— Да что же…? Да как…? Да это же…?
Он повернулся к нам:
— Это не неправильные настройки! — вскричал он, — здесь вообще всё переделано! Это не ошибка, это диверсия!
— Сверху! — крикнул Чеглок.
Мы не успели.
Пыль и паутина в углу над установкой сгустились, зашевелились — прыгнули на профессора и откусили ему голову.
Почему мы не подумали, что хамелеоны могут прятаться и внутри здания? И пусть мы изрешетили его из четырех наганов — профессора, чьё обезглавленное тело упало рядом с установкой, это уже не могло спасти.
Я опустил револьвер, посмотрел на погибшего Нектарова, поверх которого упало тело хамелеона, заливавшее его разноцветной, переливающейся кровью. Потом перевел взгляд на гудящую установку.
А почему она до сих пор работает?
Нет, не в том смысле, что она должна была развалиться после смерти создателя, как замок Кощея, после того, как его убили, нет. С момента появления чудищ, которые, надо полагать, первым делом перебили всех работников фермы, прошло уже несколько недель. Батареи никто не меня, яйца внутри тоже не менял. Установка давно должна была остановиться, а яйца — стухнуть.
Какой отсюда вывод?
Кто-то продолжает с ней работать. Кто-то заряжает батареи, меняет яйца. Кто-то продолжает создавать всё новых и новых чудищ.
Кто-то, кто до сих пор находится на ферме.
То ли у меня слух меньше оглушило выстрелами, то ли я просто стоял ближе к двери, но удаляющиеся шаги услышал только я.
Выскочил в коридор. Одна дверь открыта! А все были закрыты! И в дальнем конце коридора — темный силуэт.
Я вскинул наган, но выстрелить не успел. Силуэт быстро взмахнул рукой, как будто что-то бросив в меня, и перед моими глазами погас свет. А потом опять зажегся.
7
Я больше не находился на ферме. Передо мной тянулся низкий сводчатый коридор из потемневшего от времени кирпича. На слизких стенах чадили факелы. Я дотронулся до невесть откуда взявшейся стены. Холодная и противно-мокрая
— Рра, — послышалось за спиной.
Я резко обернулся. Коридор тянулся в обе стороны, но было и одно отличие. Передо мной стояли два чудища.
На ящеров они не походили нисколько, скорее — на огромных, вставших на задние лапы жаб: бугристая кода, огромные выпученные глаза, широченная пасть, усеянная мелкими острыми зубами.
— Ррра, раа, рра? — проговорила одна из жаб.
Проговорила! Они явно разумны! А раз так — с ними можно попробовать поговорить и понять, где это я.
— Кто вы? Где я? — хотя, по правде, я не надеялся, что они меня поймут.
Жабы переглянулись. Одна из них проворчала что-то успокаивающее, поскребла лапой желтую грудь, а потом…
А потом я потерял сознание.
8
Надо мной, посреди разноцветных пятен, плавали лица Чеглока и Хороненко.
— Ну как ты, Степа? Узнаешь нас?
— Товарищ Чеглок…
— Ну вот, пришел в себя.
— А где… Где я был?
— А вот это, конечно, вопрос, Степа. Выскочил вдруг в коридор, мы за тобой, а ты с ошалелыми глазами стенку трогаешь. А потом поворачиваешься, наган на нас направляешь и спрашиваешь, вы кто, мол, такие.
— Я был в каком-то коридоре. Стены из кирпича, мокрые, скользкие, факелы… И две огромные жабы, которые на меня рычали.
— Понял, Хороненко? — толкнул того в бок начальник, — Жабы мы с тобой. Рычащие.
— Так… — я сел, обнаружив себя на полу фермы, и потер лоб, — Это что… Иллюзия была?
— Соображает… — усмехнулся Хороненко.
— Но там же всё по-другому было! Я стены трогал, они мокрые!
— А, нет, не соображает…
— Да ладно тебе. С по-настоящему качественной иллюзией, которую от реальности не отличить, Кречетов явно не сталкивался. Редкость это неимоверная, их еще в восемнадцатом веке запретили.
— Так этот колдун, что, с восемнадцатого века сохранился? Второй Кощей?
— Да нет, конечно. Запретили — не значит, совсем исчезло. Воровство с допотопных времен запрещено, ан воруют же. Но что колдун этот матерый и опытный — тут сомнений нет. Не будь у меня под рукой склянки со святой водой — уж и не знаю, чтоб с тобой делали. И вообще, Степа, будешь освящение табельных крестов пропускать — сошлю в постовые! Будешь красными палками махать, извозчиками руководить.
Да, табельный крест должен был меня от иллюзии защитить. Только регулярное освящение я не пропускал никогда. А это значит, что колдун нам попался, не просто опытный, а ОЧЕНЬ опытный. И, самое главное — я его видел. В тот короткий миг между тем, как он повернулся к свету и тем, как на меня пала иллюзия.
Невысокий. То ли в плаще серого цвета, то ли в шинели, этого я не разобрал. Худощавый, лицо узкое, цвет волос под фуражкой не разобрал, цвет глаз тоже, но, вроде бы темные, может быть, что и карие. Усы щеточкой, как у товарища Котовского. В общем, полностью соответствует описанию Нельсона, которое покойный Адорф дал. Нельсон это, к гадалке не ходи, он, зараза, это всё устроил. Но, самое главное — отчего-то мне это лицо знакомым кажется, как будто я его уже где-то видел… Но где?
