Выдаю это все сумбурным потоком и взволнованно закусываю нижнюю губу. Зря, наверное, это все выплескиваю…
– Отпущу, – чересчур спокойно говорит муж и расслабленно выкручивает руль, как будто ничего экстраординарного сейчас не происходит, и меня не раскладывала на части натуральная истерика. – Посетишь со мной завтра одно мероприятие, и отпущу.
Повторяет для верности, а я и поверить ему до конца не могу и одновременно боюсь скребущейся под ребрами надежды.
Глава 20
Руслан
Мысленно расчленив брата на десяток маленьких Лех, я сосредоточенно считаю удары сердца. Один, второй, третий, четвертый…
Не справляюсь с внезапно возникшей тахикардией. Торнадо, разрывающий грудную клетку, тоже не вывожу. Встаю на ноги так резко, что пошатывается мир вокруг меня, и выметаюсь на улицу.
Опаздываю, конечно. Вижу только огни фар удаляющейся тачки и оттягиваю ворот футболки онемевшими пальцами.
– Руслан. Сын.
Отец оказывается рядом. Ободряюще кладет ладонь мне на плечо и явно подбирает слова. Кожей чувствую, сейчас опять будет вести душеспасительные беседы, и невольно ощетиниваюсь.
– Что?!
– Да не кипятись ты. Подожди. Послушай, – встряхивает легонько и заставляет повернуться к нему и всмотреться в свое отражение на дне его карих глаз. Сумасшедшее. Дикое. – В каждой семье бывают трудности. Кризис одного года. Семи лет. Многие супруги их преодолевают, притираются как-то. Ты уверен, что Дарине нужно твое вмешательство?
А, может, и правда, не нужно? Вдруг нагуляется и поползет обратно к Лехе? Не ушла ведь от него до сих пор.
Правильные вещи говорит отец. Здравые. Только эти его фразы мои внутренности в мясорубке прокручивают, превращая их в сплошное кровавое месиво. Снова ориентиры сбивают, мешают белое с черным и рушат уверенность в том, что Рина не любит своего мужа.
– Я не сделаю ничего против ее воли.
Выдавливаю это своеобразное обещание сквозь зубы и со свистом выпускаю воздух из легких. Не могу больше ничего гарантировать. Не могу поручиться, что буду обходить Дарину десятой дорогой. Не уверен, что брата не трону.
Еще как трону. И челюсть сверну, и ребра сломаю, если напросится.
С трудом усмирив жгучий гнев, я все еще ощущаю, как меня шатает от девятибалльного шторма, поселившегося в душе. Разматывает, раскатывает, качает из стороны в сторону. Так что за благо я считаю вызвать такси и не садиться в таком состоянии за руль.
Расплачиваюсь с шофером и поднимаюсь к себе на автопилоте. Не раздеваюсь. Прямо в шмотках заваливаюсь на кровать и широко раскидываю руки. Как дурак, пялюсь в потолок и мучительно долго не могу уснуть.
Похабные образы на замедленной съемке прокручиваю. Представляю, как Рина ложится в постель, а Леха ее обнимает, и волком выть хочется. Хочется впечатать его башкой в стену и приложить чем-то тяжелым для верности. Чтобы каменная плита сдвинулась с груди и перестала перекрывать кислород.
Ревность – отвратное чувство. Мерзкое, гиблое, едкое. Она пропитывает все своим ядом и не дает трезво воспринимать реальность.
Вымотав себя до предела, я все-таки отрубаюсь. Правда, наутро кажется, что по мне проехалась целая танковая батарея. Во рту сухо, язык прилип к нёбу, мышцы ломит и сводит болезненной судорогой. Сердце по-прежнему частит.
Так что я наспех умываюсь. Обливаюсь холодной водой. Натягиваю первые попавшиеся штаны и футболку и спускаюсь вниз, чтобы проветрить мозги. К счастью, за окном пасмурно, ночью прошел сильный дождь, и теперь в воздухе пахнет озоном. Жалко, что мое уединение длится каких-то несчастных пару минут.
– Руслан…
– Здравствуй, Смирнова.
Последняя, кого я бы хотел сейчас встретить, это моя бывшая. Но провидению, судя по всему, с высокой колокольни плевать на мои глупые желания.
В мешковатом спортивном костюме бирюзового цвета, с волосами, стянутыми в аккуратный хвост на затылке, без грамма лишнего макияжа Юлька так сильно похожа на ту девочку, с которой мы катались на колесе обозрения, ели хот-доги в парке на лавочке и брали места на заднем ряду в кинотеатре, чтобы там с упоением целоваться.
И это раздражает. Сметает пепел с посеревших воспоминаний и задевает какие-то струны за грудиной. По крайней мере, спокойно наблюдать за тем, как Смирнова шмыгает носом и тыльной стороной ладони вытирает влагу со щек, не получается.
– Зачем ты здесь?
Звучит, наверное, грубо. Но после тяжелой ночи и нарисованной моим воображением короткометражки мне банально не хватает ресурсов на то, чтобы быть галантным всепрощающим джентльменом.
– У меня проблемы, Руслан. Я не знаю, к кому мне еще обратиться…
Вздох. Всхлип. И снова слезы градом. Твою ж мать!
– Давай поднимемся в квартиру. Там все расскажешь.
Нащупываю в кармане брелок, прикладываю ключ к домофону и пропускаю Юлю вперед, предварительно забрав из ее дрожащих рук небольшую сумку. Без яркой косметики она смахивает на школьницу, которая нуждается в крепком плече старшего брата и в том, чтобы кто-то достал носовой платок и вытер ей сопли.
