— Кто в квартире? — шепотом спросил я, запоздало испугавшись, что все наши выкладки неверны, инженер такой злой только потому, что поругался с женой, а мы тут устроили балаган с петрушкой. Ох и поднимет же он скандал…
— Че-человек… — прошептал Ершов, — С револьвером… Вы кто…?
— МУР. Где он?
— В гостиной. Он… он стулья рвет. Там моя жена и Танечка, спасите их, умоляю…
— Стойте здесь, никуда… Вася, ты куда собрался? — ухватил я за локоть рванувшего было к двери рязанского гостя.
— Так…
— Сяк! Куда без оружия⁈ Стереги инженера, я сам справлюсь.
Я скользнул в полутьму коридора и быстро, на цыпочках, зашагал к светлому проему двери, надеясь, что это именно гостиная. Понастроили тут помещений, не разберешься…
На полу гостиной валялись комья конского волоса, разлетавшегося из выпотрошенных стульев. Один из них как раз терзал повернувшийся ко мне спиной человек в сером потертом пальто. Несколько стульев уже валялись в углу, с клочьями разорванной обивки.
У дальней стены сидели, привязанные к двум стульям, домочадцы инженера. Жена, крашеная блондинка в мелкую кудряшку, красная, в домашнем халате, с завязанным ртом. И дочка, неожиданно взрослая, лет четырнадцати — при том, что жене от силы двадцать пять — с двумя косичками, хмурым лицом и свежим фингалом под глазом. И обрывки красной материи на шее… ах, да, галстук юных пионеров. Видать, пионерская организация имени Спартака для беляка — как икона для нечисти.
Я поднял револьвер и навел его на серую спину. И опустил, под недовольное мычание дочки Ершова.
На войне я бы выстрелил, не задумываясь. Вот я — вот враг, и душевные терзания на тему «Ах, как можно стрелять в спину!» оставьте тем, кто стрелял. Но, елки зеленые, уже не война. И пусть передо мной все тот же враг — я-то уже милиционер. Моя задача — ловить, а не убивать…
— Белоцерковский.
Тот резко обернулся.
А потом обернулся.
Ведь мог же, мог же подумать раньше! Я ж знал, что Белоцерковский — оборотень!
Привык, что оборотни обычно лекарства пьют, без которых превращаются в волков не только в полнолуние, но и в момент сильных душевных переживаний. Да, пьют. У нас, в РСФСР… то есть, уже три недели как СССР, Союз Советских Социалистических Республик. У нас, где даже оборотней считают достойными нормальной жизни, поэтому лекарства они получают бесплатно. А в буржуазной Европе? Кто там Белоцерковского лекарствами снабжал? Или покупай за свои кровные или добро пожаловать в психиатрическую лечебницу, где тебя будут лечить электрическим током. Без всякого толку, кстати. Ну и откуда у нищего белогвардейца деньги на лекарства? Он, может, именно из-за этого через границу и рванул.
Но я-то мог бы подумать об это и раньше!
Секунду, одну секунду я видел его лицо, исхудавшее, небритое, с неаккуратной бородкой. А потом в стороны разлетелись лоскуты одежды — и на меня прыгнул здоровенный серый волк.
Насчет здоровенного — это я, конечно, погорячился. Комплекция волчьей ипостаси оборотня сильно зависит от состояния человеческой, а питался Белоцерковский кое-как и волк из него получился, честно говоря, тощеватый. Но это для человека он тощеватый, а так-то волк-оборотень крупнее обычного волка.
Да и некогда оценивать степени упитанности волка, когда он пытается перервать тебе горло, а револьвер ты уронил.
Оборотни, они, знаете ли, очень быстро двигаются. Очень.
Мой наган отлетел к стене, а я, сбитый с ног, полетел на пол, и только и успел, что вскинуть трость, в которую мгновенно впились зубы волка-Белоцерковского, что начал яростно грызть палку, что твой бобер.
Двумя руками я держал трость, волк рычал, в лицо мне летела вонючая слюна, передние лапы полосовали мне шинель, я бил коленом в бок оборотня, иногда попадая по ребрам, волк визжал, но не прекращал рваться к моему горлу…
Эк!
Я извернулся, крутанулся — и вот уже я придавливаю волка к полу…
Эть!
Задние лапы ударились меня в живот, выбивая воздух из легких, я взлетел вверх, сделал прямо-таки цирковое сальто, покатился кубарем по полу, моя измочаленная трость отлетела под стол, волк прыгнул, оскалив клыки…
Но я-то не просто так тут по полу валяюсь. Я целил туда, куда мой наган упал.
Оборотень на мгновенье как будто завис в воздухе посреди комнаты — и тут же закрыла от меня мушка нагана.
Выстрел! Второй! Третий!
Я встал и, прихрамывая, подошел к корчащемуся на полу волку. Навел револьвер между тускнеющих звериных глаз — и выстрелил.
Зверем жил — зверем и помер.
Когда в квартире закончилась суета и суматоха, поднявшиеся, как вихрь, как только мы отвязали от стульев жену и дочку инженера — и запустили в квартиру самого Ершова — я присел на резной деревянный стул, тот самый к которому и была привязана то ли жена, то ли дочка, и вздохнул.
Тяжеловато все же мне это далось…
— Езжай в отдел, Степ, — присел на соседний стул Вася Березкин, — Я тут квартиру постерегу, пока наши из МУРа не приедут.
