— бороду он, видимо, сбрил — и веселыми глазами, глазами открытого и душевного человека.
Он не погнушался встать из-за стола, обтянутого зеленым потертым сукном, поздоровался с нами за руку:
— Товарищ Чеглок, товарищ…?
— Кречетов, мой помощник.
— Товарищ Кречетов. Ну, меня вы, наверное, знаете? — мелькнула в глазах искорка смеха.
— Наслышаны, — серьезно кивнул мой начальник. Настолько серьезно, что сразу становилось понятно — он шутку принял и поддержал.
Два безымянных кавалериста, привезшие нас в Штаб РККА, молча сидели на стульях у двери. Потому как узкий диванчик заняли мы с Чеглоком, а больше мебели в кабинете и не было. Не на стол же к Фрунзе им садиться?
Что-то жизнерадостность замнаркома меня немножко на несерьезный лад настраивает… Надо бы собраться, навряд ли он нас сюда позвал байки о войне потравить. Что-то случилось, что-то наверняка серьезное…
— К делу, товарищи агенты. Сразу хочу предупредить — дело у меня к вам характер носит такой… щекотливый… Вроде как даже и не дело, а так, личная просьба… Очень уж вопрос вроде бы несерьезный…
Тут товарищ Фрунзе коротко выдохнул, как перед сабельным ударом, и рубанул напрямую:
— Вещь у меня пропала, товарищи. Прошу вас ее найти.
— Что за вещь? — деловито спросил Чеглок, — Вид, приметы? Когда украдена?
Фрунзе погладил подбородок, похоже, по привычке, оставшейся от ношения бороды:
— Вот какая закавыка, товарищ Чеглок… Она вроде как и не украдена вовсе?
— Потеряна?
— И не потеряна…
Я, слушая их разговор, несколько растерялся. Пропала, но не украдена и не потеряна — это как? Сломана, что ли? Так мы вроде бы не мастера по ремонту… кстати, чего?
— Товарищ Фрунзе, — я подавил желание поднять руку, как в школе, перед вопросом учителю, — Что за вещь-то?
Михаил Васильевич — о, вспомнил его имя-отчество — в отличие от школьного учителя, на вопрос с места ругаться не стал, снова потер подбородок.
— Был у меня талисман один, с детства он у меня… Сразу скажу — не волшебный он, как, к примеру, тумар, а просто так, памятная вещица. Подковка маленькая, из бронзы отлитая. Вот такого размера.
Судя по расстоянию между пальцами Фрунзе, подковка подошла бы разве что коту. Да те и без подков топают иногда, как будто у них копыта…
— Всю жизнь она со мной, и Сибирь прошел я с ней, и Крым, а вот в Москве она возьми, да и пропади.
— Так, может, украли ее все же? — спросил Чеглок, — Мало ли, может, кто и подумал, что волшебный это талисман, удачу приносит, да и позавидовал…
— Я б тоже так подумал, товарищ Чеглок, у нас тут… — Фрунзе кашлянул, — В общем, есть у меня, среди моих людей…
Слово «моих» он подчеркнул голосом, как бы говоря, что это не просто люди, доставшиеся ему в подчинение, а прямо-таки — ЕГО люди, возможно, прошедшие с ним те самые Сибирь и Крым. Люди, которым он доверяет, как себе.
— … есть те, кто заговором на поиск краденого владеет.
Есть такие заговоры, встречаются и люди, что ими владеют. Были бы они ценным подспорьем в нашей работе, да вот только, во-первых, заговор этот чаще всего работает тогда, когда СВОЮ вещь ищут. Вещь, украденную у родственника — уже так-сяк, у соседа или односельчанина — со скрипом. А вещь незнакомца — считай, что и не найдет. Были у нас такие заговоры, в сборнике для служебного пользования НКВД, да толку от них почти не было. Ну а во-вторых — воры, они тоже не дураки, и свои заговоры имеют, на сокрытие украденного. Так что тут — сила на силу, дока на доку, кто кого переколдует. Хотя… Если это — люди Фрунзе, то для них такой поиск — считай, что личное дело. Должны были найти.
— Да вот только, видите ли, в чем дело… Когда Макар попробовал мою подковку найти…
Один из сидевших у двери коротко наклонил голову в буденовке, как бы давая знать, что вот он — этот самый Макар, и да, он пробовал вещь искать. В моей голове внезапно и не к месту всплыло воспоминание, что буденовки сначала фрунзевками называли, потому что они впервые в его войсках пошли. А потом как-то все на Буденного съехало.
— … не получилось у него ничего. Причем, по словам Макара, так не получилось, как будто не крал ее никто.
Еще один недостаток всяких заговоров — они чересчур конкретные. Заговорят тебя от свинца и железа — пуля обойдет, сабля соскользнет, зато камнем брошенным голоу проломит и мяу сказать не успеешь. Нацелен заговор на поиск краденого — и, скажем, потерянное или забытое нипочем не найдет.
— И на поиск потерянной вещи заговор тоже использовался. Опять не сработало, как будто и не терялась она вовсе.
Да, вот теперь хитрушка понятна. Как в той сказке — не голая и не одетая, не пешком и не верхом… Не украдена и не потеряна. И нету. Как исчезла?
— Рекомендовали вас, товарищ Чеглок, как человека сведущего во всякой чертовщине. Ну не могу понять, куда ж мой талисман делся⁈
— Домового просили?
