– Так вы не на Камской живете, Александр Сергеевич?
– Живу на Камской, Кирилл, но там неудобно. А здесь и вам ближе добираться, и мне спокойнее. Квартирка от маменьки досталась, и у меня тут уж пять лет как организован небольшой кружок единомышленников, тайное, так сказать, общество, ха-ха. Ребята сюда приходят, играют в удовольствие; знают, что Александр Сергеевич не выдаст.
– Ага, извращают шахматы, – с неудовольствием буркнул Кирилл.
– Та-та-та, уж сразу «извращают», – совсем не рассердился Броткин. – Какое же это извращение, если вы только исходную расстановку поменяли, да к тому же с благородной целью – спасти игру от «ничейной смерти»? Это не извращение, это исследование. По-вашему, физики, когда расщепляют молекулы или сталкивают друг с другом элементарные частицы, – тоже перверсиями занимаются? А если хотите знать про настоящие извращения, то поговорите с Борей Брянцевым – уж он вам расскажет во всех подробностях.
– С кем?! С Борей Брянцевым?!
– Боря Брянцев знаток извращений. Вы, дорогой Кирилл, увидели краем глаза игру в шахматы Фишера и уже фраппированы до последней горизонтали, а ведь это детские шалости, если быть в курсе других, хм, изобретений. Например, «марсельские шахматы», в которых каждая сторона должна делать не один, но два хода подряд. Или «итальянские прогрессивные шахматы», когда белые делают ход, потом черные делают два, потом белые три, потом черные четыре и так далее. Или «франкфуртские шахматы», где происходит превращение берущей фигуры: вы взяли конем ладью – и ваш конь становится ладьей; вы взяли ферзем слона – и ваш ферзь становится слоном; вы взяли королем пешку – и ваш король становится пешкой. Каково? О, Брянцев бы вам поведал и про «гексагональные шахматы Глинского» (играемые на шестиугольной доске), и про «медвежьи шахматы Сосновского» (на расширенной доске 10×10), и про «цилиндрические шахматы» (где доска считается разверткой цилиндра, так что вертикаль a оказывается смежной с вертикалью h). А еще существуют «атомные шахматы» (при любом взятии происходит «атомный взрыв» и снимаются все фигуры в квадрате 3×3 клетки), существует «шахматный кригшпиль» (в котором из-за «тумана войны» вы не видите фигур соперника), существует «крейзихаус» (съеденная у партнера фигура меняет цвет и попадает к вам в резерв – потом ее можно поставить на любое поле доски). И что бы вы сказали про «шахматы лорда Дансани», где обычный комплект черных фигур борется с тридцатью двумя белыми пешками?
Кирилл совершенно ошеломлен обрушившимся на него потоком информации, но, пожалуй, куда больше его ошеломила знакомая фамилия, упомянутая Броткиным.
– Александр Сергеевич, что за Брянцев?
– Говорю же, Боря Брянцев.
– Боря??
Броткин на мгновение задумался.
– М-м, это я его по привычке Борей зову. Как же он сейчас? Андрей, кажется. Да, Андрей Брянцев. Очень талантливый молодой человек, тоже сюда приходил регулярно, но шахматы-960 ему быстро наскучили. (Что немудрено после марсельских и атомных.) Ах, жаль, жаль. Он прекрасный историк (Абзалов, говорят, души в нем не чаял) и аналитик; а видели бы вы его переводы с латинского языка. Блестящие! Увы, в какой-то момент в Боре стала расти настоящая ненависть к шахматам; он принялся рассуждать в том духе, что шахматы служат целям порабощения россиян и т. д. Представляете, какая глупость? Я во многом оппонент Уляшова, но у меня нет никаких сомнений в том, что изобретенная Д. А. У. «новейшая шахматная культура» – настоящее спасение для России. А Брянцев так радикализировался, что даже имя сменил – Борисом-то его в честь Спасского назвали.
(Почему-то именно новость об амфонимии Брянцева выбила Кирилла из колеи.
Ладно,
можно было смириться, что Брянцев отлично переводит с латыни и владеет анализом (показывал же он тогда варианты из анти-Грюнфельда); куда труднее было переварить сведения о том, что Брянцев еще и «прекрасный историк», и, видимо, любимый ученик Ивана Галиевича Абзалова, и вообще не светский хлыщ, а… почти гений. Впрочем, и это терпимо, но – два имени? Борис и Андрей? Зачем? (Казалось, что в самом факте наличия у одного человека двух разных имен кроется какая-то изощренная злая насмешка, какой-то очередной брянцевский розыгрыш – направленный лично против Кирилла.))
– Александр Сергеевич, – жалобно сказал Кирилл, – у меня такое чувство, что я не попадаю в квадрат. Все вокруг всех знают, все знают, только я ничего не знаю…
– Ну что вы, мой дорогой, – с горячностью бросился утешать Кирилла Броткин. – Если вы не знаете всех извращений этого мира, это еще не значит, что вы не знаете ничего. Наоборот, вам известно самое главное. В соседней комнате ребята играют в шахматы-960, но они это делают ради «новых впечатлений» и желания «вкусить запретный плод» – даже не догадываясь, в чем заключалась идея Фишера. Идея, которая всех нас спасет.
– Вы опять про борьбу с «ничейной смертью»?