Ну да, инженеру, в конечном итоге, стало плохо, перенервничал мужик, его повезли в карете скорой помощи в больницу, жена поехала с ним, дочка, естественно, тоже — улучив момент, она чмокнула меня в щеку, пискнула «Спасибо!» и, засмущавшись, убежала — так что остались тут только мы да дохлый оборотень.
— Думаешь? — посмотрел я на него.
— Езжай, езжай.
Я еще раз вздохнул и встал со стула:
— Да нет, не поеду я никуда… Бачей.
И навел наган на человека, который представлялся агентом рязанского угро.
Вася Березкин, а на самом деле — Валентин Бачей, сын генерала, обманщик и мошенник, сидел в нашем кабинете со связанными руками. И, честно говоря, не выглядел как человек, которому грозит суд и исправдом. Он, чертяка, даже огорченным не выглядел, так, мелкая неприятность. С другой стороны — он не так уж и неправ. Наш пресвитер Цюрупа проверил его и установил, что никакими способностями к манипуляциям разумом Бачей не обладает. Просто вот такая он хитрая и продувная бестия, что без всякого волшебства в душу залезет.
— Как ты понял, Степ, что я — это я? — спросил он меня, подмигнув.
Я оторвался от заполнения протокола, глянул на него и усмехнулся:
— Постепенно.
И продолжил писать, стараясь изложить понятным языком то, что сегодня произошло.
За трупом оборотня уже приезжал товарищ из ОГПУ, с незапоминающейся фамилией, я последовательно получил втык от начальника МУРа, товарища Висковатого, от огпушника и от всех агентов ОБН поочередно. Потому как не нужно с голой шашкой на дракона прыгать. В особенности, если это грозит смертью гражданским лицам. В особенности, если одно из этих гражданских лиц — важный инженер авиационного завода. Потому как белогвардейцев у нас как, кхм, мусора за баней, а толковых инженеров, желающих сотрудничать с советской властью — не пуды. Потом, правда, выяснилось, что клятый беляк пообещал инженеру, что один пес перережет его вместе с его семейкой — отчего Ершов и впал в такое умоисступление — так что я получил уже похвалу: от товарища Вискватого, от всех обнщиков, от кстати появившегося товарища Чеглока, и даже огпушник вернулся, чтобы поблагодарить. В общем, так на так и вышло.
Но бумажную работу никто не отменял.
— Степ, да ты расскажи, мне же интересно, — воззвал, улыбаясь, Бачей.
Я усмехнулся:
— Ну, для начала, тебя твои штаны подвели.
Вася-Валя посмотрел на свои изумрудные галифе:
— Это чем же?
— Да не носят милиционеры такие яркие вещи. У нас как-то само собой вырабатывается желание быть неприметными, в глаза не бросаться. А тебе они, надо полагать, как раз и были нужны, чтобы в глаза бросались, и от твоего лица внимание отводили.
Не зря никто из потерпевших его лицо припомнить не мог. Оно у Бачея и так-то незапоминающееся, а если, общаясь с ним, на его зеленые галифе, мохнатую кепку или там огромную бородавку смотришь — то тем более не запомнишь.
— Ну ладно, подумал я, всякое бывает, молодой еще сотрудник, не выработал нужных навыков… Молодой-то молодой, а блатной музыкой уже вовсю пользуешься, это при том, что до милиции с блатными вроде как не общался, по твоим же словам. Мы, в угро, тоже, бывает, по музыке словцо-другое чирикнем, но это, опять-таки, с опытом вырабатывается. Снова нескладушка. Заподозрил я в тебе какую-то непонятицу — да и не признался, что под Херсоном во время войны мне бывать приходилось. Тут-то ты и попался. Не мог тебе комиссар Пельтцер эти твои галифе подарить…
— Чего это? Сам слышал про такой случай!
— Тот и оно, что слышал. Но комиссара этого в глаза не видел. Потому что тогда не сказал бы, что Татьяна Сергеевна Пельтцер тебе их «подарил».
Бачей усмехнулся и повел плечами, попытавшись развести связанными руками:
— Ну, это ж не значит, что я — именно Бачей.
— Да если б про тебя ориентировка не пришла — я б и не подумал про твою фамилию. Понял только, что тип ты мутный, врешь, как нанятый, возможно — и не из милиции вовсе. А потом в справку про тебя вгляделся — и увидел в ней Васю Березкина. Лицо незапоминающееся, использует яркие предметы одежды для отвлечения внимания, документы подделывает, связаться с госорганами для него — раз плюнуть, так что наглости в милицию прийти под видом агента, да жилье себе выпросить, у него хватит… Неужто в Москве больше жить было негде?
— Да уж больно серьезные люди за тем обманутым стояли, могли из-под земли достать и в ту же землю обратно закопать, только немножко нецелым. Да и вы, агенты, тоже искать кинулись. Вот я и подумал, что уж где-где, а в МУРе меня точно никто искать не станет. Я ж не знал, что ты такой, догадливый.
— Ну а последний момент был, когда я предложил к тем съездить, кого ты и обманул. А ты изворачиваться начал, мол, да зачем, да не надо… А как белогвардейца ловить — так сразу готов. Так что, когда ты меня попытался из квартиры инженера убрать, я уже все про тебя понял. Думал, сам по-быстрому стулья выпотрошить?