Оттеснив партизан в горы, белые под прикрытием японских гарнизонов начали концентрировать свои силы у южной границы «нейтральной зоны». В районе станций Шмаковка и Уссури был сосредоточен авангард в количестве двух с половиной тысяч штыков и сабель и бронепоезд «Волжанин». Теперь даже для красных не было секретом, что удар они нанесут по Хабаровску.
В конце ноября белые перешли в наступление на станции Иман[44] и Уссури. Там держал оборону стрелковый полк красных численностью до 550 штыков без артиллерии и один бронепоезд Народно-революционной армии. Первая рота полка погибла после двухчасового боя — на нее обрушился Камский пехотный полк с дивизионом конницы. Уничтожив роту, белые захватили станцию Уссури. Части Народно-революционной армии, не успев уничтожить мост через реку Уссури, отошли на север. Заняв станцию, белые повели наступление вдоль Уссурийской железной дороги на станцию Прохаско, выбросив одновременно сильную конную группу в пятьсот сабель для обхода левого фланга стрелкового полка красных и выхода ему в тыл. Часть конницы полковника Илькова была направлена и по китайской территории для обхода правого фланга красных. Опасаясь обхода флангов, стрелки под прикрытием бронепоезда стали с арьергардными боями отходить на север.
Вскоре белые заняли Прохаско, а на следующий день после упорного боя захватили Иман. Подразделения стрелкового полка красных отошли к станции Бикин, намереваясь задержать здесь дальнейшее наступление белых. Бикинские позиции хороши были летом, когда прикрывались с запада полноводной Уссури. Зимой же, покрытая льдом, Уссури теряла свое оборонительное значение. Противнику не составляло труда, маневрируя по льду, вплотную подойти к бикинским позициям и обойти их с запада.
Правый участок обороняемых красными позиций упирался в Уссури у деревни Васильевка. Левый, проходя через станцию Бикин, тянулся к западным склонам Сихотэ-Алиня. В Васильевку подошел из Хабаровска батальон Отдельного стрелкового полка, на правом участке разместились остатки стрелкового полка, потрепанного под Уссури. Здесь же, на станции Бикин, находился бронепоезд красных и два орудия.
Внезапный атакой белые перешли в наступление на бикинские позиции. Продвигаясь главными силами вдоль железной дороги в направлении станции, они достигли правого фланга обороны красных. Батальон Отдельного стрелкового полка был выбит с позиций и начал отходить на Бикин. Но на полпути наткнулся на сильную группу противника и понес значительные потери, после чего отошел к станции Лончаково. Главные силы стрелкового полка, прикрывавшие Бикин, под угрозой быть отрезанными обходящей колонной противника, отошли на станцию Разенгартовка. Но не удержались и на новых позициях: белые численно во много раз превосходили обороняющихся. Молчановцы, развивая наступление вдоль железной дороги, выдвинули вперед сильный кавалерийский отряд, который реально угрожал левому флангу красных, оттеснил его к северу и захватил станции Лермонтовка и Разенгартовка.
Потеряв станции, красные с арьергардными боями стали отходить к станции Верино, куда с большим опозданием подтягивались перебрасываемые на помощь батальон стрелков, кавалерийский полк, два пограничных кавалерийских дивизиона. Западнее Хабаровска выгружался прибывший из Забайкалья Особый Амурский полк.
Но конная группа белых, совершив обход по китайской территории, произвела налет на станцию Дормидонтовка и подожгла железнодорожные мосты. Стремясь перерезать путь отхода частям НРА, молчановцы направили свою конную группу в обход хребта Хехцир с юга. Вслед за конницей они послали пехотную группу в составе Боткинского, Ижевского пехотных полков и Уральского казачьего полка при двух орудиях. Общая численность этих частей достигала 650 штыков и полторы тысячи сабель.
Оборону на этом направлении держал только сводный отряд коммунистов Хабаровской парторганизации в полторы сотни человек — все они погибли в неравном бою. Белые успешно продвигались на запад. Командующий частями Народно-революционной армии помощник Блюхера Серышев направил сюда кавалерийский и Особый Амурский полки. Кавалеристам удалось потеснить отряд полковника Илькова, но так как Особый Амурский полк, ожидая свои подразделения, следовавшие по железной дороге последним эшелоном, не пришел на помощь, то с подходом главных сил противника они отошли назад.
Былые части безостановочно продвигались к Хабаровску. Народно-революционная армия имела здесь кавалерийский полк, два пограничных кавалерийских дивизиона, Особый Амурский полк, два стрелковых полка, три взвода артиллерии и бронеплощадку бронепоезда. Общая численность войск составляла две с половиной тысячи штыков и сабель.
У белых была здесь группа генерала Сахарова в составе Воткинского, Ижевского пехотных полков, Уральского казачьего полка и бригады генерала Осипова общей численностью в две тысячи штыков, шестьсот сабель с четырьмя орудиями. На железнодорожном направлении оперировали части корпуса генерала Смолина численностью в полторы тысячи штыков, двести сабель при одном орудии. Войска белых превосходили части Народно-революционной армии вдвое.
