– Ванильный латте без сахара. Я ведь не ошиблась?
– Э-э-э, нет. Спасибо, Хантер. – Пауэлл выглядит одновременно сбитым с толку и заинтригованным. – Очень любезно с твоей стороны.
– Надеюсь, он поднимет вам… – Уголки моих губ дергаются, когда в наушнике раздаются тихие смешки, – …настроение.
– Определенно, – подмигивает Пауэлл.
– Рыбка на крючке, – пропевает в ухо Аспен.
Я разворачиваюсь и, слегка покачивая бедрами, иду к внешнему краю левого прохода, чтобы занять свое место. По меньшей мере, сотня пар глаз смотрит на меня так, будто я долбаный, мать его, единорог. Поппи Дженкинс, с которой мы рядом сидим на этике с первого дня нашего знакомства, демонстративно кладет на мое место свой рюкзак, чтобы я не могла сесть рядом. По аудитории проносится гул издевательских смешков. Мое боевое настроение тут же затягивается густым туманом всеобщей ненависти.
– Серьезно? – с горькой усмешкой спрашиваю я.
Поппи ничего не отвечает. Она даже не поворачивает голову в мою сторону, делая вид, будто меня не существует.
– Тупая овца, – цежу сквозь зубы и обвожу взглядом аудиторию, в которой не меньше полутора сотен студентов, в попытке найти свободное место.
– Эй, Хантер!
Поворачиваю голову и вижу Чака Хендерсона, который возвышается над всеми, как скала. Рыжеволосый здоровяк дружелюбно машет мне рукой и показывает на пустующее соседнее место. Поднимаюсь к нему на пятый ряд и с улыбкой сажусь рядом.
– Ты же знаешь, что круче всех здесь, правда? – спрашивает Чак, глядя куда-то перед собой.
Моя улыбка становится шире.
– Но точно не круче тебя.
– Тут уж не поспоришь, – фыркает здоровяк, после чего протягивает мне кулак, и я ударяю по нему своим, чувствуя, как под кожей разливается тепло.
Но мое веселье длится недолго.
– С ней лучше натягивать сразу два! – раздается позади знакомый голос, и на стол передо мной падают два фиолетовых квадратика фольги.
Я поворачиваюсь и вижу Анну, которая с вызовом смотрит на меня.
– Спасибо, но сегодня они мне не пригодятся. – Я смахиваю презервативы со стола и широко улыбаюсь суке. – У твоего папочки аллергия на латекс. Кстати, это правда, что ты до тринадцати лет мочилась в кровати?
Бледное лицо Анны покрывается алыми пятнами. Гудение в аудитории нарастает, привлекая внимание профессора. Он делает всем замечание и начинает занятие.
По окончанию лекции терпеливо жду, пока аудитория опустеет, и только после этого спускаюсь по лестнице вниз, чтобы выполнить свою часть плана. Стук моих каблуков эхом разносится по лекционному залу. Пауэлл отрывает глаза от ноутбука и пристально смотрит на меня. Его лицо не выражает никаких эмоций, и у меня закрадывается беспокойство: что, если таблетка не сработала?
– У тебя примерно две минуты, – шепчет в наушник Дэнни.
Окей, две минуты.
Интересно, это много или мало?
– Почему именно ванильный латте? – спрашиваю Пауэлла, медленными шагами приближаясь к его столу.
Серые глаза внимательно наблюдают за мной.
– А что не так с ванильным латте?
– Этот вид кофе вам совершенно не подходит.
Я останавливаюсь напротив и наклоняюсь вперед, опираясь локтями на стол. Пауэлл моментально заглатывает приманку. Его глаза опускаются на мой вырез, который демонстрирует больше, чем я обычно показываю. На висках мужчины проступает пот.
– Вот как? – В стальном взгляде мелькает что-то такое, чего я не могу разобрать, и это меня раздражает. – Тогда какой же, по-твоему, подходит?
– Черный, как ночь, сладкий, как пустые обещания, и непременно обжигающе горячий, – с трепетом в голосе выдаю заранее подготовленный Даниэлой текст, который она наверняка стащила из своих слащавых книжек.
– Упомяни сильную прожарку, – шепчет Ривас.
– Обжарку, – исправляет Аспен.
– Вы любите сильную обжарку, профессор? – мурлычу, выгибая спину, чтобы грудь казалась больше.
Пауэлл с трудом сглатывает и облизывает пересохшие губы, вызывая у меня тошноту. Он подается вперед, и наши лица оказываются так близко, что я ощущаю на лице жар его потяжелевшего дыхания.
– А ты?
– Тридцать секунд, – раздается в наушнике напряженный голос Ривас.
– Он готов, – говорит Аспен. – Уходи.
Я выпрямляюсь, отдергиваю юбку и забрасываю на плечо рюкзак.
– К сожалению, нет, профессор. – Беру со стола пустой стаканчик из-под латте, чтобы не оставлять улик, и, смущенно улыбаясь, отступаю назад. – Предпочитаю зеленый чай.
– Постой! – Он приподнимается на стуле и тут же опускается обратно. Его руки ныряют под стол, вызывая у меня неуловимую усмешку. – У тебя ведь уже закончились занятия? Мой рабочий день тоже завершен. Мы можем запереть…
– Пятнадцать секунд.
– …аудиторию, чтобы нам никто не помешал, и обсудить еще некоторые темы. Например, приближающийся экзамен по этике.
Ах ты, грязная свинья!
– Простите, профессор, но я очень тороплюсь.
