Это при условии, что ты монету от другого человека получил.
Есть всего два способа избавиться от неразменной монеты. Вернее, три — первый, это если ты, после того, как она тебе в руки попалась, ничего на нее не покупал, а сразу отдал или выбросил. Она не успела к тебе привязаться, поэтому потеряется с легкостью. Ну а если ты нашел такую кем-то выброшенную монету и успел на нее что-то купить и, самое главное, получить сдачу — это ключевой момент — то тогда остаются два способа. Первый — отдать неразменную монету со сдачей, если у тебя кто-то покупает. Поэтому владельцы старались такие пятаки отдельно держать. Чтобы ненароком ее не лишиться. Ну а второй способ — если у тебя ее по закону конфискуют. Против милиции ее волшебство бессильно будет.
Так что, если ты неразменный рубль получил случайно, со сдачей или там нашел потерянный — то ничего страшного тебе не грозит. А вот если ты захотел получить его… Неразменные монеты, что рубли, что пятаки, просто так не продаются. Продаются они по ночам, на перекрестке, в обмен на зажаренного живьем гуся — уже мерзко, да? — и продает их исключительно нечисть. А любое сношение с нечистью — это уже статья 301, тут сроки — ОТ двух лет. И — до высшей меры наказания. Ну, за покупку пятака не расстреляют, конечно, но приятного все равно мало.
И — все равно. Не настолько это огромное преступление, чтобы за тысячу километров человека отправлять.
Примерно в этом смысле я высказался, мол, странное что-то, товарищ Волков, чего-то вы недоговариваете. Неразменный пятак — это слишком мелко для МУРа.
— Мелко? — хмыкнул Волков.
Он полез в свою сумку, достал из нее увесистый узелок и, распустив завязки, брякнул его на стол.
Узелок был доверху наполнен пятаками. Навскидку — сотня, не меньше. И что-то мне подсказывало, что они ВСЕ были неразменными.
Это ж целое стадо гусей надо продать было.
— Кто-то у вас в Москве, товарищи, производство таких монеток на поток поставил. Поэтому меня к вам и отправили.
5
О том, что на городском рынке можно, при желании, прикупить неразменную монету, петрозаводский угро узнал от своих информаторов. И поначалу отнесся к этому несколько философски — всегда и во все времена были люди, которые хотели халявы, всегда и во все времена были люди, не боящиеся ради будущей наживы выйти ночью на перекресток четырех дорог с жареным гусем или там черным котом. Полностью от таких людей не избавишься, пока не наступит коммунизм, и деньги не отменят. Бывало и такое, что неразменные рубли продавали, как бы странно это не выглядело. Дело в том, что, как ни крути, а неразменный рубль — нечто, связанное с нечистой силой. И что лучше — возможность бесконечной оплаты плюс связь с нечистыми или небольшая сумма денег без всяких подобных обременений — каждый решал сам.
Да и помимо монет, которые то ли есть, то ли нет, у петрозаводского угро работы хватало. Было их ровным счетом восемнадцать человек, а территория ответственности на них лежала ой какая немаленькая. Да к тому же ее и прилегающая к финской границе, через которую постоянно лезло что ни попадя, от белофиннов, до контрабандистов. И пусть это уже было ответственностью ГПУ — милиции тоже работы было через край. Грабители, которые вечерами срывали с людей шапки на улицах, воры, залезшие в квартиру инженера Дягилева, участок реки, на котором повадились совершать самоубийства те, кому кажется, что мир к ним холоден и неприветлив. И поди разбери — то ли люди перед смертью хотят увидеть что-то красивое, то ли место проклятое и это уже вопрос уголовного розыска. Лично я подумал, что второе. Потому что ладно, когда люди ходят на реку топиться. Но если человек приходит на берег, чтобы застрелиться — это уже ненормально.
— Козы еще эти… — пробурчал Волков.
— Что за козы? — не понял я. Мне показалось, что он о девицах легкого поведения.
— Да обычные. С рогами. Хозяева за ними следить не хотят, козы бродят по всему городу, по проезжей части улицы слоняются, мешают. Не обращать на них внимания — так на нас жалуются, что милиция ничего не делает. Ловить и штрафовать хозяев — тогда жалуются, что штрафуем, в газету даже пишут. Ловить и отдавать хозяевам — там мы ж, блин, милиция, а не козопасы!
Судя по горячности Волкова, именно ему в силу молодости, чаще всего приходилось заниматься козиной проблемой.
В общем, в угро было, чем заняться и поступавшую информацию отрабатывали несколько с прохладцей. Тем более что неразменными попадались исключительно пятаки. Один пятак — это несерьезно.
— Мы поначалу, — рассказывал Волков, — думали, что это наши ученые балуются.
— Что там за ученые у вас такие?
— Да в Соловце у нас институт открыли, изучения магии. Вот поперву и подумали, что это какие-то научные эксперименты.
Вот только на третьем пятаке, попавшем в руки милиции, выяснилось, что никакие ученые с ними не связаны, а неразменные монеты банально продают всем желающим. Вернее — продает. Машинист поезда, Силантий Куча. У которого обнаружили вот этот самый мешочек с пятаками. Что моментально перевело дело на гораздо более серьезный уровень.
