В соборе НКВД я сегодня был, освящал патроны для моего нагана, получал благословение от нашего пресвитера. Все подготовлено, все готово, все будет хорошо… Ведь будет же, да?
Твердохлебов тем временем огляделся по сторонам и, достав из-за пазухи фляжку, быстро к ней приложился.
— Эй, ты чего? А стрелять ты как будешь?
— Не боись, пехота. Это не выпивка, это реквизит.
С этими словами он протянул фляжку мне. Я быстро нюхнул ее — никакого запаха. Вода. А, ну да — мы же рабочие с завода, решившие чуточку отдохнуть, пока жены не видят, да милиционеров поблизости нет.
На какую-то секунду я оторвался от наблюдения за Марусей, а когда снова обернулся… Нет, слава богу, ничего за эту секунду не произошло, она продолжала прогуливаться, прошла мимо входа, мимо продавщицы цветов… С другой стороны — что могло произойти-то? За ней, не отрываясь, смотрит Чеглок, да и Твердохлебов, хоть и размахивает рукой, изображая пьянчугу, который что-то рассказывает собутыльникам, а сам вторую руку держит рядом с карабином.
Что-то мне не нравилось. Что-то, кроме того, что Маруся рискует собой. Что-то, что-то, что-то…
Кто-то.
Торговка цветами. Бумажными, понятное дело, откуда в апреле живые цветы? Сутулая, лицо отекшее, но со следами былой красоты. Тележка, огромная, тяжелая, сверху на ней лежат пучки бумажных роз, тюльпанов, гвоздик… Почему она тяжелая? Будь это обычные цветы — понятно, они в ведрах с водой стоят, но эти-то бумажные. Они — легкие. А тележка — тяжелая. Что там в этой тележке, под цветами?
Кто там?
— Степа. Степан. Кречетов!
Я, не слыша приказов начальника, сорвался с места и побежал вперед, на ходу доставая наган.
Цветы взлетели вверх бумажным фонтаном, и из тележки цветочницы выскочил наружу высоким прыжком…
Попрыгунчик.
Выскочил и огромными, неестественно быстрыми прыжками, помчался за моей Марусей. Которая услышала топот и начала оглядываться. Только начала, медленно, очень медленно!
Где там Твердохлебов⁈
— Маруся!!! — закричал я и начал стрелять из ставшего вдруг неповоротливым нагана.
Мимо! Мимо! Мимо!
Бах!
Хлопнул карабин за моей спиной и попрыгунчик, дернувшись в прыжке, приземлился уже не на ноги, а покатился по земле огромной подстреленной птицей.
— Ванечка!!! — завопила цветочница и бросилась к нему. Схватила, затрясла за плечи, взвыла, — Аааа, фараоны! Ненавижу!
Выхватила маленький браунинг и начала стрелять в нашу сторону. Хлопнул еще один выстрел, и она завыла, катаясь по земле и зажимая плечо, заливавшееся кровью. Я пробежал мимо и схватил Марусю в объятья.
— Никогда, — шептал я, целуя ее бледное лицо, — Никогда больше!
— Кто это? — спросила, наконец, Маруся, — Кто эта женщина?
Твердохлебов уже перетягивал цветочнице руку, а Чеглок стоял над ними, рассматривая и ее и лежащего на земле попрыгунчика.
— Это — Манька Соленая, — сказал он, — А это…
Чеглок наклонился и снял маску с попрыгунчика. Открылось лицо, обычное, ничем не примечательное, не похожее ни на злодея, ни на колдуна, ни на живого мертвеца.
— А это, как я вижу, Иван Баумгартен. Тот самый, который шесть лет назад и придумал самых первых попрыгунчиков. И которого в двадцатом в Петрограде и расстреляли. В Москву перебрались, отомстить решили?
— Суки! Фараоны! Ненавижу!!!
Да, главаря первых попрыгунчиков, Баумгартена с помощником, расстреляла петроградская ЧК четыре года назад. Остальных членов банды, и любовницу Баумгартена, Марию Полевую, как пособницу — она шила те самые саваны — отправили отбывать наказание в лагеря. Ну а расстрелянного попрыгунчика закопали в безымянной могиле.
А он взял и восстал.
Как и было написано в «Реестре» — никто не понимает, почему все мертвецы лежат себе спокойно, а некоторые встают из могилы и отправляются по своим делам. Вт и с Баугартеном осталось непонятным, чего ему не лежалось. Но факт есть факт — он встал из могилы и отправился разыскивать свою возлюбленную. Шел он к ней, ведомый каким-то мертвецким чутьем, от кладбища к кладбищу, а когда нашел — помог ей сбежать. И отправились они вдвоем мстить советским милиционерам. Как понял из малопонятных выкриком Маньки — она, кажется лишилась рассудка — влюбленная пара, живая и мертвец, решили, что раз проклятые милиционеры разлучили их, двоих влюбленных, то и они разлучат всех милиционеров с их любимыми.
Манька крутила бумажные цветы и ездила по кладбищам их продавать, в тележке возила мертвого Баумгартена. Так он и сил от кладбища набирался и в любой момент мог выбраться и поскакать на поиски новых жертв. Почему в наряде попрыгунчика? Ну так «что вы, волки, поняли, за что кару несете!!!». Как правильно сказал товарищ Чеглок: «У живых-то логика непонятна, а уж что про мертвых говорить».