— Просили, не вернулась.
Чеглок потер подбородок, явно заразившись этим движением от Фрунзе.
— Где последний раз видели?
— На Лубянке, как раз перед зданием ОГПУ. С замнаркома НКВД встречались, по служебным вопросам.
— Ну, навряд ли замнаркома у вас ее стибрил, — пошутил Чеглок.
Замнаркома у замнаркома украл подкову… Карл у Клары украл кораллы… Ерунда какая-то… Я сидел молча, ломал голову, но так и не смог понять, куда же исчез талисман.
— Что делать будем, товарищ Чеглок? — спросил я, когда мы, отказавшись от доставки обратно в МУР, шли вдоль по Пречистенке.
— Что делать, что делать… Искать будем, Степа. Товарищ Фрунзе, конечно, уточнил, что он не требует и не приказывает, а просто просит, но, знаешь… Не хочется его огорчать. Может, эта подковка, все, что у него от матери или там от отца осталось, может, воспоминание о первой любви, может, друг перед смертью подарил… Вроде и пустяк, и грош этой вещичке цена, а для него — дороже некуда. Сам понимает, что со стороны смешно выглядит, но не может себя пересилит, сердце не на месте. А нам, советской милиции, надо, чтобы наши руководители нервничали и беспокоились? Нет, не надо.
— Да я ж не против, товарищ Чеглок!
Я и вправду не мог и подумать, чтобы искать эту подковку из какого-то чинопочитания или лизоблюдства. Просто товарищ Фрунзе он… ну, хороший человек. Хорошим людям надо помогать. Как-то так.
— Только как ее искать, если она вроде и не украдена и не потеряна.
— У меня тоже пока никаких мыслей на этот счет нет. Одна есть, но она мне не нравится… В общем, думай, а пока думаешь, мы как раз до нужного места доберемся.
— До какого это?
— До Дубовой улицы.
— А что там? — не понял я, все еще в мыслях о пропавшем амулете Фрунзе.
— Там, неуч, сельскохозяйственная академия имени товарища Тимирязева.
— Туда-то нам зачем?!! Фрунзе туда не заезжал!
— Зато Нельсон заезжал. Извозчик!
Да, последнее время мы почесали частым гребнем всех, кто в окружении профессора Гриловича видел или мог видеть худого невысокого гражданина с усиками-щеточкой. И выяснилось, что, помимо прочего, этого человека видели в сельскохозяйственной академии, входившим в кабинет профессора Нектарова.
— Да, был такой, — подтвердил профессор, немолодой уж человек, с сединой, проступавшей в короткой аккуратной бороде, с длинной гривой волнистых волос, делавшей его похожим на музыканта или священника — Очень моими исследованиями интересовался, очень любознательный молодой человек, очень.
— Какими исследованиями? — насторожился мой начальник. Да и я тоже: до сих пор ничем мирным и безобидным неуловимый Нельсон не интересовался. Уголовники, грабежи, убийцы, лучи смерти…
— Повышение привеса кур.
— А? — дружно спросили мы с Чеглоком. Куры и Нельсон — это последнее, что мы связали бы вместе.
— Кур, — вежливо повторил профессор, — Куры, знаете ли, товарищи, это самый быстрый способ напитать белком наших рабочих и крестьян. Плодятся они быстро, растут тоже быстро, несут яйца, а с помощью моих исследований, я надеюсь, их привес и яйценоскость увеличатся еще больше! Так вот…
— Herr Nektarov, ich habe immer noch keine Lösung… — в кабинет профессора, кстати, намного более просторный, чем у Фрунзе, заглянул молодой человек лет двадцати с небольшим, с приятным округлым лицом, круглыми, поблескивающими стеклами пенсне и тонкими фасонистыми усиками.
— Einen Moment, Herr Himmler, ich komme gleich zu Ihnen.
Дверь закрылась.
— Так вот, товарищи…
— Кто это был? — перебил я его.
— Где?
— Да вот, сейчас заглядывал.
— А, Генрих. Это товарищ из Германии. Интересуется разведением кур, но, между нами, таланта у него к их разведению нет.
Германии? Одной из примет Нельсона называли непонятное произношение, вроде бы как нерусское. Или просто иностранное.
— Товарищ Чеглок…
— Не он это, Степа. Усы не той модели, ростом он повыше будет, лицо не той формы… Не подходит под описание.
— Нет, — вмешался профессор, — разумеется, это не он. Генрих — один из наших сотрудников, а тот, кого вы ищете — директор совхоза «Красный Луч», Нельсон, Александр Семенович.
— Адрес, адрес своего совхоза она вам не называл⁈
— Да как-то к слову не пришлось… Куриная ферма там у него…
— Спасибо, Олег Иванович, очень вы нас выручили, до свидания… — Чеглок ловко подхватил меня под локоть.
— Товарищ Чеглок, — сказал я уже в коридоре, — ничего не понимаю. Куры-то ему зачем⁈
— Теперь, Степа, и я ничего не понимаю. Убийства, грабеж и — и куры! Где связь?
— Не знаю.
— И я не знаю. День загадок прям сегодня… Ладно, поехали в МУР, может, там что поймем.
— Товарищ Чеглок! — остановил нас на входе дежурный, — Вам просили передать!
Он протянул клочок бумаги, на котором химическим карандашом было начеркано: «Звонили от Фрунзе. Ничего искать не надо, все нашлось».
— Вот этого я и боялся!