теперь, на побегушках? Фикс[5] хозяину таскаешь, как песик тапочки?
Монгол, нисколько не уязвленный его словами, пожал плечами:
— Бывают люди, которым и послужить незазорно, Чеглок.
— Вот, как раз про этих людей ты мне и расскажешь.
— Нет, легавый, не расскажу. Мне еще пожить охота, а там такой человек, что и из Иры меня достанет.
— С чего ты на блатную музыку перешел, Монгол? Ты же не жиган, культурный человек, в кадетском корпусе учился…
И это упоминание его прежнего состояния Монгола нисколько не вывело из себя:
— Темпора мутантур эт нос мутамур ин иллис, — непонятно произнес он.
— Ну, вот для тебя времена в очередной раз и поменялись. Давай, свою финку из кармана доставай, наземь урони и ногой в нашу сторону-то и подтолкни.
Вот тут Монгол явственно дернулся:
— Откуда про нож мой узнал?
— Тело, тобою осущенное в проулке нашли. Так и догадались, кто тут шкодит.
— Эх… Специально ж никого в буктире не сушил, чтоб не поняли. Но там уж другого выхода не было…
— Это ты потом в МУРе расскажешь. Нож на землю, Монгол, если не хочешь на простреленной ноге скакать.
Он медленно, осторожно полез в карман пальто и двумя пальцами достал нож.
Нет, не нож. Длинный, узкий предмет.
Расческу.
Чеглок выстрелил, не целясь, я замер, не понимая, что не так, Монгол успел коротким взмахом руки бросить расческу на снег.
И больше я его не видел.
В одно мгновенье прямо перед нами поперек улицы вырос лес. Полу-деревья, полу-кусты, колючие, искривленные, переплетенные друг с другом так, что и палец не просунешь. Не то, что ствол револьвера, как тут же убедились мы с начальником, подскочив к зарослям, в оставшейся надежде хотя бы задержать Монгола. Я вспомнил, что это такое — зачарованный лес, он вырастает из брошенного наземь предмета, обычно как раз гребешка или расчески, и держится не так долго.
Но достаточно для того, чтобы Монгол от нас ушел.
Вот так я узнал еще одно отличие рассказов о Ван Тасселе и реальной жизни.
В жизни сыщикам не всегда везет.
8
От начальства мы оба получили нагоняй, за упущенное золото, за упущенного дива, за упущенного Монгола и до кучи — за убитого начальника секции из Моссукна, того типа во френче, которого походя зарезали в воровском ресторане.
— Плохо, что мы упустили Монгола, — произнес Чеглок, отпивая глоток горячего чая из жестяной кружки и с хрустом откусывая от осколка сахарной головы. Нам на паек выдали колотого сахара, — Но есть и хорошее.
— Что уж тут хорошего…
— Не скажи. Есть у меня подозрение, что видели мы Монгола в последний раз. Его хозяин страсть как не любит, когда на его след выходят. Он такие следы рубит вместе с ногами. Что мы, когда Монгола все-таки поймаем, не смогли от него узнать, кому он служит.
— А если все ж таки оставит его в живых?
— А тогда еще лучше. Тогда мы будем точно знать хотя бы одного человека Нельсона.
— Кто такой Нельсон? — не понял я.
И Чеглок, чуть помявшись, произнес:
— Степа, ты же читал рассказы про Ван Тассела?
[1] Туфта — поддельный кусок мануфактуры, всунуть туфту — подменить при продаже хорошую ткань негодной, в переносном смысле — подменить хорошее плохим
[2] «Трехсотые» — статьи УК РСФСР, карающие за преступления, связанные с колдовством и нечистью
[3] Взять на лапу — вскрыть несгораемый шкаф
[4] Пчельник — на уголовном жаргоне 1920х годов так называли кабак, трактир, чайную. И угрозыск.
[5] Фикс — золото
Дело номер 11: Незваный гость
1
Обнаружилось еще одно сходство между реальной жизнью и рассказами о Ван Тасселе. У того, помню, был этакий заклятый враг, доктор… не помню фамилию, что-то такое, паучье в ней было… в общем, этого доктора даже сам сыщик, при всем своем умище, не мог победить. Так, пару раз планы нарушил — и всё. А доктор тот злодейский не просто так доктор был — он под себя всю преступность Лондона и окрестностей подгреб. Навроде как у наших доморощенных жиганов есть иваны, самые, значит, опытные и уважаемые воры и грабители. Другими ворами и грабителями уважаемые, понятно, уж точно не честными людьми. Только у нас нет такого единственного ивана, чтобы над всеми стоял.