Розмарин протянул нам руку, тут же выдернув ее, как будто боялся, что рукопожатие сломает ему пальцы:
— Присаживайтесь, товарищи.
Он близоруко сощурился, глядя на нас:
— Глеб Иванович… А это, надо полагать, товарищи из Мура?
— Совершенно верно, — кивнул Чеглок. Внешне он казался спокойным, но я чувствовал, что он весь на взводе, как натянутая струна. Как гончий пес, вставший на след и уже видящий хвост убегающего волка.
Скоро погоня закончится.
— Вы, наверное, думаете, зачем мне понадобилось звать вас всех сюда… — начал профессор.
— Товарищ Розмарин, — перебил его Бокия, — нельзя ли ближе к делу?
— Нельзя, — неожиданно твердо отрезал профессор, — Нельзя, Глеб Иванович, нужно идти, как говорили древние римляне, аб ово усквэ ад мала. Позвольте я продолжу?
Бокия молча махнул рукой.
— Так вот, чтобы ответить на этот вопрос, мне для начала нужно пояснить, чем я здесь занимаюсь…
Я огляделся. Честно говоря, если бы мне не сказали, что это лаборатория — никогда бы в жизни этого не понял. По моим представлениям лаборатория это… ну, как вон у Вангера — бутылочки всякие стеклянные, пузырьки, флакончики, электричество там, собаки в клетках… А здесь — ничего. Как будто в канцелярии какой — всюду стопки бумаг, бумаги, книги, папки… Что они тут исследуют?
— Глеб Иванович, позволите пояснить товарищам?
— Давайте, только быстро.
— Вы находитесь во Второй специальной лаборатории ОГПУ и предупреждаю сразу — рассказывать о том, что вы о ней узнаете, и вообще о том, что знаете о ее существовании — не рекомендуется…
Профессор оставался тем же, с шапкой волос и мягким голосом, но интонации этого мягкого голоса вызывали мурашки по спине. Как-то сразу становилось понятно — не стоит о лаборатории рассказывать.
Не стоит.
— Мы здесь занимаемся исследованиями в области маледиктики…
— Маледиктики? — Чеглок чуть сощурился, — Это же…
— Да, вы, товарищ… э… Чеглок… все правильно поняли, сомневайся я в вашем профессионализме — не стал бы приглашать вас сюда. Мы здесь разрабатываем новые формы проклятий.
3
Я аж подскочил. Проклятья? За проклятья мы людей ловим и сажаем, а тут какой-то профессор так преспокойно заявляет, что ими занимается?
— Вижу недоумение на лицах товарищей из МУРа, но да — мы занимаемся проклятьями. Просто, в отличие от криминальных личностей, не ради личной выгоды или обогащения. Ради нашей страны. Ради СССР.
— Да какую пользу стране проклятья могут принести⁈ — не выдержал я.
— Досис фацит вененум, как сказал великий Парацельс. Всё — яд и всё — лекарство, вопрос лишь в дозе. Знаете ли вы, что установка Нектарова основана как раз на проклятьях? Мой, увы, покойный коллега смог на чистой интуиции разработать то, что в нашей лаборатории создается на строго научной основе.
— Если во второй спецлаборатории с проклятьями работают, что ж тогда в первой делают? — проворчал Чеглок.
— Может, тебе еще рассказать, что в третьей и четвертой делают? — рыкнул Бокия, — Вы и так слишком много лишнего узнали. Если бы не упрямство профессора…
— Это не упрямство, Глеб Иванович, не упрямство. Товарищи помогут подтвердить или опровергнуть мои подозрения. Но для этого меня не нужно перебивать.
И снова мурашки по спине от мягкого голоса безобидного человека…
— Но, — тем временем неторопливо продолжил Розмарин, — основное назначение проклятий — это оружие. Оружие, поставленное на службу советской власти. У которой, как известно, все еще с лихвой врагов, и в борьбе с ними оружия много не бывает.
— За свою историю человечество разработало много способов как опознать проклятье, так и защититься от него, — произнес Чеглок.
— Совершенно верно! Отличное замечание! Именно над этим мы и работаем — как создать проклятье, которое не опознается ни одним известным способом и при этом надежно сводит человека в могилу. Ну или, например, проклятья мгновенного наложения. В настоящее время, чтобы надежно и с гарантией проклясть человека, необходимо зачитать довольно длинную и сложную формулу. Мы же нашли способ нанесения проклятья на бумагу…
Профессор обвел рукой лабораторию:
— … достаточно разорвать листок с ним — и проклятье настигает цель с надежность и точность выстрела из револьвера!
Погодите… То есть, вот эти все бумажки вокруг нас, это всё — проклятья⁈ Десятки и сотни проклятий, законсервированных как тушенка⁈
Представляете ощущения человека, который пришел в гости, мирно пьет чай и вдруг понимает, что пол и стены помещения покрыты слоем шевелящихся пауков. Которые, вроде как бы пока не обращают на тебя внимания, но главное слово тут — «пока».
Я взмок. Хорошо хоть, только на спине.