По словам машиниста, продававшего эти пятаки за два рубля, принадлежали они не ему… в том смысле, что это не он их получил у нечисти либо каким-то другим незаконным способом. Силантий… купил мешок неразменных пятаков. По рублю за штучку. На вокзале в Москве.
На резонный вопрос, нормальный ли он вообще или психический — пятак за рубль покупать — машинист ответил, что сразу же озвучил свое подозрение, что его держат за зайца лопоухого. Продавец пятаков согласился с тем, что ситуация выглядит несколько подозрительно и предложил проверить — вручил Силантию тот самый мешок с монетами и отправил прогуляться до ближайшего лотка, в каковом и проверить любую монету на выбор на предмет неразменности. Или, ежели у Силантия будет такой стих — хоть все. На высказанную в шутку мысль, что ему, Силантию, ничего не помешает после проверки просто-напросто положить пятаки к себе в карман да и отправиться, насвистывая, по своим делам, продавец заметил, что в случае такого нарушения устной договоренности, дела у Силантия будут идти крайне плохо. И, скорее всего, недолго. И голос у него при это был такой убедительный, что машинист, прикупив у моссельпромовского лоточника, несколько сигарет и убедившись, что обмана нет — честно выложил всю имеющуюся при нем наличность, получив в обмен пятаки.
Да, вот именно — голос. Дело в том, что внешность продавца Силантий Куча не видел и описать его не мог: тот подошел к нему со спины в безлюдном проулке и поворачиваться не велел. Поэтому в распоряжении у петрозаводского розыска имелись только место распространения — Москва и голос — грубый, мужской.
— Вот мне товарищ Кондратьев и сказал: дуй, говорит, Волков в Москву, расскажи тамошним товарищам, что у них кто-то неразменные пятаки штампует, как блины на Масленицу.
6
Сказать, что ОБН после таких новостей встал на уши — не стоит. Если по каждому происшествию на уши вставать — то нам с них на ноги можно и не возвращаться, так и ходить, пока мозоли не натопчешь. У нас же всегда — не упырь, так оборотень, не призрак, так отвод глаз, не колдун так ведьма. Спокойный день у меня в МУРЕ последний раз был никогда.
Но и сквозь пальцы на такое безобразие мы смотреть тоже не стали. Были подняты все информаторы, все источники, просеяны сквозь мелкое ситечко все слухи, сплетни, пьяные разговоры и бред больных и умирающих.
И знаете, что в итоге выяснилось?
Ничего.
Преступный мир Москвы понятия не имел о том, что кто-то где-то печатает неразменные пятаки. Нет, сама эта информация для некоторых была интересной и они с удовольствием узнали бы больше, для того, чтобы воспользоваться ею в своих целях. Но — нет. Никто ничего не знал.
Получалось, что… ничего не получалось. Где-то в Москве сидел человек, нашедший способ получать неограниченное количество неразменной монеты — а МУР ничего с этим сделать не мог.
Сами пятаки выйти на след тоже не помогали. Обычные монеты, точно такие же, какие во множестве проходят через руки каждого москвича. Разного чекана, разного года выпуска, разной сохранности… Общего у них было разве что то, что на каждом имелась небольшая щербинка. Как рассказал многознающий товарищ Чеглок, был способ, так сказать, закрепить за собой неразменную монету, если она случайно попалась тебе в руки — чуть-чуть повредить ее. Тогда, даже если тебе подсунули неразменный рубль, то к своему прежнему хозяину он уже не вернется — теперь это твой неразменный рубль. Правда, зачем Продавец их пометил заранее — непонятно. И почему все же пятаки, а не рубли — тоже непонятно. Я нутром чувствовал, что именно эти непонятности помогли бы выйти на след таинственного Продавца… но каким образом, так и не мог понять.
7
— Знаешь что, Степан, — рассуждал Волков, когда мы с ним вышли из здания МУРа, — я думаю, все дело в том, что Продавец этот — сам не местный. Не здесь он эти монеты делает, вот никто о нем в Москве и не знает. Приезжает он в Москву только для того, чтобы их продать, а потом уезжает обратно к себе в Вышний Волочек или там Великие Луки…
— Ага… — задумчиво произнес я, глядя на противоположную сторону Петровки.
— Степан, ты меня вообще слушаешь…?
Я не слушал. Все мое внимание было обращено на человека, неторопливо, по-стариковски, прогуливающегося по тротуару.
Это был шаман Гунзэн. Мой первый информатор, до сих пор иногда подкидывающий мне словцо-другое. Но — подкидывающий в том случае, если я сам прихожу к нему за советом. Здесь же ОН пришел ко мне… ну, пусть не ко мне, пусть на Петровку, но я был готов съесть собственную кепку, что он оказался здесь не случайно и выжидал именно моего появления.
— Степан…
— Погодь, Серега, я тут вспомнил… В общем — дело у меня срочное.
И я, перебежав улицу перед автомобилем, сердито рявкнувшим клаксоном, бодро зашагал по тротуару, нагоняя неспешно прогуливающегося шамана. Нагнал — и, не сбавляя скорости, прошел мимо. Нельзя, нельзя никому показывать, что мы знакомы. Прошел чуть дальше — и свернул в переулок. Где и остановился, ожидая. Недолго — послышался стук трости и в полутемную щель между домами свернул Гунзэн.