Оказавшись с ней в лифте вдвоем, еще раз окидываю отстраненным взглядом шмыгающую носом девчонку. Романтических чувств к ней не обнаруживаю, но и бросить ее зареванную один на один с постепенно утихающей истерикой не могу.
Гребанный комплекс защитника, впитавшийся, наверное, с молоком матери.
– Разувайся, проходи.
Пристроив сумку в углу, бросаю коротко и устремляюсь на кухню. Хлопаю дверцами шкафчиков, чтобы заполнить звенящую пустоту, и насыпаю заварку в чайник, запаздывая с вопросом.
– Чай, кофе, сок? Есть апельсиновый.
– Можно, просто воды?
Примостившись на край стула, едва слышно произносит Смирнова и неловко теребит край свободной толстовки. Пальцев моих касается, забирая стакан, и смотрит по-оленьи жалобно.
– А помнишь, как мы…
– Хватит, Юль. Тормози, – прерываю ее достаточно жестко и проясняю все на берегу, пока она не решила вскарабкаться мне на шею и свесить с нее свои длинные ноги. – Нет больше никаких «мы». Не вороши прошлое. Рассказывай, что случилось.
– Я беременна.
– Не новость. Мы ее вроде уже проехали.
– Руслан…
– Что? От тиктокера этого с хреновыми татухами?
– Никита? Да, от него, – длинно выдохнув, Смирнова ерзает на стуле и залпом допивает оставшуюся в стакане воду. – Я с ним рассталась. И из дома ушла. Можно я у тебя какое-то время поживу?
– Нет, – язык машинально выдает даже раньше, чем начинает соображать мозг, потом уже другие рефлексы включаются. Так что я с силой стискиваю виски и хмурюсь.
– Руслан, пожалуйста. Мне, правда, больше некого попросить. Ради того хорошего, что у нас когда-то было, – вцепившись в бирюзовую ткань, умоляет меня Юлька, а я неотрывно слежу за тем, как влага снова скапливается в уголках ее глаз.
– Жить ты здесь не будешь, – повторяю твердо, чтобы она не питала иллюзий на этот счет, и резким щелчком выключаю закипающий чайник. – Но с квартирой я тебе помогу.
Закипаю и сам, но все равно делаю несколько звонков нужным людям, которые за пару часов находят неплохой вариант. Отвожу Смирнову в небольшую светлую студию на десятом этаже обычного панельного дома и считаю миссию по спасению попавшей в беду девицы законченной.
Только Юлька так не считает. Облизав губы, она привстает на цыпочки и хватается за мою футболку. Отпускать не хочет и, судя по всему, еще на что-то надеется.
– Неужели уедешь так просто? Дай я хоть тебя поблагодарю.
– Не надо, Юль. Прекрати.
Отцепив ее пальцы от себя, качаю головой и отшатываюсь. Не совсем врубаюсь, на какую «благодарность» она намекает, да и не хочу в этом копаться. У нее есть крыша над головой, пусть дальше сама как-нибудь выруливает. Не маленькая уже девочка.
– Аренду за месяц вперед я оплатил. Возвращать ничего не надо, – вскидываю ладонь вверх, предупреждая ее расспросы, и припечатываю довольно грубо, потому что внутренний резерв израсходован. – И постарайся мне не звонить больше, ладно?
– Это из-за нее все, да? – с трудом переваривая сказанные мной фразы, уточняет Смирнова и сразу как-то поникает. Ее острые плечи опадают, грудная клетка мерно вздымается, а с лица исчезают краски.
Что ж, девушки всегда плохо справляются с ситуациями, когда им предпочитают кого-то другого.
– Да, – раздаю твердо и добавляю, чтобы Юльке не вздумалось вытворить какой-нибудь фигни. – В общем, я тебе по-доброму советую – не лезь в наши с Дариной отношения. Не трогай ее. Не нарывайся.
Поставив жирную точку, я, конечно же, отказываюсь от чая и сваливаю от Смирновой без раздумий. Слоняюсь по городу без дела, зачем-то заезжаю в тот парк, в котором встретил Рину с листками бумаги и карандашом в руках, и долго гуляю по тихим безлюдным аллейкам.
С самого утра все идет наперекосяк. Бесит до зубовного скрежета. Выводит из равновесия. Поэтому на звонок своего агента, решившего обо мне вспомнить, я реагирую остро и нервно.
– Хэй, Руслан. Хау ар ю?
– Привет, Майк. В порядке.
– Я разговаривал с твоим лечащим врачом. Она сказала, восстановление прошло успешно. Готов двигать в Штаты?
– Я не планирую возвращаться в Лос-Анджелес в ближайшее время.
– Да брось, чувак! Сантос готов с тобой биться. Мы тебе такой промоушн организуем…
– Я не приеду, Майкл, – со свистом выдохнув, я резко осекаю собеседника и сжимаю корпус телефона, вымещая бурлящее внутри раздражение на гаджете.
– Почему?
– Я открыл свою академию. Тренирую. Людей хороших подставлять не хочу. Да и парней на кого-то другого оставлять неправильно.
– Бекетов, ты там совсем… крейзи? Умом поехал в своей России?
– Майкл!
– Окей. Если у тебя что-то изменится, дай знать.
За секунду до неминуемого взрыва Майк все-таки отключается, а я продолжаю гипнотизировать взглядом какую-то расплывчатую точку вдали. Да, я озвучил не все причины, которые держат меня на родине. Вопрос не только в выпрыгнувшем из шкуры ради нашей затеи Демиде. И не только в пацанах, встречающих меня с восторгом на каждой тренировке.