– Слушаю... – твердо произнес Пряхин.
– Толя... большая просьба... Не сейчас. Через пару часов после того, когда меня возьмут, дай, прошу тебя, ориентировку на Дорофеева, ты знаешь... Особо опасен при задержании и все прочее... Он сейчас где-то за Ретиховкой ошивается. Не хочу, чтобы эта сволочь подвела Алину под монастырь.
– Понимаю, Станислав Сергеевич...
– Не перебивай, Толь, времени в обрез... Надо его там и оставить, понял? – И, задумчиво потерев свой высокий покатый лоб, прибавил: – И второго... Это, естественно, за отдельную плату... Запоминай, Толя: Мостовой Андрей Геннадьевич. Военный отставник. Пробьешь по картотеке... Сделаешь?
– Все что смогу, товарищ полковник... Обещаю...
– Ну, вот и хорошо... Спасибо тебе, Толь... Ну все – пошли-пошли, а то Серега уже, наверно, весь изъерзался. Пойдем, Толя. – И, похлопав последнего надежного друга по плечу, развернулся и, не оглядываясь, пошел к крыльцу уверенными, быстрыми шагами.
Демин
– Ну, чего тебе еще-то нужно? – теряя терпение, скривился Чалый, глядя на заглянувшего в приоткрытую дверь Андрея Ильича. – Я же сказал – в хату не пущу. Там, во дворе этого своего обосранца и отдраивай. Пока блестеть не будет. И от крыльца – ни на шаг. Усек?..
– Мороз... – заикнулся Демин.
– Ну, и что? – съязвил Чалый. – Говно примерзло?
– Можно я чайник возьму? – не унимался Андрей Ильич.
– Нет, Толян, – картинно возмутился Чалый, – он уже меня вконец достал, лепила нудный! – И, выдержав долгую строгую паузу, перекинувшись с друганом веселым взглядом, снисходительно прибавил: – Ладно. Бери... Помни мою доброту...
Демин не заставил себя долго ждать. Прошмыгнул в кухню, смахнул с печи клокочущий кипятком закопченный чайник и тут же исчез за дверью.
Чалый, мгновенно поскучнев, глянул ему вослед. Протяжно вздохнув, лениво перевел глаза на корефана:
– Вот попали, блин... Ладно там, с пацанами погаситься – это в мазу, а так сидеть с замудонцами этими... С тоски помрешь...
– А может, пульку писанем? – откликнулся Толян. – Ты как?
– А карты?
– Да у Дыбы в бардачке по-любому есть.
– Так вдвоем же не прокатит?
– А че вдвоем-то? Кто-нибудь из этих Айболитов точняк в теме... А пока там скрестись будут, давай в очко.
– А баксать будешь? Впустую-то – западло...
– Ну, по малой можно... Я ж с собой почти ничего не брал, а в долг, знаешь же, не играю.
– Ну лады. Лови ключи, – оживился Чалый. – Можешь там еще музон врубить. И этим мормышам пару пистонов вставь, чтоб побыстрей крутились. А то устроят, говнюки, на радостях банный день...
С самого момента отъезда Дыбенко Андрей Ильич находился в состоянии какого-то крайнего душевного напряжения. Каждый нерв его тела, казалось, был совершенно оголен. Любое действие давалось с большим трудом. И даже то и дело лихорадочно мелькающие в мозгу обрывки мыслей вызывали в нем какие-то парадоксально болезненные физические ощущения. И когда оставленные для присмотра за ними бандюки вытолкали их на мороз, чтобы там он, Демин, привел в надлежащий вид попавшего в глубочайший ступор Купцова, все его существо буквально молило о побеге. Но, удивляясь самому себе, Андрей Ильич все медлил и медлил. Какой-то навязчивый внутренний голос нашептывал ему о том, что еще не время. Еще не сложилась до конца благоприятная ситуация. И он этому настырному подсказчику все уступал и уступал. И, как оказалось, вполне благоразумно...
Толян вывалил на крыльцо. Погремев ключами, саркастически поглядел на находящийся в полном разгаре процесс помывки обделавшегося дитяти:
– Пять минут еще на все про все. Понял, батяня?
– ...
– И ни минутой больше. А то – накажу. Догоняешь? – И, не дожидаясь ответа, открыл машину. Положил связку ключей на водительское сиденье. Покопался в бардачке и, достав запечатанную карточную колоду, захлопнул дверцу и повернулся к дому. Прошел по направлению к крыльцу пару шагов и замер, спохватившись. Обернулся, и их с Деминым взгляды скрестились, срослись как будто. И на мгновенно вспотевшем покатом лбу Толяна задергалась, заскакала синяя извилистая жилка. Он моментально просек, что оплошал. Понял, что не успевает. Демин находился гораздо ближе к машине. И Толян дернулся было, всунул руку за пазуху, пытаясь добраться до наплечной кобуры. И этого короткого мига Андрею Ильичу вполне хватило. Уж очень долго и мучительно торопил он этот заветный миг! И Демин с размаху выплеснул в лицо Толяна еще не успевшую остыть воду из чайника. И в несколько секунд, зашвырнув в салон застывшего со спущенными штанами Сергея, оказался за рулем джипа. И удачно, с первой же попытки, попал ключом в замок зажигания. Завел и тут же бросил в задний разворот заревевший непрогретым движком автомобиль. Рывком затормозил и снова надавил на газ.
