– Никого я не убивал, – отрицательно мотнул головой подозреваемый. – А если Гоша кого-то грохнул, то пусть и отвечает.
– Значит, все отрицаешь?
– Было бы что отрицать. За мной ничего такого нет, так что извини, – усмехнулся Савва и демонстративно отвернулся от опера.
– Ладно, посиди пока в камере, а мы постараемся преподнести неприятный для тебе сюрприз, – бросил Обручев, вставая со стула и приказывая находящемуся в кабинете оперативнику: – Определи его в камеру, пусть посидит, подумает.
Когда задержанного вывели из кабинета, он обратился к Скакунову, протягивая ему ключи от квартиры Саввы:
– Андрей, завтра с утра возьми следователя прокуратуры и съезди на осмотр квартиры. Облазьте каждый уголок на четвереньках, но кровь мне найдите!
Утром следующего дня в кабинет Обручева заглянула Людмила:
– Услышала, что ночью задержали Савву. Молодцы! Признается?
– Пока нет. Отправил ребят на осмотр квартиры. Будем готовить этого урода к очной ставке.
– Скворцова, что ли? А почему он вдруг стал уродом? Вроде бы сотрудничает с нами…
– Вчера из-за него вся наша оперативная комбинация пошла коту под хвост! Он действительно во власти Саввы, как бы не испортил нам очную ставку.
– Толя, я вот что хотела подсказать тебе чисто женской логикой…
– Говори, Люда. Твоя логика всегда приводит к удаче.
– О том, что погибшая была беременна, она сама могла не догадываться. Девочка росла без родителей, некому учить и подсказывать. А то, что она беременна, мы впервые услышали от патологоанатома во время вскрытия тела. Как себя повел Савва, когда узнал эту новость? Он так резко вскочил на ноги, что даже стул упал, и закрылся в комнате санитаров. А помнишь, что он говорил Гоше после убийства девушки? Он плакал и говорил, что любит ее.
– Да ну! – саркастически усмехнулся Обручев. – Какая может быть любовь у этих мясников?!
– Как раз наоборот! У таких людей в головах страсти кипят нешуточные. Вспомни классику: «Отелло», «Ромео и Джульетта», «Мой ласковый и нежный зверь»… Там кругом убийства и мертвецы. А мы – простые смертные, живем и поживаем в супружеской верности годами, даже не можем толком рассориться со своей второй половиной…
– Люда, к чему ты клонишь? – не выдержал Обручев. – Изложи яснее.
– Первое: использовать фактор любви при допросе Саввы. Надавить, так сказать, на больную точку. Второе: надо съездить на кладбище.
– А это зачем? – удивился сыщик.
– Девушка похоронена как безродная. На могиле будет что-то от Саввы: цветы, какая-нибудь вещь, знак. Короче, не знаю, что именно, но что-то будет обязательно.
– Вот это и есть твоя женская логика? – улыбнулся Обручев. – Поехали, проверим… А как мы найдем ее могилу?
– А Марфа для чего? У нее в амбарной книге все записано.
– Отлично! – оживился он. – Заодно спрошу про Найду, может, пришла обратно, или видели ее где-нибудь в окрестностях. Эх, такую собаку потеряли!
Марфа сидела в конторе. Порывшись в документах, она нашла нужную могилу и поднялась:
– Поехали, я вас провожу.
Когда оперативники, оставив машину в сторонке, последовали за Марфой, та, увидев издалека могилу Кашиной, воскликнула:
– О-оо, кто-то к ней уже приходил!
На свежезасыпанной земле покоился маленький венок, рядом – успевшие засохнуть живые цветы. Людмила наклонилась, поправила ленточку и прочитала вслух: «Дорогим моим, любимым, от вечно вашего С.».
– А почему «дорогим»? – испугалась Марфа. – Опять два трупа в могиле?!
– Тут все нормально… вернее, не нормально, но не криминально в смысле похорон, – успокоил женщину Обручев. – Мать с дитем здесь покоятся.
– А-а-а, – понимающе протянула Марфа, а затем вновь задала вопрос: – Как, мать с дитем?!
– Беременная была.
– Тогда понятно, – тихо проронила она, одолеваемая накатившей вдруг грустью.
– Венок изымаем как вещественное доказательство, – распорядился Обручев. – Люда, сходишь в контору ритуальных услуг и покажешь его. Может быть, кто-то опознает свою работу.
Перед выездом с кладбища он спросил Марфу:
– Моя собака не появлялась?
– Нет, не видно, – развела руками женщина. – Тут собаки ходят сворами, порвали, наверное, бедную. Жалко Найду вашу, глаза у нее были умные, как у человека.
По пути в управление Обручев предложил:
– Люда, давай еще раз обойдем озерца, где спрятан труп Кашина. Сегодня жарко и ветрено, можно учуять запах. Эх, Найды нет с нами рядом!
– Да-а-а, знаменитый твой нос! – улыбнулась Яковлева. – Однажды ты доказал его эффективность. Как ты говорил тогда? Я чувствую не запах гниющей плоти, а дух смерти.
– Абсолютно верно. Озерца будем обходить с наветренной стороны, если он лежит там, то запах мы почувствуем обязательно.
Закончив с первым озером, оперативники приступили к следующему, но не сделали и десяти шагов, как Обручев вдруг остановился:
– Ого, что-то намечается. Чуешь?
– Нет. Ничего не чувствую.
