Кастелянша явно расстроилась, однако виду не подала.
– Ах, ну ладно, Кирюшечка, ладно, обойдемся, значит, без твоей помощи. А Новосибирск я знаю, как же – Енисей, Заповедник «Столбы»! Красота! Но сколько же это тебе, бедненькому, трястись-то на поезде? Суток пять, наверное, или шесть?
– Сейчас быстрее стало, Надежда Андреевна. Три дня и четыре ночи примерно.
Отделавшись от травли клопов, Кирилл – очень довольный собой – отправился далее и уже на подходе к комнате услышал доносившиеся из-за двери голоса.
– Он запредельно умный, я таких и не встречал никогда.
– В чем же проявляется его ум?
Беседовали соседи Кирилла, тоже аспиранты – Ян и Толян.
– Помимо перевода, о котором я рассказал, он отлично разбирается и в истории шахмат, и в анализе – а это очень редкое сочетание, – увлеченно объяснял собеседнику Толян. – Ведь как обычно бывает: историки слабо считают варианты, ходов на шесть-семь вперед проанализировать могут, не больше. Аналитики, в свою очередь, плохо знают историю: состав претендентских турниров назовут, а чуть глубже – уже не в курсе, кто с кем когда что и как играл. Ну, разные сферы научной деятельности. А Брянцев каким-то образом умудряется уверенно себя чувствовать и на тех полях, и на других, понимаешь?
Каисса, Толян говорил о Брянцеве!
Кирилл так и замер в дверях.
Мало было затуманенного взгляда Майи, мало потрясающей снисходительности Ноны, так теперь еще и соседи по комнате поют Брянцеву дифирамбы. Прямо не человек, а какая-то проходная пешка – нравится всем окружающим, вы только подумайте.
И что бы все это могло значить?
(Откуда-то из глубин памяти сразу выплыло толстое улыбающееся лицо Брянцева и раздался его самодовольный голос: «Брянцева все любят и ценят – это в природе вещей, ценить Андрея Брянцева, ну, если ты, конечно, стараешься быть comme il faut…»
«Все ценят». Неужели – правда?
(Как правдой оказалось существование Броткина.)
Нет, не может быть.)
– А, сосед! – обрадовался, увидев Кирилла, Толян. – Не стой конем в углу, заходи скорее. У Яна праздник, сейчас пировать будем! И чайник как раз вскипел.
– Привет, – промямлил Кирилл. – А что именно за праздник?
– Так предзащита у меня сегодня состоялась, – радостно улыбнулся Ян.
– Оу! И как все прошло?
– По первой линии!
В отличие от Кирилла (учившегося на кафедре новейшей истории шахмат) и от Толяна (учившегося на кафедре средневековой истории шахмат), Ян был не историком, а искусствоведом. Его диссертация начиналась с анализа старинной легенды о Федоре Дуз-Хотимирском, шахматисте и астрономе, которому расположение черных пешек в одном из ответвлений Сицилианской защиты показалось похожим на созвездие Дракона; Дуз-Хотимирский так и назвал новую линию: «Вариант Дракона». История эта (случившаяся в Киеве в 1901 году) служила как бы нитью, на которую Ян нанизывал массу собственно искусствоведческого материала – огромное количество изображений, так или иначе объединявших темы шахмат, звезд и драконов – и показывал, как одно переходило в другое, какие возникали свежие образы, как менялись смыслы и т. д. Кирилл совсем не понимал тонкостей (что за period eye[22]?), не знал большинства упоминаемых Яном фамилий (кто такой Эрвин Панофский? а Светлана Альперс?), но вежливо слушал рассказ о предзащите и разглядывал иллюстрации, в изобилии наполнявшие автореферат. (Больше всего Кириллу понравилась картинка, датированная 2010-м, что ли, годом, на которой два зеленых дракона (названных, впрочем, Reptilians[23]) сидели за шахматной доской и увлеченно играли – только не фигурами, а живыми людьми («Mark Zuckerberg, Bill Gates, George Bush, Donald Rumsfeld, Dick Chene, Elizabeth II»[24] – гласили подписи).
Красивая наука – искусствоведение, хотя и странная.)
Одновременно с рассказом Ян выкладывал на тарелку маленькие (и чрезвычайно аппетитные) пирожные ярких цветов: «Гардé», «Эксельсиор», une petite combinaison[25].
– Что же, празднуем? – спросил он, наконец.
Ответа на этот риторический вопрос не последовало.
(Кто ж говорит с набитым сластями ртом?)
– Ура состоявшейся успешной предзащите и будущей успешной защите! – минут через десять выговорил Толян, подняв вверх чашку бледного чая.
– Как завещал великий Нимцович, «защита должна быть избыточной», – добавил Кирилл. – И пусть, Ян, защита твоей работы окажется именно такой!
– Спасибо, друзья! – отвечал Ян, разрезая ножом «Гардé».
Когда все наелись, Кирилл решил расспросить товарищей о странной беседе, которую они вели перед его возвращением.
– Толян, я же не ошибся? Ты о Брянцеве недавно рассказывал?
– Ага, о нем.
– И восхищался тем, какой он умный?
