это все такие мелочи по сравнению с тем, что каких-то полчаса назад рисовала моя взбудораженная фантазия.
– Руслан!
Осмелев, я снова оглашаю разделяющее нас пространство криком и после недолгих раздумий бросаюсь на шею любимому мужчине. Бекетов же болезненно морщится и негромко шипит.
– Айш! Ребра.
– Больно? Извини!
Одергиваю руки и пытаюсь отшагнуть назад, не желая причинять Руслану неудобства, но он не отпускает. Прижимает к себе бережно и зарывается пальцами в мои взъерошенные волосы.
– Глупенькая. Конечно, живой. Так просто от меня не избавишься.
Шепчет, опаляя мочку уха горячим дыханием, и целует в макушку, переносицу, висок. Узоры какие-то выписывает на лопатках, а я снова реву, словно школьница, впервые получившая двойку и не знающая, как рассказать об этом родителям. Размазываю влагу по лицу и глупо улыбаюсь.
Бекетов. Рядом. Родной. Непобедимый. Почти невредимый. Это ли не счастье?
– Ты не представляешь, как я испугалась! – тыкаюсь носом в белоснежную медицинскую рубашку, натягивающуюся у Руслана на груди, осторожно обнимаю его за талию и выкатываю ультиматум. – Я отсюда никуда не уйду. Ночевать с тобой буду. Не выгонишь.
– Да я и не планировал.
Бекетов гладит меня по голове, как несмышленого ребенка, но я не обижаюсь. Ценю каждое мгновение, проведенное рядом с ним, и согреваюсь изнутри – такой жар исходит от Руслана.
– Босая, Даринка! Простудишься. Марш в кровать!
Бекетов только сейчас замечает мои голые ноги и укоризненно цокает языком. Я же первой юркаю в больничную койку и терпеливо жду, когда Руслан растянется рядом. Прижимаюсь щекой к его теплому боку, устраиваю ладонь там, где бьется его большое сильное сердце, и вскоре проваливаюсь в чудодейственный сон.
Наутро нас обязательно разбудит кто-то из медицинского персонала, отчитает умудренный опытом врач или молоденькая медсестра, но сейчас мне так хорошо, что эти мелочи не имеют ровным счетом никакого значения.
Эпилог
Дарина, пять лет спустя
– Мам, ты богиня! Прическа – бомба. Настоящая Джин Грей!
За неделю, которую мы не виделись, мама успела постричь волосы, выкрасить их в ярко-оранжевый цвет и несколько раз наведаться в солярий, отчего ее кожа приобрела приятный медово-золотистый цвет.
На лице у нее сияет искренняя широкая улыбка, да и вся она светится от счастья. В коридоре стоят два больших чемодана, папа бреется в ванной, а из радиоприемника доносится голос ее любимого Фрэнка Синатры.
За пять лет многое переменилось. С родителями я, конечно же, помирилась. Мы приехали к ним спустя несколько дней после выписки Руслана из больницы, долго разговаривали и много плакали (естественно, мы с мамой, а не наши суровые мужчины).
Я пообещала маме приезжать в гости хотя бы раз в две недели, а она поклялась быть терпимее и чаще ко мне прислушиваться.
Через пару месяцев после этого разговора отец нашел толкового управляющего и с чистой совестью устранился от дел. Он перестал мотаться в затяжные командировки, прошел обследование, занялся, наконец, здоровьем и начал водить маму на свидания, совсем как раньше.
Он приглашал ее в кино, самоотверженно высиживал пьесу в трех действиях в театре, бронировал лучшие места на теплоходе и стал все больше напоминать довольного улыбающегося мужчину с фотографий, пылящихся в старом альбоме. Отбросив противоречия и сконцентрировавшись на любви, которую они не растратили, родители помолодели на десять лет и стали проще смотреть на мир. Сменили гардероб, выкинули ненужный хлам и начали путешествовать.
Что касается Алексея – ему дали пожизненный срок. Вскрылись дополнительные эпизоды, обнаружились новые пострадавшие, и я перестала мониторить ход расследования.
Поначалу Светлана Алексеевна обивала пороги СИЗО, терроризировала адвоката, добиваясь свиданий, но Леша упорно отказывался от встреч. И она сдалась. Тревожиться за него не перестала, так же отправляла посылки, писала длинные трогательные письма, но ездить к изолятору перестала.
– Мамуль, я ваш портрет, наконец, дописала. Смотри.
Качнувшись с носков на пятки, я избавляюсь от лишних мыслей и с волнением, застрявшим в горле, передаю маме законченное полотно. Я трудилась над этой картиной несколько месяцев, вложила в нее всю душу и до нервного тремора боюсь, что она может не понравиться родителям.
– Дочь, какой ты у меня все-таки талант. Это просто восторг!
Внимательно изучив их с папой портрет, мама бережно пристраивает изображение на трюмо и крепко меня обнимает. Прикосновение и похвала теперь даются ей без труда – она гладит меня по спине, растрепывает завитые в крупные локоны волосы и покровительственно целует в лоб.
Мы обе наверстываем упущенные возможности, именно поэтому я стою смирно в кольце ее рук и не возмущаюсь по поводу испорченной прически. Пусть парикмахер Лика и корпела над «художественным беспорядком» на моей голове не меньше двух часов.
– Я рада, что тебе нравится.