– Разумеется, Кирилл, разумеется. Через тридцать или через пятьдесят лет, но когда-нибудь «ничейная смерть» наступит и классическим шахматам потребуется альтернатива. А готовить людей к альтернативе нужно уже сегодня. Пусть играют, пусть привыкают к тому, что шахматы-960 – это нормально. Я не рассказываю своим юным друзьям всей правды, зачем пугать раньше времени? Только вам, Кирилл, рассказал. Вы – особенный.
– Что значит – особенный?
– Не знаю, трудно сформулировать. Но я же верно понял из нашего телефонного разговора, что вы сумели-таки прочитать ту статью Крамника? Это потрясающе! Должен признаться, я немного слукавил, направляя вас в ЦДШ. То есть я был на 99 процентов уверен, что вам эту статью не выдадут. А вам выдали! Что-то в вас есть необычное, дорогой Кирилл – «отрок, поцелованный Каиссой!». Надеюсь, вы великодушно извините меня за эту хитрость. Зато теперь – ясна вам вся картина? очевидна позиция? Теперь-то вы уже не сомневаетесь в реальности «ничейной смерти» и в необходимости предотвратить ее?
– Эм-м, Александр Сергеевич, на самом деле я не нашел в той статье… – попытался возразить Кирилл, но возбужденный Броткин не услышал его возражений.
– Два человека! Всего два человека в России осознают нависшую над шахматами угрозу. Это вы и я. Что же мы будем делать теперь? Против нас – Д. А. У. и все его ученики; против нас – мощная система сокрытия и замалчивания истины; против нас – предрассудки населения (боящегося поменять местами слона и коня); против нас – сами законы развития шахмат. И все-таки вдвоем легче. Знаете, Кирилл, когда – много лет назад – я впервые ознакомился со статьями Владимира Крамника, когда увидел практически неоспоримые доказательства, когда понял, что опасность чрезвычайно близка, то ощутил себя страшно одиноким. Мне некому было поверить свою тайну. В молчаливом оцепенении исследовал я замкнутую логическую петлю (разыскивая выход, которого, конечно, не было): шахматы тем интереснее, чем больше вы знаете игру, но именно этот рост знания и убивает в итоге шахматы. Надеясь хоть как-нибудь замедлить шахматный прогресс, я даже устроился на кафедру анализа закрытых начал – специально предлагал некорректные варианты в защите Грюнфельда, неверно оценивал позиции, протаскивал ошибочную аналитику в отчеты и монографии. Увы, довольно скоро стало ясно, что такие усилия – капля в море и ничего не меняют. При этом идеи реформирования шахмат, высказанные Крамником, не казались мне убедительными: все эти «торпеды», пешки, которые ходят назад и в сторону, – чепуха (заслуга Владимира Борисовича единственно в том, что он строго обосновал неизбежность «ничейной смерти»). Что же делать? И однажды Каисса смилостивилась; я вдруг осознал, что шахматы-960 – порочное пристрастие к которым лишило меня и семьи, и карьеры, и уважения общества – придуманы Робертом Фишером не ради досужего развлечения, но ради победы над «ничейной смертью»! С тех пор все и навсегда изменилось. Я сделался апостолом девятьсотшестидесятничества; в этом моя цель и мой путь. И вы тоже, Кирилл, вы тоже станете таким апостолом, потому что, узнав правду единожды, уже нельзя…
– Погодите, Александр Сергеевич, да погодите же! – почти в отчаянии закричал Кирилл на экзальтированного Броткина. – Ведь Крамник ничего не обосновал. Ну, боялся он «ничейной смерти», сочинял об этом статьи, бил тревогу, но почему мы должны ему верить? Люди 2020-х вообще любили паниковать по любому поводу: то из-за синих китов, то из-за белых медведей. А ведь достаточно взглянуть на вещи трезво, спокойно посчитать варианты – и наваждение сразу рассеется. Клод Шеннон еще в 1950 году доказал, что минимальное число неповторяющихся шахматных партий – единица со ста двадцатью нулями; столько не сыграть и за миллионы лет. Высохнут океаны, рассыплются в прах горы, перестанет вращаться Земля, потухнет Солнце, а шахматы так и не будут исчерпаны до конца. И значит, нет никакой «ничейной смерти», но только вечная радость игры.
– Кирилл, вы не понимаете, – страстно возразил Броткин. – Вовсе не обязательно играть все возможные партии, чтобы прийти к «ничейной смерти». Вот глядите…
Он потянулся к подоконнику и достал оттуда странную игрушку – маленький пластмассовый кубик, как бы составленный из других кубиков и раскрашенный в шесть разных цветов. Внутри, по всей видимости, имелась какая-то шарнирная конструкция: Броткин быстро поворачивал стороны кубика относительно друг друга так, что маленькие кубики постоянно меняли положение, образуя пестрые причудливые узоры.
– Знаете, что это? – спросил Александр Сергеевич.
– Нет.
– Кубик Рубика. Очень популярная когда-то головоломка. Задача состоит в том, чтобы, вращая грани, «собрать» кубик в исходное состояние, когда каждая сторона окрашена в один цвет. Изобрел эту игрушку в 1975 году венгерский скульптор Эрнё Рубик – для наглядного объяснения некоторых понятий математической теории групп.
– Остроумное изобретение. Но при чем тут «ничейная…»
– А вот при чем, – Броткин нахмурил брови. – Число возможных «состояний», то есть позиций с перемешанными цветами, превышает для классического кубика Рубика сорок три квинтиллиона. Это очень много, однако для успешного решения задачи вам