– Можно и так сказать. А что?
– А то, – убежденно и как-то очень горячо проговорил Кирилл, – что никакой он не умный! Он только вид делает, понимаешь? Притворяется, пускает пыль в глаза.
– Хм, не уверен.
– Точно говорю.
– Даже если и так, тебе-то какая разница?
– Не хочу, чтобы ты попался на какой-нибудь его некорректный розыгрыш, как я однажды попался, когда Брянцев изображал из себя знатока защиты Грюнфельда.
– Подумаешь, розыгрыш! Значит, у Андрея веселый характер.
– Э, Толян, слышал бы ты, какие взгляды проповедует этот веселый характер, ушам бы своим не поверил: «Переучреждение страны не принесло никакой пользы», «Запад обманывает и грабит Россию», «шахматы – неоколониальная идеология».
– Легко обвинять человека, которого нет рядом, – возразил Толян. – Les absents ont toujours tort[26]. Может быть, Брянцев имел в виду что-то другое, а ты не понял?
– Все я понял. Туркин как глава оккупационной администрации, Уляшов как новый Геббельс. Впрочем, не в том дело, пусть Андрей болтает что угодно. (Кто ему запретит?) Я только хотел сказать, что в любых вариантах Брянцев не является интеллектуалом. Так, фигура без особых занятий, бездельник при деньгах; в целом, пожалуй, не злой, но и не умный, конечно. Это сразу бросается в глаза, я же с ним общался несколько раз.
– Так ведь и я общался, Кирилл.
Кирилл удивленно воззрился на Толяна:
– То есть лично общался? Ты знаком с Брянцевым? Я думал, ты просто что-то от кого-то слышал про него краем уха – вокруг Андрея постоянно скандалы и сплетни.
– Знаком, – Толян как будто немного смутился. – И, насколько я понимаю, он никакая не «фигура без особых занятий», а очень тесно связан с академическими кругами.
– С академическими кругами? Исключено.
– Больше того, мне рассказывали, что Брянцев чуть ли не под руководством Ивана Галиевича Абзалова историческую диссертацию писал пару лет назад, как ты сейчас.
Кирилл презрительно скривился:
– Тебе самому не смешно? Бонклауд! Брянцева к Ивану Галиевичу никто никогда и не подпустит, сравнил тоже ферзя с отсталой пешкой. Где наука, а где Андрей.
– То есть ты не веришь, что Брянцев может заниматься наукой?
– Нет, конечно.
– Ладно, тогда вот тебе вещественные доказательства, – Толян вытащил из портфеля толстенный журнал большого формата. – Последний номер, только вышел.
На обложке значилось: «Шахматы и филология».
Это было, насколько Кирилл понял, ежеквартальное издание Российской академии наук, и издание (судя по мощнейшему составу редколлегии) чрезвычайно солидное.
– Открой на пятидесятой странице, – сказал Толян.
Кирилл принялся листать. Так, колонка академика Александрова, о целях и задачах филологии, материалы какого-то круглого стола, дальше статьи, статьи: «Об уточненной датировке написания „Scachs d’Amor“[27]», «От эллипсисов М. М. Ботвинника до пейоративов В. Л. Корчного: стратегии пристрастного комментирования», «К этимологии „рокировки“: „прыжок“ короля, роль ладьи и европейская реформа шахмат». В целом что-то такое (любопытное, но не слишком выдающееся) всегда и ожидаешь найти в научных журналах, но, дойдя до пятидесятой страницы, Кирилл буквально ахнул. Gottingen manuscript[28] на русском языке! Один из важнейших, величайших памятников средневековой шахматной мысли, датируемый концом XV века. Новый перевод с латыни, и, кажется, отличный, и сопровождаемый подробными историческими комментариями, вот это да!
В конце значилось: «переводчик и комментатор: Андрей Николаевич Брянцев».
……
Ничего себе новости.
……
Сначала Кирилл подумал, что это какая-то шутка. Но шутками и не пахло.
– Может быть, однофамилец? – неуверенно предположил он.
Толян отрицательно помотал головой.
……
Ничего себе новости.
……
(Андрей Брянцев – блестящий переводчик с латинского языка, комментатор и аналитик средневековых текстов, публикующийся в журнале Академии наук? Как?
Корректных объяснений найти не получалось.)
……
Ничего
себе
новости.
……
Если не однофамилец, то… брат-близнец? двойник? доппельгангер?
……
Толян и Ян пристально смотрели на Кирилла, но ему вдруг стало почему-то очень смешно. Ах, ну сколько можно, зачем из всего делать загадку и заговор, зачем таинственно передавать этот журнал, зачем вести себя как в дурном детективе, ведь все это чепуха, и не надо забивать себе голову, не надо искать несуществующие подвохи, подмены, скрытые связи (целебные мази) (в кувшине и в вазе) (и псевдо, и квази) (на овощебазе)…
Какие глупости!
– Да е**сь он конем, ваш Брянцев, – громко, на всю комнату, захохотал Кирилл. – Пусть будет кем хочет, мне наплевать. Давайте лучше есть пирожные.
И набросился на «Эксельсиор».