— … мы в нашей лаборатории гордились своим трудом, будучи уверены, что работаем на благо страны. И тут выясняется, что одна из наших разработок использована для создания монстров и применена внутри СССР, против наших граждан. Получается, что тот, кто ставит мне задачу — враг? Или же это нелепая случайность, трагическая ошибка? Задать вопрос напрямую я не могу. Более того — я даже не могу назвать вам того, кто поручил мне это задание. В конце концов — я не знаю всех подробностей истории с Куриной войной… Но! Если наши разработки однажды были использованы во зло — существует вероятность того, что они же были использованы во зло дважды. Трижды. Чаще. Поэтому я попросил пригласить товарищей из МУРа, чтобы они развеяли мои сомнения…
Профессор повернулся к нам с Чеглоком. Я еле-еле удержался от того, чтобы не отодвинуться подальше вместе со стулом. Забавный и мягкий человек с забавной фамилией Розмарин был сейчас для меня гораздо страшнее оборотня, упыря, одержимого — от тех, по крайней мере, знаешь чего ожидать и как, в случае чего, защищаться. А здесь — неизвестно. Казалось, что сейчас с тонких пальцев профессора потекут в разные стороны черные струйки проклятий.
— Были ли в вашей практике случаи, когда все, казалось бы, указывало на то, что на человека наложено проклятье, а никаких следов не обнаружено?
Розмарин переводил взгляд с Чеглока на меня и с меня — на Чеглока.
Я усилием воли попытался успокоиться и задумался. Да вроде, как бы и нет… Да и как вообще поймешь, что это проклятье, если само проклятье не обнаруживается? Подумают, что человек заболел или… А как вообще эти научные проклятья действуют?
— Скажите, профессор, — опередил меня Чеглок, — Эти ваши неуловимые проклятья — они вот так же быстро накладываются, как вы описали? Разорвал лист бумаги — и все?
— Нет, — улыбнулся профессор, его губы шевельнулись, как червяки, — неуловимое, как вы выразились, проклятье, можно наложить только в нашей лаборатории, с использованием графических построений…
— Для этого нужен тот, кого проклинают? Или…
— Да нет, достаточно предмета, с которым объект будет контактировать.
— И результат…?
— Смерть, — пожал плечами профессор.
— Мгновенная?
— Ну что вы, это слишком подозрительно. Это будет выглядеть как неопределенная болезнь, не имеющая никакого отношения к проклятьям. Срок такой болезни составит от месяца до полугода, в зависимости от необходимости. Но исход — всегда летальный. Также возможно усиление негативной вероятности, упрощенно говоря — там, где обычный человек, упав, встанет и пойдет дальше, тот, кто попал под наше проклятье, непременно угодит виском об угол стола…
— Подождите, — прервал Розмарина Чеглок, — Вы говорите, что проклятья на предмет накладываете лично.
— Я или мои сотрудники, да.
— Не попадался ли вам, несколько месяцев назад, предмет — небольшая бронзовая подковка?
Я обмер. Неужели…
— Да, — спокойно кивнул профессор, — на него проклятье накладывал я сам, лично. Ухудшение самочувствия в течение полугода и усиление негативной вероятности. Человек, скорее всего, умрет на операционном столе…
Розмарин осекся:
— Вам… вам это о чем-то говорит?
Чеглок повернулся к Бокия:
— Несколько месяцев назад у товарища Фрунзе похитили его талисман, с которым он не расстается. Маленькую бронзовую подковку.
— Фрунзе⁈ — Бокия зашипел, поворачиваясь к профессору, — вы наложили проклятье на замнаркома обороны?!! Да вы в уме?!!
— Я. Исполнял. Приказ! — Розмарин, чеканящий слова, уже совершенно не выглядел ни добрым, ни мягким, ни смешным. Страшным.
— ЧЕЙ?!!! — Бокия уже откровенно рычал сквозь стиснутые зубы.
— Стоп! — Чеглок хлопнул себя по коленям и вскочил, — Ночной девясил. Это тоже ваша работа?
— Ч-что… ну, да? Был приказ обработать партию девясила…
— Давно? Чем?
— Чеглок, не вмешивайся!
— Не так давно. Проклятье на сердечную слабость…
— ЧЕГЛОК!
Бокия вскочил, и секунду они с мои начальником яростно смотрели друг другу в глаза.
— Он убивает Фрунзе! — рявкнул Бокия.
— А ночной девясил пьет Дзержинский! — выкрикнул Чеглок, — А я говорил, я говорил, что с ним что-то не так!
Кому говорил? Дзержинскому? Откуда мой начальник его знает⁈
Тем временем, Бокия развернулся к профессору:
— По чьему приказу вы убиваете руководство страны? Отвечать!
Профессор Розмарин обмяк на своем стуле:
— Кто мне может отдавать приказы… — безжизненно произнес он, — кроме того, кто создал нашу лаборатория…
На секунду все замерли. Потом Чеглок медленно раскрыл папку с материалами по Нельсону, достал оттуда рисунок, карандаш и, так же медленно, как будто не веря тому, что делает, пририсовал к портрету фуражку и петлицы.
Все замолчали.
С бумаги на нас смотрел колдун и двоедушец Нельсон.
Заместитель председателя ОГПУ Генрих Григорьевич Ягода.
Дело номер 39: Стихотворение, написанное кровью
1
В книжках про Ван Тассела в этом месте он скомандовал бы своему подручному «Вперед!» и, вооруженный своим верным револьвером и освященным распятием, бросился б искоренять зло. Хотя нет: Ван Тассел, что бы там ни думал мой бывший сосед по комнате в общежитии, дураком не был и самолично колдунов и ведьм арестовывать не отправлялся, предоставляя это право лондонской полиции и своему заклятому другу-сопернику, инспектору Бристолю. Потому что арест — это не дело граждан, есть специально обученные люди.