Штурм Хабаровска становился реальностью. Мизинов в это время выходил к Амуру.
9
Село Верхнее Тамбовское открылось на рассвете — сразу же, как только вышли на последнюю сопку западного склона хребта. На возвышении стояла церковь, звонили колокола, шла служба.
— Не добрались еще красные до здешних священников, — говорил Куликовский. — Взялись бы, несомненно, крепко, да сил пока маловато. На военные-то операции их нет. Сами видите — горы без приключений прошли.
Мизинов и сам дивился легкому, несмотря на встречавшиеся пропасти, крутые обрывы и бурные реки, переходу отряда через Сихотэ-Алинь. Недельная прогулка в прекрасной местности, на дивном свежем воздухе — это был поистине подарок среди крови, бед и разрухи. Перед спуском в долину он в последний раз оглянулся на горы, увидел уже заметно поседевшие шапки сопок, полуголые березы, клены и грабы, боевито нахохлившиеся и припорошенные снежком шапки елей, пихт и лиственниц, заметил в голубом небе тонкий росчерк крыла японского козодоя…
— Благословенный край, — промолвил он. — Непуганый. Не тронутый войной.
— Увы, Александр Петрович, теперь следует об этом забыть, — посочувствовал Куликовский. — Впереди бои. И жестокие, полупартизанские.
— Так что же, мои горные пушки, сдается мне, могут не пригодиться? — спросил подъехавший к ним капитан Брындин.
— Не спешите радоваться, господин артиллерист, — Куликовский посуровел. — Я уверен, что красные не станут сквозь пальцы смотреть на нашу одиссею. Наш рейд для них, что заноза в мягком месте. Представьте — в тылах, в суровых природных условиях. Это ведь вам не Сальские степи, где добровольцы были видны, как яйцо на блюдечке[45]. Следовательно, ваши пушки, господин капитан, еще ох как пригодятся. Дальше опять пойдут горы, от Амги до Кербинской возвышенности — сплошные сопки да увалы. Горные пушки будут как раз кстати. Их ведь можно использовать как гаубицы? — пытливо посмотрел он на Брындина.
— При желании можно, конечно, — кивнул тот.
— Сказать по совести, капитан, особенного желания у меня не возникает, — приуныл Куликовский. — Скорее необходимость.
— Она-то и ведет нас в бой, несмотря на лишения и потери, — вмешался Мизинов. — Необходимость умереть за родину, необходимость бороться с отребьем за ее счастье — не высшая ли это свобода, господа? Так что — «ура» необходимости!
Отряд уже входил в Верхнее Тамбовское. Село было большое. Из края в край раскинулось оно версты на три — с одного конца другого не видать. Входили с юга. Когда последние обозы уже вошли в село, голова отряда еще не достигла его середины. На постой разместились кучно — по десяти человек в каждую избу. Крестьяне не возражали, благо что староста, ветеран японской войны, накануне обошел каждый двор, призывая односельчан к пониманию, то есть к «патритизму». Сам Мизинов со штабом остановился в его большом доме, в специально отведенной комнате, отгороженной от остальных глухой стеной и имевшей отдельный вход со двора.
— Так что не потревожите, ваше превосходительство, располагайтесь на покой, — говорил хозяин, пожилой бородатый мужик на деревяшке вместо левой ноги.
— Благодарю. Но не для покоя мы пришли сюда, хозяин, — ответил Мизинов. — Вот паромщики наладят переправу — сразу же выйдем.
— Наладят, всенепременно наладят! — кивал хозяин. — Я им еще утром, как только завидели вас на горах, указаниев-то надавал. Ну а пока отдохните все же малость. Амур-то преодолеть — тоже силы нужны… А то бы, может, дождались, пока намертво станет, а?
— Нет времени, отец, ждут нас на той стороне очень.
— Когда так, оно, конечно, надо поспешать, — согласился хозяин. — Я вам дам в паромщики самых толковых рыбарей наших, Семку да Васятку. Уж с имя-то хоть на край света! Могут даже куда подальше вас проводить.
— Далеко, пожалуй, не стоит, а вот если бы ты дал кого-нибудь в помощь моим разведчикам, чтобы на той стороне все как следует выведать, был бы тебе очень признателен.
— Дам, ваше превосходительство, дам. Да только что на той стороне-то? Там вплоть до самой Амги никого отродясь не бывало. Даже в нынешнем году, уж на что постреливают кругом, и то в тех краях — тишина.
— И все-таки надо разведать, отец, я не имею права вслепую вести тысячи людей неведомо куда. Даже переправляться через Амур не имею права, потому как река широкая, и при внезапном налете мы вполне рискуем оказаться в положении живых мишеней.
— Понимаю, понимаю, — согласно покачал головой старик, — дело военное. Сам в каких только переделках не бывал!
— А где ноги-то лишился?
— Да под Ляояном ихним, будь он неладен! — выругался хозяин. — Так пошел японец бомбить наши позиции, что мы даже опомниться не успели, как весь полк исколошматили на котлеты…