— Росту мы с тобой схожего, — добавил Арьен. — В кости ты для человека очень легкий. Если в лицо не глядеть... что, молчишь? Правильно молчишь. Мое счастье, что я не человек. Тебя бы на той тропе уложили наповал — а я легко отделался. Да вдобавок мы еще и одеты были почти одинаково... все одно к одному.
— Не были. — Лерметт обрадованно нащупал слабое звено в почти безупречной цепочке рассуждений и предположений. — Это теперь мы одинаково одеты. Неверно у тебя срослось.
Человек сказал бы «неверно сложилось» — но для Лерметта переиначить свои слова на эльфийский лад уже не составляло труда. После долгих дней, проведенных с Эннеари бок о бок, подобный способ выражать свои мысли — нет, пожалуй, даже и мыслить — едва ли не казался ему более естественным. Это самое «срослось» слетело с его уст легко и безнасильственно. Вот уж воистину, с кем поведешься...
— Не теперь, а именно что тогда! — Арьен зло рубанул рукой ни в чем не повинный воздух. — Или ты плохо разглядел, во что я одет был? Так изволь — рубаха на мне была белая, а штаны черные.
Лерметту припомнилась кучка лохмотьев, задубелых от крови и льда... ну, при известной доле воображения можно согласиться, что лоскутья, срезанные с тела Арьена, действительно когда-то были белыми и черными... ну и что?
— Ну и что? — безразлично спросил он, пожав плечами.
— Нет, ты безнадежен! — взвыл Эннеари. — Ты ведь не поохотиться в наши края подался, а переговоры вести — или я что-то путаю? А для посла в дорожном платье объявиться невместно. Ты уж сделай милость, напомни мне — что у тебя из парадных одежд в сумку уложено? Забыл?
Лерметта словно ледяной водой окатило.
— Такие же точно черные штаны, — безжалостно продолжал Эннеари, — рубашка белая и майлет — тоже белый, между прочим. Со спины, да еще если издали — вылитый я.
— Да ну, брось, — подумав немного, усмехнулся принц. — Это же какому дурню в голову взбредет, что я во всем этом великолепии так и подамся дорогу месить?
— А такому, — отрезал Арьен, — который и сам привык даже в отхожее место при полном параде таскаться. Которому и в голову не придет, что ты можешь поступить иначе. Скажешь, таких и вовсе не бывает?
Бывают, Арьен. Еще как бывают. Такой напыщенный придурок вполне мог отдать подобный приказ... и сидящие в засаде убийцы, не обратив внимания на охотника в пропыленном дорожном платье, набросились на мимохожего эльфа.
Арьен был прав, бесспорно прав... но Лерметту было тяжко от его правоты. Ее хотелось гнать взашей, вытолкать прочь и забыть, забыть насовсем... слишком уж тяжело думать, что ты пусть и невольно, а повинен в страдании другого... нет, не другого — друга. Лерметту хотелось... какая, впрочем, разница, чего ему хотелось. Бывают такие хотения, которые запретны для любого, если он имеет достаточную силу воли, чтобы не потерять себя.
У Лерметта ее хватало с избытком.
— Я ведь давно заметил, что мы похожи, — выдохнул Арьен в пламя костра. — И все равно не понял. А теперь... все одно к одному. Беглые эльфы убивают людей, жгут дома... надо ведь с этим делом разобраться, верно? А затеял эти убийства и поджоги человек — не для того ли, чтобы ты поехал разбираться?
— Зачем? — удивился принц.
— Я и сам думаю — зачем? — зло усмехнулся Эннеари. — Для того, чтобы эльфов кровью замарать? Весь народ из-за нескольких отступников? Так ведь не отправься я за ними, через день-другой целый бы отряд наладился. И постреляли бы околдованных без всякой жалости, имей в виду. Не так, как мы с тобой, а расспросить не успев. Вся Луговина бы видела, как эльфы карают убийц и нарушителей мира. Нет, как ни крути, а не сходится. И вдобавок — почему именно сейчас, если вывертень у нас прожил года полтора? Вот тогда все и началось, попомни мои слова — тогда, а не теперь. Подумай хорошенько — что такого случилось полтора года назад? Война? Гибель посольства? Ссора с черным магом? Да подумай же, Лерметт!
— Собака у меня умерла полтора года назад, — пожал плечами принц. — Навряд ли ее смерть так огорчила вывертня, что он вырядился эльфом и в таком виде отправился громить хутора.
— Прекрати зубоскалить! — едва не взвыл Арьен. — Неужели ты не понимаешь? Я во всей этой кровавой мерзости другой цели не вижу, кроме как тебя заманить.
— Почему непременно меня? — все еще не сдавался Лерметт. — Могли и другого кого послать...
На самом деле спорил он не потому, что не был согласен. Как раз наоборот — он был мучительно убежден, что Эннеари не ошибается. Что кровь и грязь минувшего дня, загадочное водворение вывертня в эльфийских краях и засада на перевале связаны между собой воедино некоей общей целью.
— Нет, ты меня с ума свести взялся! — рявкнул Эннеари. — Да кого могли послать за перевал с таким бредовым обвинением? Простого рыцаря? Наместника области? Нет уж, подымай выше! Наследника престола — и никак не меньше.
И опять Арьен выходил кругом прав... вот только что с его правотой делать?
— Кюэ ара леруо инкен, — вздохнул принц.
— Это в котором смысле? — сощурился Эннеари.
— В обоих, — грустно усмехнулся Лерметт. — Но скорее все-таки в первом. «Со стороны виднее».