– Закрой глаза и сосредоточься… Стой спокойно и не шевелись.
– Да, чувствую запах! – через пару минут воскликнула Людмила. – Именно запах гниющего трупа, который ни с чем не спутаешь!
– Впереди камыши, а Гоша говорил, что труп бросили в камышах. Там сейчас вода, поедем в управление и направим сюда группу с резиновой лодкой и в болотных сапогах.
– Ну, Толя! – восхитилась она. – Тебе бы на полставки работать в роли собаки! И Найды никакой не надо!
– Найда нужна всегда, – улыбнулся Обручев. – Когда-нибудь у нас будет большая кинологическая служба, и там будут обязательно собаки, умеющие искать сокрытые трупы.
8
К вечеру труп Кашина был обнаружен и доставлен в морг. Санитар Обутов, принимая останки убитого, посетовал, что пропал его напарник Савва, и ему приходится одному управляться со всеми делами. Сыщики огорчили его сообщением, что Савва арестован и вряд ли еще появится на работе. Услышав неожиданную весть, старый санитар, прислонившись к массивной двери морга, отрешенно провожал взглядом уезжающих на грузовике сыщиков.
Кровь в квартире у Саввы нашли в большом количестве: брызги на стене, подтеки под ванной, между досок пола…
В этот же вечер Обручев решил допросить санитара. Он позвал к себе Яковлеву, чтобы та присутствовала во время допроса, а также попросил ее занести в кабинет венок, обнаруженный на могиле Кашиной.
– А не слишком ли жестоко? – засомневалась Людмила, когда речь зашла о венке. – Наверное, для него это сокровенное…
– А разве он не поступил жестоко в отношении брата и сестры! – отрезал Обручев. – Перетерпит, не кисейная барышня, а маньяк-убийца. Ты же сама говорила, что фактор любви надо использовать при допросе.
– Да, говорила… Хорошо, согласна, – кивнула она, вешая венок на спинку стула. – Так будет лучше, как раз напротив него. Посмотрим реакцию.
Когда санитара завели в кабинет, он бросил взгляд на венок и равнодушно отвернулся в другую сторону.
«Нервы у него, конечно, стальные, – подумал Обручев, следя за реакцией Саввы. – На мякине вроде венка его не проведешь. Придется все доказывать». И вслух задал вопрос задержанному:
– Какие у тебя были отношения с Кашиной? – спросил его сыщик.
– Кто такая? Первый раз слышу эту фамилию.
– Надо полагать, ты и про Кашина ничего не знаешь?
– Еще и Кашина какого-то приплели! Нет, не знаю.
– А мы нашли их кровь в твоей квартире, – слукавил оперативник (до экспертизы только что обнаруженной крови было еще далеко). – Понимаешь, голова садовая, кровь обеих жертв, которых ты грохнул у себя в квартире!
– Никого я не убивал! Да, одалживал ключи этому ублюдку Гоше, может, он что-то сотворил… Вспомнил! Однажды после него полы были чисто вымыты, чего никогда за ним не наблюдалось. Может, смывал кровь?
– А ребенок-то твой был! – воскликнула Яковлева, не выдержав наглых высказываний задержанного. – И ты не сможешь это отрицать! Экспертиза все докажет! Ты и на венке написал им прощальные слова!..
– Во-первых, никакая экспертиза ничего не докажет! Ребенок не мой. Во-вторых, венок тоже не мой. Где тут написано, что венок от Мишукова Савелия к Кашиной Елене…
– Елене? – переспросила Яковлева. – Откуда тебе известно ее имя, если эту фамилию в первый раз слышишь? Ты сейчас будешь утверждать, что узнал ее данные в морге. Но ты произнес ее имя так, как произносят только в отношении хорошо знакомого человека. Ладно, допустим, я поверила тебе. А завтра я найду место, где ты купил этот венок и сделал надпись. Ты мужчина видный, надеюсь, что женщина из ритуальной конторы хорошо тебя запомнила.
Савва посидел немного молча и вдруг разразился гневной тирадой:
– Давайте, ищите, доказывайте! Сидите тут, изображаете из себя великих вершителей судеб, знатоков человеческой души! Что вы знаете вообще о душе, о любви, о боге! Ничегошеньки! Не вам решать мою судьбу, не вам меня судить! Все, я с вами больше не буду разговаривать, отведите меня в камеру!
Когда задержанного вывели из кабинета, Обручев, обращаясь к Яковлевой, в сердцах воскликнул:
– Каков он, а?! Будет до конца держаться, а ты его жалела! Завтра с венком обойди все ритуальные конторы, а я начну готовить Скворцова к очной ставке. Будем доказывать его злодеяния следственным путем.
Ночью спалось плохо. Обручев несколько раз вставал и пил холодную воду. Мысли его вновь и вновь возвращались к санитару-убийце.
«Надо завтра поставить точку в этом деле, – думал он, лежа в темноте с открытыми глазами. – Большая надежда на очную ставку, следователь прокуратуры опытный, проблем, думаю, не будет. Да и Скворцов вроде настроился решительно… Далее экспертиза крови, венок, молоток…»
Он не заметил, как уснул. Его разбудила трель телефонного звонка. Включив свет, взглянул на часы – было пять утра.
– Анатолий Евсеевич, тут задержанный хочет признаться в убийствах и требует тебя. Подойдешь, или до утра потерпит? – проговорил в трубку дежурный.