«Теперь дождаться обоза красных, пополнить боеприпасы, остальное оставить под надежной охраной, — размышлял Мизинов. — Понтонеров оставлю с Сухичем. Иваницкого, впрочем, с собой возьму. Судя по репутации этого Острецова, бой предстоит нелегкий. Нашего обоза ждать не стану, не успею к Белявскому…»
Он приказал прапорщику Сухичу соорудить небольшой укрепленный лагерь и приготовиться к встрече двух обозов.
— На какое-то время, прапорщик, вы останетесь здесь, — разъяснял Мизинов. — Дам вам десяток забайкальцев хорунжего Маджуги. Думаю, в ближайшие дни вас никто не потревожит. Все ясно?
Сухич козырнул и щелкнул каблуками.
— Кажется, вы дождались своего часа, — подошел Мизинов к Брындину. — Мы выступаем, и ваши горные пушки весьма пригодятся. Дождемся Татарцева с обозом красных, потом Яблонского, пополним боеприпасы и в путь! Готовьте артиллеристов.
А ротмистр Татарцев тем временем наседал на пятки уходившему обозу красных. К несчастью для догоняющих, обоз тащился вдоль Амгуни, в этом месте протекавшей по широкой долине. От берега до леса было по меньшей мере метров триста, так что на внезапность удара Татарцеву рассчитывать не приходилось. Однако на раздумья времени не оставалось, и ротмистр пошел ва-банк. Полсотни всадников пустил вдоль кромки леса вперед, наперерез обозу, а другая полусотня вылетела с тыла, всадники вынули шашки и без криков атаковали вдоль берега.
Но молчаливый маневр успеха не имел. Баклагин, ехавший на лошади посреди обоза, моментально заметил противника.
— Пулеметы! — прозвенел в морозном воздухе его зычный голос. Обозные Острецова продемонстрировали образец собранности: еще на полпути к обозу Татарцев, летевший впереди второй полусотни, увидел, как первая и последняя телега изрыгнули по атакующим снопы огня. После первой же очереди его лошадь споткнулась, Татарцев, застряв сапогом в стремени, не успел выскочить из седла и полетел вперед, через гриву. Больно ударившись левым плечом о корягу и превозмогая боль, он вскочил на ноги и побежал за всадниками, командуя на ходу:
— Рубить!.. Пленных не брать!..
Передние ряды всадников падали, через коней перелетали следующие. Расстояние между атакующими и обозом стремительно сокращалось. Баклагин, стреляя из нагана по всадникам, хрипло, на пределе возможного прокричал:
— Телеги вали!
Но было поздно. Кавалеристы уже влетели в обоз и рубили сплеча, лихорадочно и напряженно дыша. Из ноздрей лошадей валил густой пар, застилал глаза оборонявшихся. Баклагин, пытаясь перевернуть телегу, на мгновение отвлекся, и в ту же секунду налетевший конный жутким, с потягом, ударом раскроил ему череп. Обливаясь кровью, Баклагин схватился за голову и упал. Приподнятая им телега грохнулась на колеса и накрыла уже бездыханное тело.
Через минуту все было кончено. Подбежавший Татарцев приказал собрать тела погибших и метавшихся по берегу лошадей. Подсчитав потери, приуныл. Поистине, это была Пиррова победа[60]: в атаке погибло тридцать два человека. Их уложили на две телеги, собранных лошадей привязали одна за одной и отправились в обратный путь.
Трофеи, доставленные Татарцевым, были богаты: триста восемьдесят трехлинеек, несколько десятков ящиков патронов к ним, консервы, теплые полушубки и валенки…
— Ну что, выступаем, ваше превосходительство? — спросил Мизинова Брындин.
— Погодите немного, капитан, — ответил генерал. — Надо дождаться Маджугу.
… Арсений гнал коня густой тайгой. Передав приказ Мизинова Яблонскому и памятуя о том, что предстоит выступление, он тут же понесся обратно. Игольчатые ветки остро хлестали лицо, морозный воздух проникал сквозь распахнутые полы барчатки, но Маджуга не обращал внимания и гнал коня, как заполошный. Оставалось версты две, когда Арсений заметил впереди стоявшую на тропинке лошадь. Подскакав ближе, он увидел, что возле лошади ничком лежит человек, одетый в поношенную офицерскую шинель с погонами капитана. На голову низко натянута папаха.
Маджуга соскочил с коня и наклонился над лежавшим.
— Ваше высокоблагородие, очнитесь! Живы, нет? — он слегка потормошил офицера за плечо. Лежавший слабо простонал. Арсений перекрестился и осторожно перевернул его на спину, задрал повыше папаху. Незнакомец зарос густой черной бородой, на ней поблескивали кусочки льдистого инея. Маджуга потер его щеки перчаткой, и офицер слегка приоткрыл глаза.
— Помогите, — вновь простонал он.
— Да это завсегда пожалуйста, — заговорил Маджуга. — Считайте, что вы в безопасности. Только кто вы, ваше высокоблагородие?
— Капитан Воротников, — едва выговорил офицер. — Из армии генерала Молчанова… Взят в плен под Волочаевкой… Бежал… Хотел найти своих… Заплутал… Промерз… Вы офицер?.. Свой?..