– Очень! – еще раз сжав меня до хруста костей, мама отстраняется и заглядывает к отцу в ванную. – Заканчивай с марафетом, Коль. Нас такси уже ждет. Я не хочу опоздать на рейс!
Вымуштрованный, папа завершает сборы в рекордные минуту сорок пять секунд, берет оба чемодана и катит их к лифтам. Мы же с мамой следуем за ним, обнявшись – не хотим упускать ни минуты.
Родители уезжают на целый месяц в Тибет, и мы не скоро с ними увидимся. Они планируют посетить Дворец Потала и Храм Джокханг в Лхасе, хотят полюбоваться лазурной гладью озера Намцо, мечтают посостязаться с кочевниками в игре на бильярде и покататься на яке.
– Хорошей дороги! Присылайте мне фотографии, ладно? Я буду скучать.
– Мы тоже будем скучать, дочь.
Сгрузив чемоданы в багажник, мама с папой устраиваются на заднем сидении синего форда и энергично машут мне на прощание. Светлые такие, гармоничные, веселые – аж слезы наворачиваются на глаза.
– Риш, ну как ты там? Проводила родителей? Я отвез Дениску к своим. Жду тебя дома.
– Проводила. Еду.
Смахнув влагу с ресниц, я отвечаю на звонок Руслана и жмурюсь от тепла, заливающего грудь. У нас с Бекетовым растет замечательный ребенок. Денису четыре, он любит собирать конструктор, обожает играть с нами в прятки и готовится через пару лет примерить собственное кимоно.
«Когда я вырасту, я стану чемпионом. Как папа».
Серьезно заявляет мой маленький сын. И я, естественно, с ним соглашаюсь.
«Обязательно».
За мыслями о Денисе я не замечаю, как проходит дорога. Хлопаю ресницами, когда водитель такси любезно сообщает о том, что мы достигли конечной точки маршрута, и неуклюже выкарабкиваюсь из автомобиля.
Легкий осенний ветер путается в волосах, играет с подолом моего светло-голубого платья и уносится прочь – гонять опавшую листву, устилающую аллею. Дворник еще не успел смести это великолепие с тротуара, так что буйство красок – лимонно-желтых, темно-мандариновых, багряных, радует глаз.
Ровно на долю секунды я жалею, что под рукой нет привычного блокнота для набросков, но уже в следующее мгновение устремляюсь наверх – в наше гнездышко, которое становится с каждым годом все уютнее и уютнее.
– Риш, прекрасна, как и всегда.
Руслан встречает меня на лестничной клетке с пледами и связкой тяжелых ключей. В его карамельно-карих омутах плещется азартный блеск, да и сам он едва не приплясывает на месте от нетерпения.
– С годовщиной, родная.
В два шага он преодолевает разделяющее нас расстояние и впивается требовательным поцелуем мне в рот. Прихватывает нижнюю губу зубами, порыкивает от избытка захлестывающих нас эмоций. Я же таю, как шоколад под палящим июльским солнцем.
Колени подкашиваются, мозги превращаются в желе, и я теряю счет времени, плывя по волнам страсти. Наша близость до сих пор жгучая, как кайенский перец, пряная, как пропитанная коньяком вишня, и такая же дикая, как в день знакомства.
Дорвавшись до нее, мы непременно оставляем друг у друга на шее алые метки, бороздим кожу царапинами и каждый раз открываем новую галактику. Дрожим от обжигающих прикосновений, как незрелые малолетки, и распадаемся на тысячи атомов, чтобы сплестись в единое целое.
Спаянное навеки. Прочное. Нерушимое.
– Так, марш наверх. А то я передумаю, запру тебя в спальне, и никакого сюрприза не будет.
С титаническими усилиями Руслан отрывается от моих искусанных губ и лукаво ухмыляется, подталкивая меня вперед. Скользит плавно за мной так, что я даже не слышу его шагов, и позволяет первой подняться на крышу. А там…
Шок. Благодарность. Слезы, струящиеся по щекам.
– Нравится?
– Это… невероятно.
Пока я занималась очередной выставкой и впопыхах дописывала родительский портрет, мой Бекетов усердно готовился к празднованию годовщины нашей с ним свадьбы. Чтобы я с бешено колотящимся сердцем смотрела на кованую изящную беседку и накрытый на двоих стол и больно щипала себя за запястье, нуждаясь в подтверждении, что все это не сон.
– Пойдем. Еда остынет.
Негромко шепчет Руслан, и я отмираю. Целую его нежно в висок, направляюсь к одному из мягких кожаных кресел и принимаю из сильных заботливых рук клетчатый плед.
С любопытством дегустирую куриную грудку в сливочном соусе, отламываю кусочек от хрустящего тоста и ставлю твердую пятерку салату с помидорами и авокадо. Попадаю в сказку, которую организовал мой удивительный мужчина, и спустя десять минут перебираюсь к нему на колени.
Вид с высоты птичьего полета открывается потрясающий. От него захватывает дух, и мурашки бегут вдоль позвоночника. Или дело вовсе не в поднебесье и висящих рядом перистых облаках?
– Спасибо, что не дал мне сломаться.
Я придвигаюсь к Бекетову теснее, утыкаюсь носом ему в ключицу и замираю, таская ноздрями знакомый древесный аромат. Хочу проникнуть Руслану под кожу и до скончания веков остаться там. Хочу превратиться в его оберег, ребро, тень. Хочу, чтобы этот день никогда не кончался.