— Как скажешь, — отозвался Арьен. — А только даже и во втором смысле... назад я тебя все равно одного не отпущу, так и знай. Очень уж мне не нравятся все эти совпадения.
— По твою сторону перевала, знаешь ли, тоже не без совпадений, — возразил Лерметт.
— Это каких еще? — нахмурясь, спросил Эннеари. Судя по его сведенным к переносице бровям, он был свято уверен, что принц просто-напросто хитрит, чтобы уйти от неприятного разговора.
— Никаких посольских узлов, — покачал головой Лерметт. — Правда и ничего, кроме правды. Кто, по-твоему, впустил вывертня в вашу долину?
— Сам пришел, — растерялся Эннеари. — Он ведь все-таки маг.
— Он — вывертень, — сухо напомнил Лерметт. — И силы его мы не знаем. А хоть бы даже она и немалая... по мне, так если бы он принялся в закрытые двери силой своей ломиться, велика она или мала, то-то бы трезвону магического поднялось — глухой, и тот услышит. Нет, он не взламывал, а открывал. Значит, или он слово знал, или его впустили.
Эннеари хотел было возразить, но не успел: несчастная троица, потупив покаянные взоры, робко вышагнула из густых сумерек.
— Там... это... готово уже все, — сообщил Лэккеан, так и не осмелясь поднять взгляд.
— После договорим, — махнул рукой Арьен. — Ладно, сиротки — показывайте, что настряпали.
— А почему сиротки? — вскинулся было Лэккеан и тут же замолк, получив от Аркье незаметный, но чувствительный тычок под ребра.
— Лучше уж «сиротки», чем «красивые мальчики», — прошипел Аркье несообразительному приятелю.
— Правильно понимаешь, — одобрил Лерметт, грызя травинку.
— Арьен, — тихо спросил Ниест, глядя в землю перед собой — не напоказ, как Лэккеан, а по-настоящему, — а почему «красивые мальчики»?
Эннеари резко обернулся к нему.
— Ты действительно хочешь это знать? — поинтересовался он негромким опасным голосом.
Ниест прерывисто выдохнул, снова вздохнул, открыл рот, побледнел, закрыл его и молча кивнул.
— Так, — без всяких интонаций подытожил Эннеари. — А вы оба тоже хотите?
Аркье колебался: гроза, что, казалось бы, уже свалилась за горизонт, вновь стремительно возвращалась на небосвод. Лэккеан, принявший вид оскорбленной невинности — да не просто оскорбленной, а такой, которая из прирожденной кротости слова не скажет прежде других — решительно кивнул. Эннеари, судя по всему, эти его выкрутасы были давно знакомы: он не то, что лишнего укора — даже движения нахмуренных бровей дурацкую выходку не удостоил.
— Ну что же, — медленно и веско, словно размышляя вслух наедине с собой, произнес Эннеари. — Отчего бы и нет?
Лерметт только вздохнул украдкой. Ну почему у этих налеа недостало ума промолчать? Арьен — создание отходчивое, и гнев свой он успел избыть вполне... и чего ради мальчишкам вздумалось бередить недавние воспоминания?
— А стоит ли? — вмешался он. — Начнешь рассказывать, заново пережитое растравлять...
— Рассказывать? — неприятно улыбнулся Эннеари. — Нет. Я не рассказать, а показать хочу. Так оно быстрее... да и вопросов дурацких меньше будет.
Арьен и Ниест посмурнели. Лэккеан, напротив, так и рассиялся, словно ребенок в предвкушении лакомства. Он младше их всех, промелькнуло в голове у Лерметта, и он еще непонял. Не понял, вот и радуется. А ведь Эннеари ему и в самом деле покажет... ох, и покажет... во всех смыслах.
— А кому первому? — Лэккеан разве только ладони не потирал.
— Вот еще! — фыркнул Эннеари. — Не стану я вам поодиночке показывать. Трижды такое повторять... по мне, так и один раз лишний.
Он вынул из костра пылающую головню, повернул ее пламенем кверху и коротким движением без всякого видимого усилия всадил ее в землю до половины. Лерметт аж зажмурился. Да, конечно, Арьен не человек, но все-таки...
Губы Эннеари шевельнулись, и пламя сделалось сумеречно-синим, прозрачным и струистым, как вода.
— Все трое руки давайте, — сухо произнес он.
Лэккеан, глядевший на пламя, как завороженный, протянул руку первым. Аркье и Ниест, явно сожалевший о своих опрометчивых словах, умоляюще уставились на Эннеари. Он ответил им спокойным и пристальным взглядом, под которым оба эльфа смешались и тоже протянули руки к огню, хотя и не так охотно.
И тут — Лерметт с трудом удержался от вскрика — Арьен вложил свою руку прямо в синеватые струйки пламени. Они оплетали его пальцы, текли и таяли. Трое эльфов — Лэккеан с восторгом, Ниест и Аркье с обреченной решимостью — последовали его примеру без колебаний. Еще мгновение, и руки всех четверых соприкоснулись кончиками пальцев.
Лерметт едва успел по возможности беззвучно перевести дыхание (Арьен — ну, штукарь, ну мерзавец, погоди же ты мне!), когда пламя внезапно потемнело. Спина Эннеари напряглась, голова чуть запрокинулась и замерла.
Кто-то из эльфов — Лерметт под страхом смертной казни не смог бы различить, кто именно — не то застонал коротко, не то всхлипнул, тихо-тихо, еле слышно. Подвижное лицо Лэккеана исказилось судорогой ужаса. Ниест застыл, словно изваяние часового. В глазах Аркье медленно набухали слезы, и... нет, не выражение этих глаз заставило Лерметта онеметь, а то, что в них отражалось.