Щир
Слизнул кровинку с уголка губы, передернулся и с отвращением сплюнул на снег красный тягучий сгусток. Стойкий звериный дух прочно поселился и в ноздрях, и во рту. Заляпанный замерзшей юшкой и ошметками волчьей требухи, камуфляж противно шаркал и скрипел при каждом шаге. Уже помойно мутило от голода и перенапряжения. Горела и нещадно ныла опухшая прокушенная рука.
Шел всю ночь, поминутно озираясь, готовясь к тому, что голодные твари догонят и начнут рвать на части. Но бог миловал. Может, со следа сбились, а может, нажрались вдоволь, до визга, своим сдохшим матерым собратом.
Просто повезло. Уматно[51]пронесло, прокатило мимо... А петрил[52]уже – все. Каюк, амба...
В Ретиховку идти было нельзя. Там-то уж точно кодла зачалит[53]. И если даже не засмолят[54], то уж, точняк, нальют, как богатому[55]. Потому решил рвать в сторону Отрадного, примерно прикинув по своим старым следам нужное направление.
Тащился по тайге и усиленно ворочал дыней. Иква[56]осталась в городе. Этот марамой Игорек приказал перед выездом никому с собой никакой ксивы[57]не брать. Теперь придется какого-нибудь лоха щипануть[58]– иначе в поезд не сядешь. Хорошо еще овес в наличии. Пара франклинов в заначке. На какое-то время можно не париться. И пожрать хватит, и флакон[59]дернуть.
Но прошляпил, купился, как пацан, когда неожиданно вынесло на бугор запряженную в дровни лошадь. Не успел вовремя метнуться за дерево. Заметили, суки! Догнали и сбили с ног. Хохотнувший Дыба прищурился, потирая кулак:
– А-и, молодца! Сам пришел, да?! Решил, гондон, не сучиться?
– Да нет... – попытался вскипишнуться Щир, но, поглядев в черные кошачьи зрачки Дыбенко, понял, что пропал. Что поздно петь по-белому в пустой надежде на спасение, поздно ехать на небо тайгой. И, сглотнув слюну, хрипло попросил:
– Дай покурить. Уже уши прет...
– Дай ему, Вить, – снисходительно буркнул Шурик. – Пусть дыманет на прощанье...
Щир, стоя на коленях, терпеливо, вперив взгляд в перетоптанный снег, подождал, пока пацан подойдет поближе, взял у него сигарету из рук, нагнулся, чтобы прикурить от протянутой зажигалки и тут же отработанно посунулся вперед. Двинул мордатого головой в пах, и тот, сложившись пополам, зажав ладонями свое поврежденное хозяйство, застонал. Дыба шустро среагировал – схватил Щира за волосы и потащил на себя. И сразу вверх. И, коротким рубящим ударом согнутых пальцев саданув его по кадыку, тут же отдернул руку. Щир выгнулся дугой и натужно захрипел, и глаза его полезли из орбит, закатились. И, пару раз дернувшись, как кукла с севшей батарейкой, он в последний раз, словно только со сна, лениво и протяжно потянулся и затих.
Татьяна
Обида на Андрея очень скоро прошла, истаяла без следа. Не такая уж она и дура, чтобы не понять, что нагрубил-то он ей вовсе не по злобе, а просто чтобы отвадить от себя в опасное время, оберечь от серьезной напасти. А значит, не совсем же она ему безразлична! Значит, питает он к ней все ж таки какие-то чувства! Ну, пускай не любовь... Пускай хоть бы жалость. И то уже для нее ой как важно! Так дорого знать, что она для него не пустое место!.. Тогда еще можно жить и надеяться, и терпеливо ждать, что когда-нибудь, может быть, и приблизится он, прирастет душой. Поймет, дурак безглазый, что другой такой, как она, ему ни в жизнь не найти! Ей же не деньги от него нужны, не блага какие-то земные, как жадной и глупой его женушке! Ей же надо просто, чтобы был всегда рядом. Всегда – и в горе, и в радости. А уж она-то ему всю себя отдаст. Всю как есть, без остаточка! Только б понял про это! Только б понял...
Шла с Семенычем по лесу и терзала себя, и мучилась. Разум говорил, что прав Андрей – нечего ей там мешать, висеть у него на руках тяжким грузом. Что больше пользы будет, если приведут они мужиков деревенских на подмогу, в полицию сообщат... А сердце ни в какую не соглашалось, тянуло назад. Призывало вернуться к нему обратно, чтоб хоть как-то помочь. Да хотя бы собой заслонить, если надо будет!.. И так плохо было от мыслей этих, что кружилась голова и отнимались ноги. Просто отказывались нести по глубокому рыхлому снегу. Страсть как хотелось остановиться, присесть на минуточку, чтоб поплакать о своем. Может, тогда и попроще, полегче станет...
Семеныч, тяжело дыша, шагал впереди, то и дело опасливо поглядывая на Танюшу через плечо. Как чувствовал, что с ней сейчас творится. Горевал, по-видимому, что не может ничем ей сейчас помочь.