Нашлась в этой истории, при всей ее мрачности, и забавная деталь. В Петрограде банду живого Баумгартена поймали точно так же, как и мы поймали мертвого Баумгартена сейчас — на живца.
Некоторых ни жизнь, ни смерть ничему не учат.
Дело номер 23: Неразменный пятак
Хорошо в Москве летом! Жара, духота, пыль, днем — мухи, ночью — комары. Нам еще повезло, что стены в здании МУРа толстые и не прогреваются, а то бы внутри было б невозможно находиться, как в духовке прямо-таки. Да еще нам, конкретно ОБН повезло — у нас окна не на солнечную сторону. Но все равно: закрыть их — душно, открыть — с улицы горячий воздух прямо вливается.
И это только начало июня! Что ж дальше-то будет?
Правильно Пушкин в свое время писал: «Ох, лето красное, любил бы я тебя! Когда б не зной, не пыль, да комары, да мухи!». Я так-то Пушкина не любил… да, честно говоря, и не читал. Не люблю я всяких стихоплетов, что про вздохи при луне кропают, мне больше Маяковский по душе. Но тут товарищ Чеглок как-то сказал, что в год, когда Пушкину 125 лет исполняется — исполнилось бы, не застрели его на дуэли — стыдно не знать, что он писал. Принес тонкую книжку-брошюрку и велел ознакомиться. Я полистал… и, знаете, зацепило. Пушкин-то, оказывается, человеком вполне нормальным был, не зануда, не размазня сиропная. Наш человек, с юмором, с пониманием. Даже про любовь писал… елки-палки, красиво писал! Нет, все ж таки, не зря его гением называли. Как-то у него в двух словах получалось сказать то, что другие на несколько страниц размазывали. Вон как точно про лето и летнюю жару сказал!
От этой жары, такое чувство, все с ума посходили, от политиков капиталистических парламентов до жулья с Хитровки, как будто им мозги расплавило.
Константинопольский патриарх вдруг вспомнил, что в безбожном СССР завелся свой патриарх, который ему, о боже, не подчиняется. И вынес постановление об отстранении патриарха Иосифа от управления советскими церквями. На что Иосиф, надо думать, плевал с колокольни Ивана Великого. Он в гражданскую не боялся красноармейцев под пулями беляков благословлять, что ему бумажка, которую константинопольский патриарх подмахнул. Все знают, что тот за деньги тебе все что хочешь напишет.
В ОГПУ приперся некий гражданин Грамматчиков и заявил, что у него есть изобретение, позволяющее сбивать вражеские самолеты чуть ли не быстрее, чем мух — мухобойкой. В ОГПУ после случая с лучами смерти профессора Гриловича к таким заявлениям и так относились с сильным сомнением, так мало того — оказалось, что этот самый Грамматчиков тот же самый чертеж и приволок! Где он его взял — бог весь, но в ОГПУ решили, что он над ними издевается, и выгнали взашей.
Про этот случай нам рассказал Седьмых, иногда заглядывавший, когда беспокойные пути сотрудника ОГПУ приводили его к нам в МУР.
Батька Махно, в свое время изрядно накуролесивший на Украине, после установления советской власти сбежал в Польшу, но и там никак не может успокоиться, периодически устраивая драки и дебош. От него полиция городка Торн воет уже в голос, но как его утихомирить — не знают.
До меньшевиков наконец-то дошло, что популярностью в Советском Союзе они, мягко говоря, не пользуются и в Нижнем Новгороде прошел съезд ВКП(м), на котором решили распустить свою партию.
В нашей Академии воздушного флота организовали секцию межпланетных сообщений. Изучают возможность постройки ракет для полетов на Марс и Венеру. И хотя дело это, несомненно, важное и нужное, но, как мне кажется, очень уж несвоевременное. Тут на земном-то шаре революция пока не распространилась, до других планет рановато лететь. Вот когда все государства станут коммунистическими, вот тогда все скопом межпланетные ракеты и построим. Хотя, повторюсь, дело нужное. Капиталисты-то уверены, что большевики только тем и заняты, что народ грабят и угнетают и больше ничего не делают.
Ну и преступники не отстают. Кто зелье приворотное варит, да так, что сам профессор Бруханский потом не знает, как этот приворот снять и что там в том зелье понамешали. Кто демона пытается призвать, благо еще, что поймали доморощенного демонолога еще на сборе ингредиентов для черных свечей. Кто ухитрился в домпредзак на Таганке пронести порошок разрыв-травы, после чего пятеро бандитов сломали решетку на окне и по связанным простыням, как в книжке про Ната Пинкертона, спустились во двор. Ну а во дворе приставили к забору лестницу, которую соорудили из разобранных нар и полезли на свободу. Трех застрелили, а Козырева с Сидоровым пришлось побегать по Москве поискать. И прощать их нельзя, на каждом крови, как репья на бродячей собаке, так еще ж надо выяснить, где они разрыв-траву раздобыли.
Я с тоской посмотрел на разложенные передо мной бумаги, в которых как раз и нужно было описать все то, что удалось узнать у бандитов. Поймали их, конечно, куда они от МУРа денутся. Только поймать их было легче, чем всё по бумагам оформить! Терпеть не могу эту писанину! Нет, у нас в отделе есть пишущая машинка марки «Ундервуд», Хороненко где-то раздобыл, только никто этой машинерией пользоваться не любит. Пока там найдешь, где кнопка с нужной буквой — проще уж от руки написать. Но «проще» — не значит «легко»…