— Да свой же, свой! — успокоил Маджуга. — Вам повезло, господин капитан. Вы у своих, в отряде его превосходительства генерал-майора Мизинова…
— Я слышал… про его… геройский рейд, — шептал капитан. — Надеялся… выйду к нему… Господь услышал меня…
— Конечно, услышал! Его превосходительство здесь неподалеку… Я вот возвращаюсь к нему от начальника штаба, выполнял приказание, чтобы обоз подтягивался… Сам Лександра Петрович верстах в двух всего… Сейчас мы с вами в аккурат к нему и попадем. Он сразу же выступает на север Кербинского склона, туда Острецов направился на помощь Струду… Его превосходительство хочет ударить в тыл, а капитан Белявский с севера, чтобы, значит, зажать Острецова… Вот ведь радость какая вам, господин капитан! И вам радость, и Лександре Петровичу, значит… И что обоз поспевает, и что новый человек нам в помощь… У нас ведь трудно с офицерами-то… А вы, верно, грамотный, в боях вон не впервой… — тараторил Маджуга, обняв капитана за шею и пытаясь приподнять его.
Морозную оторопь тайги и речитатив Маджуги оборвал глухой выстрел. С сосновой лапы сорвался крупный комок снега и упал на голову Маджуги. Арсений недоуменно выпучил глаза и, опустив лежавшего, не мигая смотрел на него. Снег просыпался с папахи ему на ресницы, на щеки, на нос. Арсений не почувствовал, лишь слабо вздохнул и повалился на тропинку, разбросав руки в стороны.
Высвободившись из-под грузного тела Маджуги, незнакомец ловко поднялся на ноги, спрятал дымящийся револьвер в карман шинели, нагнулся над распростертым телом и презрительно обронил:
— Ваша основная беда в том, господин хорунжий, что вы слишком доверчивы. Современная война этого не прощает.
Потом вытащил из кобуры убитого наган, спрятал оба в карманы шинели, вскочил в седло своей лошади и поскакал в том направлении, откуда приехал хорунжий, оставив Арсения умирать на холодном снегу.
Но Маджуга еще не умер. Через несколько минут он открыл глаза, коснулся гимнастерки и поднял руку к лицу. На пальцах алела кровь. Он тем не менее приподнялся, с огромным усилием перевернулся на четвереньки и пополз к коню. Держась за стремя, дернул коня книзу. Как любая казачья лошадь, приученный к различным командам Варяг тут же лег перед хозяином. Тому только оставалось перевалиться через седло и хлопнуть коня по крупу. Обратную дорогу Варяг знал сам…
Первым на рысившую к лагерю лошадь обратил внимание прапорщик Сухич. А когда Варяг подбежал ближе, заметил и лежавшего поперек седла человека. С двумя бойцами сняли его с седла и, узнав Маджугу, позвали Мизинова.
— Арсений, что с тобой? — с дрожью в голосе допытывался генерал, приподняв голову Маджуги и вглядываясь в его полуоткрытые глаза. — Кто тебя так?
— Капитан Воротников… — проговорил Маджуга и закрыл глаза.
— Что обоз, Арсений? Ты передал Яблонскому?
— Обоз будет… — Маджуга приоткрыл глаза. — Ждите… Берегитесь… капитана Воротни-и-и… — и его голова бессильно скатилась с ладоней Мизинова.
— Доктора! Иваницкого сюда, живо! — скомандовал Мизинов.
Но прибежавший Иваницкий, приложив ухо к груди хорунжего и нащупав его пульс, печально изрек:
— Увы, я бессилен. Он потерял слишком много крови…
«Но кто такой Воротников?» — мучительно думал Мизинов, закрывая Маджуге глаза. Положительно, в его отряде человека с такой фамилией не было. Всех своих офицеров Мизинов знал не только по фамилии, но и в лицо.
— Выступаем немедленно! — немного подумав, решил он. — Собирайтесь, доктор.
Бойцы захлопотали, перекинули за плечи вещмешки и винтовки, поправляли конские сбруи, офицеры, нервно куря, обходили строй. Мизинов вызвал одного из забайкальцев, оставленных с Сухичем, и приказал ему скакать навстречу генералу Яблонскому с приказом немедленно свернуть со всем обозом к северу Кербинского склона, не заходя в лагерь, и соединиться с отрядом. Рисковать обозом после происшествия с Маджугой Мизинов не хотел.
— Пусть даст тебе одного офицера и одну подводу с патронами, — приказывал Мизинов казаку. — Боюсь, что бой предстоит нелегкий, учитывая наличие там и товарища Струда. Так что вы второпях ко мне, а генерал чтобы тоже как можно быстрее шел туда. Понял? Дорогу на склон найдешь?
— Она мне ведома, ваше превосходительство, — подтвердил казак. — Чуть, стало быть, правее нашего лагеря и прямиком туда, — казак махнул рукой направление и пустил коня в намет[61].
— Прапорщик, вы не остаетесь, вы идете с нами, — приказал Мизинов Сухичу.
9
Капитан Воротников не рискнул сразу же явиться к Мизинову, правильно рассудив, что удобнее будет примкнуть к подходившему обозу, по пути обдумав ситуацию.
«Надо же, как внезапно, — думал капитан, скача на восток. — Не думал я, что такая удача выйдет, что сразу на него и попаду!.. Но к нему сразу нельзя. Во-первых, он узнает меня сразу. Во-вторых… Впрочем, никаких вторых нет! — оборвал он себя. — Узнает, и все!.. Тут надо потоньше…»
А между тем времени на раздумья не оставалось вовсе, нужно было решаться на что-то безотлагательно. Его мысли оборвал показавшийся впереди обоз. «Вот и все, — мелькнуло в голове Воротникова, — теперь пан или пропал!» Он пришпорил коня и через минуту подлетел к тянувшимся телегам. Увидев генерала, шагавшего возле первой подводы, Воротников направил коня к нему, соскочил на снег и отрапортовал: