Тем временем, Алина, настоявшая на моем участии, постоянно меня подбадривает. Убеждает, что нас ждет успех, и не дает загрустить. Договаривается со знакомыми блогерами и фотографами и берет на себя львиную долю забот.
Только в день икс я все равно жутко переживаю. Долго кручусь перед зеркалом, хоть любимое черное платье на тонких бретельках идеально сидит по фигуре, подчеркивая все нужные изгибы. С косметикой не перебарщиваю. Лишь трогаю ресницы угольной тушью – вдруг придется плакать от разочарования или от радости.
– Привет, Риш. Твоей картиной заинтересовался один из известных коллекционеров. Хороший знак.
Поймав меня около входа, шепчет Алина и крепко обнимает. Делится зарядом энергии, которая у нее бьет через край, и протягивает бокал с шампанским. Отмечает результат наших кропотливых трудов.
– Чудесная выставка, милая. Мы с мужем открыли для себя несколько новых имен.
Пожилая пара, одетая скромно, но элегантно, рассыпается в заслуженных комплиментах и салютует нам мартини. Вокруг то и дело мерцают вспышки фотоаппаратов, слышатся восторги, и я с облегчением выдыхаю.
Пока все идет гораздо лучше, чем я рассчитывала.
Справившись с волнением, я обхожу один из залов по периметру и замираю, натыкаясь на блондинку в сиреневом платье. В девушке я узнаю бывшую Руслана, когда-то устроившую скандал на пороге его квартиры, и внутренне съеживаюсь, когда она поднимает подбородок и делает несколько шагов ко мне.
Не хочется, чтобы радужное мероприятие испортили наши разборки.
– Дарина? Здравствуйте.
– Здравствуйте.
Вопреки моим прогнозам Юлия, так, кажется, ее зовут, не спешит набрасываться на меня с обвинениями. Облизав пухлые губы, она втягивает воздух и робко произносит.
– Вы извините, что я так некрасиво себя вела. Пыталась влезть в ваши с Русланом отношения. Теперь я нашла свое и очень этому рада.
Накрыв чуть округлившийся животик ладонью, девушка машет рукой своему спутнику – импозантному мужчине лет сорока, и негромко роняет.
– Желаю вам счастья. От всей души.
От ее слов у меня в груди разливается тепло. В это мгновение я готова обнять целый мир – столько во мне радости, хватит на всех. Не зря говорят – добро возвращается. Вот и мне, наверное, воздается за те детские жизни, которые нам с нашей невероятной командой удалось сохранить.
Смахнув с ресниц набежавшие слезинки, я неторопливо двигаюсь вдоль стен, в сотый раз изучая выставленные картины. Изображение хрупкой балерины с острыми ключицами. Осенний парк с буйством красок – багряных, оранжевых, желтых. Переливающуюся в лучах солнца гладь Москвы-реки.
В этом моменте все идеально. Но уже в следующую секунду моя реальность раскалывается напополам, напоминая о непредсказуемости бытия.
Две девушки, уткнувшиеся в телефон рядом с полотном известного портретиста, выглядят здесь чужеродно. И я хочу сделать им замечание, но слова застывают в горле колким стеклом, и я вместе с ними прикипаю к происходящему на экране модного смартфона.
– Полчаса назад на тренера спортивной академии Руслана Бекетова совершено нападение. Пострадавший доставлен в больницу. О его состоянии не сообщается.
Бокал с шампанским выскальзывает из моих трясущихся рук и приземляется на пол с оглушительным грохотом. Хрусталь разлетается на сотню блестящих осколков. Рядом взрывается ядерная бомба.
Пошатываюсь. Ноги отказываются держать, превращаясь в отвратительное желе. Невидимый стальной обруч с хрустом ломает ребра.
– Девушка, вам плохо?
Моргаю и без сил прислоняюсь к стене. Перед глазами мельтешат разноцветные пятна. Во рту – полынная горечь. Сердце качает с перебоями кровь. Задыхаюсь.
– Позовите кто-нибудь врача! Здесь девушке плохо!
Одна из возмутительниц спокойствия склоняется надо мной, вторая бежит за водой. Я же с трудом разлепляю посиневшие губы и вытаскиваю из себя не слишком уверенное.
– Не надо.
Беспомощно оглядываюсь по сторонам и выхватываю из толпы фигуру Антона. Машу руками, привлекая его внимание, и прошу девушку, когда он к нам приближается.
– Видео. Покажи ему видео. Пожалуйста.
– Твою ж мать!
Транслируемый по второму кругу репортаж вызывает волну неконтролируемой паники. Воздух стопорится на полпути в легкие, и я жутко закашливаюсь, проталкивая его внутрь. Спустя пару минут кто-то запихивает в мои ходящие ходуном руки стакан с водой, и я жадно присасываюсь к прохладной жидкости, тщетно пытаясь затушить разгорающуюся тревогу.
– Едем, Дарин!
Антону приходится тащить меня на улицу волоком, потому что ватные конечности все так же плохо слушаются хозяйку. Голова кружится, как от космических перегрузок, и мне до боли в ребрах хочется поверить, что все случившееся – дурной сон.
У меня нет сомнений, кого винить в диверсии. В это мгновение я всеми фибрами своей изметавшейся души ненавижу Алексея. Окажись он рядом, я бы ногтями разорвала его паршивую глотку.
– Дыши!
Шумно сопящий Антон подсаживает меня на сидение бронированного джипа и с визгом срывается с места, не прогревая двигатель. Стискивает руль так сильно, что белеют костяшки, и выводит звонок на громкую связь.
– Ефрем, новости про Бекетова видели?!
– Да, шеф.
– Что с Русланом?
– Да не знаю я! – голос невидимого собеседника дает петуха и далеко не сразу выравнивается. – Мы как обычно отвезли его до ворот.
– Внутрь не проводили?
– Нет. Ты же в курсе, он против. Отшутился, как обычно, и свалил. Мы уехали. Бекета ж хрен переспоришь!
– Ладно.
Выругавшись, Антон отключается, а мой воспаленный мозг уже вовсю рисует ужасные картины. Переломанный Бекетов лежит в луже собственной крови, и никто не может ему помочь.
Снова становится дурно. Пульс шкалит до невообразимых высот, обреченная чернота отравляет кровь.
– Дыши, Дарина! Дыши! Ты должна быть сильной. Ради Руслана. Ну!
Поддавшись уговорам, я жадно хватаю кислород и вонзаю ногти в ладони. Подгоняю плетущееся по моим меркам, словно улитка, транспортное средство, хоть стрелка на спидометре давно перевалила за сто двадцать, и немигающим взглядом приклеиваюсь к дорожному полотну.
Он не может умереть. Не может, ведь?
– Если этот ублюдок не сдохнет в тюрьме, я сама его найду и убью!
Выдаю, выплескивая скопившуюся злобу, и снимаю туфли на высоком каблуке, когда мы подъезжаем к больнице. Бегу по асфальту босиком так, что ставший другом телохранитель едва за мной поспевает, и вваливаюсь внутрь растрепанным мешком.
А внутри творится самый настоящий Армагеддон. На футбольном матче Спартак-Зенит сцепились ненавидящие друг друга фанаты, и теперь в коридоре не протолкнуться. У кого-то из пострадавших проломлен череп, кто-то бережно баюкает повисшую плетью руку, кого-то везут на каталке на рентген.
Шум стоит такой, что я саму себя не слышу, но упорно двигаюсь к регистратуре, чтобы хрипло выдохнуть.
– Руслан Бекетов где? Что с ним?!
– Следователь сказал, никому не сообщать.
– Я его жена! – рявкаю так громко, что молоденькая медсестра с огромными синяками под глазами отшатывается, и достаю паспорт, тыкая в свою фамилию пальцем.
Этого оказывается достаточно.
– На втором этаже.
Отталкиваюсь носками от ледяного кафеля, а в спину летит номер нужного кабинета. Я тоже лечу – вдоль коридора, вверх по лестнице, направо, как выпущенная из огнестрельного оружия пуля. Протискиваюсь через сгрудившуюся возле белого, словно мел, врача толпу, и стопорюсь перед дверью с заветными цифрами.
В горле першит, колени подгибаются в который раз за сегодняшний вечер, а ладонь приклеивается к металлической ручке и не желает опускать ее вниз.
До болезненной судороги, прошивающей туловище, я боюсь скользнуть внутрь и столкнуться с Русланом нос к носу. Что, если нанесенные ему травмы слишком серьезные? Вдруг поврежден позвоночник, и мой храбрый мужчина навсегда останется прикован к инвалидному креслу?
Я, конечно, ни за что его не брошу. Но сможет ли он с такой же любовью смотреть на девушку, из-за которой перечеркнули его карьеру и нормальное существование?
– Дыши, Дарина, дыши.
Уговариваю себя, но больше похожая на невнятное бормотание мантра не помогает. Тело колотит крупная дрожь, тревога только усиливается от вонзающихся в барабанные перепонки фраз.
– Многочисленные ушибы… закрытый оскольчатый перелом левой лучевой кисти… закрытая черепно-мозговая травма…
Отмахиваюсь от внушающих ужас медицинских терминов, потому что они звучат у меня за спиной и адресованы матери какого-то незадачливого фаната, и собираю в кулак мужество. Нет смысла продолжать полировать пятками пол – это никак не изменит состояние Бекетова.
– Все будет хорошо.
Выдавливаю сквозь зубы, подбадривая себя, и все-таки вваливаюсь в больничную палату. Картину, наверное, являю печальную. Волосы всклокочены, левая бретелька платья съехала, оголив плечо, разводы от туши прочертили щеки. Язык и вовсе примерз к нёбу и отказывается выдавать что-то членораздельное.
Все реакции заторможены, движения замедлены, как будто меня погрузили в анабиоз. И только Господь Бог знает, как я до сих пор умудряюсь пребывать в сознании и почему не падаю в обморок. Пожалуй, мое обессиленное тело украсило бы порог этого помещения.
– Руслан!
Выкрикиваю рвано, сфокусировавшись на огромной иголке, воткнутой в вену Бекетова, и не могу пошевелиться. Ресурсы истрачены, пережитое волнение выпило меня досуха, реальность размывается и начинает уплывать.
– Живой!
По-прежнему не схожу с места, как будто мои стопы надежно зацементировали, и тоненько всхлипываю. Одинокая слеза скатывается к подбородку, а потом меня швыряет в дичайшую истерику. Рыдаю так, как будто похоронила кого-то очень близкого, а на самом деле испытываю невероятное облегчение.
Потому что Руслан в считанные секунды избавляется от капельницы и достаточно уверенно направляется в мою сторону. Да, у него на скуле огромная царапина, под глазом чудовищная гематома, но