Быстро спускаюсь со сцены и бегу вверх по лестнице, придерживая пальцем наушник. Мое сердце колотится так сильно, что, кажется, будто вот-вот выскочит из груди. О, черт. Лучше бы мне успеть.
Я уже добираюсь до верхней ступени, когда слышу тяжелый вздох Дэнни.
– Она здесь.
Входная дверь распахивается, и в аудиторию входит Кайла.
Я останавливаюсь, желудок завязывается узлом. Дерьмо. Я не видела ее с того самого вечера на стадионе, когда она впервые посмела меня унизить. И вот она передо мной – стерва, которая превратила мою жизнь в ад. Я ненавижу ее даже за то, что она просто дышит. Наглая, богатая сучка, которая решила, что неприкосновенна.
Мои руки сжимаются в кулаки.
– Не вздумай, – предупреждает в наушник Аспен.
Наши взгляды скрещиваются, как рапиры. Я стискиваю зубы. Пульс эхом отдается в ушах. Стерва ростом с садового гнома выдает мне презрительную я-победила-тебя усмешку. Взяв себя в руки, я ухмыляюсь и качаю головой.
Нет, сладенькая. Я только выхожу на ринг.
Обхожу сучку и выскакиваю из аудитории, где меня уже ждет Дэнни. В полном молчании мы поднимаемся к Аспен в аппаратную. В крошечной комнатке царит полумрак. На деревянном столе высится огромный выключенный проектор. Рядом со столом стоит Дэвис, прислонившись спиной к стене и скрестив лодыжки. На ее лице написано отвращение.
– Меня сейчас стошнит, – сообщает она.
Мы с Дэнни подходим к единственному в помещении окну, которое выходит в лекционный зал, и в том, что мы видим, нет никаких сомнений. Кайла сидит на профессорском столе, ее ноги широко раскрыты, и между ними двигается Пауэлл. Его брюки приспущены до колен. Я поднимаю телефон и нажимаю кнопку записи. Когда лицо каждого участника порнушки попадает на видео, мы останавливаем съемку и опускаем шторки, чтобы предоставить кроликам больше уединения.
– Как давно Кайла трахается с профессором? – спрашиваю, пока мы идем по парковке к своим машинам.
– С начала учебного года, – отвечает Дэвис, доставая из своего бледно-голубого мини-рюкзака солнцезащитные вайфареры. – Как только Пауэлл перевелся сюда из Стэнфорда.
– Кстати, а он ничего, – подмечает Дэнни.
Мы с Аспен переглядываемся и изображаем жестом тошноту.
Подойдя к «Курице», вижу какого-то незнакомого парня, сидящего перед ней на корточках, на асфальте. В его руке… Твою мать!
– Ах ты, сученыш! – кричу я и бросаюсь к нему.
Заметив меня, говнюк вскакивает и начинает убегать, но внезапно на его пути вырастают Джейсон и Сойер. Линч хватает ублюдка сзади за шею и тащит обратно к моей машине, где на двери со стороны водительского сиденья черной краской из баллончика выведена надпись: «ШЛЮХА».
– Не вмешивайся, – предупреждает меня Банди своим низким, опасным голосом, который пробирает до костей.
Дэнни хватает меня за руку и тянет на себя. Я отступаю и глубоко вдыхаю, чтобы справиться с накатившей на меня яростью.
Вокруг нас начинает собираться толпа, формируя неровный полукруг. Возбужденный шепот и смешки заполняют воздух, но я слышу только свое сердцебиение. Так четко, будто стою в пустой комнате.
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.
Тем временем крысеныш извивается, словно червяк, пытаясь вырваться из лапы Линча, но футболист больше его в два раза и крепче примерно в три.
– Эй, Джей! – обращается Сойер к другу. – Напомни, как называются парни, которые обижают девчонок?
– Мудаки, – хрипло отзывается Банди, поднимая с асфальта баллончик, который выронил «художник», когда пытался убежать.
– Значит, кто ты, Уилсон?
– Отпустите парни!
На красивом лице Линча сверкает опасная улыбка.
– Ответ неверный.
Сойер с силой заводит руки Уилсона за спину и разворачивает его лицом к Банди.
– Лучше не дергайся, – усмехается Банди, встряхивая баллончик. – Иначе выйдет некрасиво.
Шум вокруг затихает. На парковке воцаряется тишина. И я готова поклясться, что все вокруг буквально замерли в ожидании.
Под жалкие стоны Уилсона Банди распыляет краской огромную букву «М» прямо на его лице. Следом пишет на шее «У» и, опускаясь ниже, оставшуюся часть слова. Когда на промежности Уилсона появляется последняя буква – «К», Линч отталкивает парня и брезгливо встряхивает руками, будто их испачкал.
– Завтра к утру машина Хантер должна быть чистой, – предупреждает Сойер. – Иначе эта надпись превратится в эскиз для твоей первой татуировки. Ты же знаешь, Банди неплохо ладит с чернилами. – Линч разворачивается к ошарашенной толпе и широко разводит руками. – Это касается каждого.
Когда все начинают расходиться, Сойер подходит к нам, кладет руку мне на плечо и спрашивает:
– Как ты, Харли? В порядке?
– Вообще-то нет, – отвечает вместо меня Дэнни.
Глава 28. Чейз
Сегодня выдался идеальный денек для похмелья.
Утром в аэропорту Майами нас встретил тренер Маккартни, который велел мне тащиться на другой конец города, чтобы провести урок физкультуры в Средней школе Святого Сердца по какой-то государственной благотворительной программе. Днем в эту школу нагрянули репортеры с телевизионщиками из И-Эс-Пи-Эн