— Сбежал наш колдун, — хлопнул себя по коленям Хороненко и встал, — что делать-то будем? Просто так эту машинерию не оставишь, он же продолжит ящеров разводить. Хотя… Есть у меня одна мыслишка…
Он заглянул в помещение, откуда выходил Нельсон, с непонятной надписью «Инкубаторий»… Выскочил, ругаясь и давя ногами пищащих ящериков, которые бросались на него, пытаясь прокусить сапоги. Затоптав последнего, Хороненко заглянул в остальные помещения, нашел увесистый заступ и, судя по звону и грохоту, несколькими ударами превратил установку покойного профессора в высокохудожественную кучу железного лома и стекольного боя.
— Ну вот, — удовлетворенно произнес он из-за двери, — Хай теперь попробует снова ее запустить. А пока пробует, красноармейцы ящеров перебьют и досюда доберутся. Без постоянного пополнения чудищ у них это быстро получится.
Эх… Я кашлянул и начал подниматься, пачкая рукав гимнастерки в побелке. У Хороненко всё просто — преступление пресечено, что колдун сбежал, так и пес его заешь, потом поймаем. Он не знает, что это был неуловимый Нельсон, который, похоже, ставит своей целью не просто манипуляцию преступниками Москвы, а, кажется, точнее, не кажется, а уже наверняка — организацию массовых убийств. А зачем ему это — кто ж разберет, может он из манияков, которым жизнь не мила, если они не придушили очередную блондинку в черных чулках. Кому и зачем еще могут понадобиться смерти в таком количестве?
Кха!!!
Я поперхнулся. Потому что вдруг понял — ЗАЧЕМ. И, посмотрев на моего начальника, я убедился — он тоже это понял. Массовые смерти — это же…
Жертвоприношение.
Дело номер 31:Странный профессор
1
Понятное дело, что «куриная война» так сразу не закончилась. Треклятый Нельсон расплодил куроящеров и хамелеонов столько, что их пришлось бомбить химическими снарядами. Что дало лишний повод для капиталистов покричать, мол, Советы травят свое собственное население отравляющими газами, потому что, ясен пень, неспособно «честно» справиться с героическими повстанцами. В роли повстанцев, видимо, куроящеры были? Впрочем, Советскому Союзу не привыкать, читать о себе самые удивительные истории, родившиеся в воспаленном мозгу репортеров, в жизни не бывавших не только в СССР, а и в России вообще, и черпавшие сведения о ней из фантазий таких же «специалистов». После заявлений, что большевики поклоняются демонам, поэтому опознать большевика очень легко — у него растут рога, я уже не знаю, что еще можно придумать. Но репортеры не сдаются, нагромождая горы лжи и выдумок.
Так, например, попытку румынских вояк атаковать советскую землю, перебравшись через Днестр, объявили «инсценировкой, в которой красноармейцы, переодетые в румынскую форму, обстреляли красноармейцев в советской форме».
Ну а про то, чем закончилась «куриная война» — просто выдумывают. Оказывается, так как «восстание» (куроящеров) охватило «самые плодородные земли Совдепии» (Смоленскую губернию), то в России начался голод, не хватает самых элементарных продуктов, по клицам Ленинграда маршируют толпы протестующих женщин, которых разгоняют кавалеристы.
Вот бред…
Лично я думаю, что всё дело в том, что капиталистов поймали на горячем — в августе, под шумок, они попытались запустить в СССР, как скорпиона в постель, знаменитого эсера-террориста Савинкова. Уж наверное не затем, чтоб он раздавал конфеты советским детям. Но — не получилось, Савинкова скрутили, сейчас сидит в тюрьме и пишет признательные показания. Вот капиталисты и вертятся ужом, отвлекая внимание и попутно доказывая, что никакого Савинкова они не знают, он всё врёт, показания выбиты пытками и т.д. и т.п.
— Кречетов! — влетел в отдел Григорьев, — поехали, еще на одного ученого заявление.
Ох-хо-хо… После того, как стало известно, что виной «куриной войны» стала установка покойного профессора Нектарова, к ученым, а особенности к тем, что свои научные изыскания проводят на дому, стали относиться очень подозрительно. Кто их, этих умников, знает, что они там паяют и клепают? Сейчас как наколдуют армию ящеров или там живых покойников — берегись! Были даже случаи попыток устроить погромы, но, после того, как особо горячие головы оказались на Петровке, а потом и в исправдоме — погромы прекратились, не начавшись, и всё ограничивается жалобами в МУР, что ученый «скрозь дырку в стене пущает в квартеру колдовской струй». Самое обидное, что игнорировать эту бредятину тоже не получится — вдруг да и правда Нельсон что-то новое собрался устроить.
Теперь, когда мы с товарищем Чеглоком поняли, что цель этого гада — как можно больше смертей устроить, чтоб хватило для жертвоприношения, нашей первоочередной задачей стало остановить его. Потому что на малое количество смертей он явно размениваться не собирается, тут счет как бы не на тысячи идет, а на добрые цели такие огромные жертвы не используются. Либо прорыв ада на Землю, либо пробуждение древнего бога, либо еще что-то, столь же малоприятное.