— Есть и в печи, есть и в виде муки, — захихикала заведующая. — Если так дело и дальше пойдёт, то моя столовая к концу вашего чемпионата выполнит годовой план.
— Если мы с Иваном что-то задумали, то можно сразу расчищать угол под переходящее красное знамя, — тут же ещё раз похвастался Харитоныч, и я уловил еле заметный запашок самогона, которого старик уже успел где-то тяпнуть. — А когда наши оловянные солдатики повалят на рынок, то там только держись, ух! Я может быть, в Германию поеду для передачи опыта.
— В ГДР, — поправил я хозяина лачуги и, выразительно посмотрев на часы, уже хотел было поблагодарить за трот и попрощаться, как наконец-то Галина Игоревна произнесла:
— Иван, мне нужно с вами по одному делу переговорить, желательно наедине.
— Да-да идите-идите, поворкуйте, я не возражаю, — крякнул Харитоныч.
Я недоумённо пожал плечами и, кивнув головой, пригласил Галину Игоревну в свою персональную спальню. Конечно, можно было воспользоваться для переговоров и баней, где я недавно поменял не только полки, но и пол. Однако тесное помещение парной комнатки для деловой беседы я счёл несколько неуместным.
— Иван, тут дело такое, как бы это сказать? — занервничала заведующая столовой, когда мы остались одни.
— Галя, говори прямо, а то мне уже пора, — буркнул я, ткнув пальцем в наручные часы.
— Завтра начинаются каникулы, и я подумала, что ваш вагончик около хоккейной площадки можно было бы открыть на постоянной основе. Дети прибегут, покатаются на коньках, проголодаются…
— Отличная идея, я только — за, — протараторил я, перебив девушку.
— Да, но мне отдавать 250 рублей за каждый день аренды очень дорого, — виновато пролепетала она.
— Согласен, — кивнул я. — Тогда поступим так: в день, когда проходит домашний матч, аренда останется прежней, а в остальное время от вас потребуется оплатить работу двух пенсионеров, которые обслуживают стадион — чистят лёд, разгребают трибуны и проделывают дорожки.
— Сколько? — Галина резко перешла на деловой тон.
— 330 каждому, — хохотнул я, но увидев округлившиеся глаза девушки, добавил, — шучу. Товарищи пенсионеры у нас зарабатывают по 4 рубля на брата. То бишь аренда в обычный день обойдётся в 8 рублей. По рукам? — я протянул Галине свою лопатообразную ладонь.
— Чудненько, — захихикала заведующая столовой, поджав мою руку. — А Новый год вы, Иван, с кем празднуете?
— С голодранцами он своими празднует, — ответил старик Харитоныч, беспардонно заглянув в мою комнату.
— Не с голодранцами, а с актёрами агитбригады «Фреза», — проворчал я.
— Вот я и говорю, с голодранцами, — упрямо произнёс старик. — Братцы, ну давайте уже что-нибудь выпьем посерьёзнее чая за наступающий год, который будет лучше прежнего! Душа ведь горит!
— Аха, горит синим пламенем, — буркнул я. — Девушки, сразу хочу предупредить: домашнюю настойку пить не советую. Кстати, самогон тоже. Чревато! Я ушёл, спасибо за торт!
— И мы тоже пошли, — уцепилась за меня Галина Игоревна. — Спасибо за чай, Иннокентий Христофорович. С наступающим.
— Я — Харитонович, — обиделся старик, когда я и барышни стали активно собираться.
И в какой-то момент мне стало жаль одинокого хозяина лачуги, которого сейчас ожидало привычное алкогольное забытьё. И вместо праздника души и сердца, вместо пожеланий всех благ под бой новогодних курантов, старику светила перспектива — тупо проваляться на диване, накрывшись газеткой. Поэтому, накинув на себя пальто, я немного потоптался на пороге и произнёс:
— Харитоныч, не хочешь сидеть дома один, приходи в ДК, с голодранцами познакомлю. Там такие парни, что им твой самогон, как слону дробина.
— Я подумаю, — пролепетал он.
В первоначальный гастрольный график агитбригады «Фреза» два дополнительных праздничных концерта на сцене городского ДК не входили. Планировалось, что мы один раз покажем стандартную программу с 18.00 до 20.00 и разойдёмся по домам. Однако 29-го декабря утренний воскресный прогон для городского начальства прошёл с таким успехом, что в финале первый секретарь местного горкома КПСС, товарищ Николай Мазеин, аплодировал стоя. Особенно его зацепил мой дедморозовский номер, на котором товарищ секретарь хохотал до слёз и икоты, заражая своим смехом остальных членов худсовета. Я, кстати, из-за этого прогона и последующего обсуждения программы чуть не опоздал на хоккей.
А уже в понедельник Киру Нестерову вызвал к себе директор Дворца культуры товарищ Юрий Осинников и поставил её в известность, что 31-го числа концертов будет не один, а целых три. И первый должен стартовать в 14.00, второй в 17.00, а третий вообще в 20.00. Возражения Киры, что в агитбригаде собраны любители, что все ребята где-то учатся и где-то работают, и им сложно давать три концерта подряд, были отметены, как оппортунистические и бросающие тень на героический советский комсомол. А чтоб актёры-любители трудились на сцене с особым рвением, товарищ Осинников пообещал выплатить по 5 премиальных рублей каждому.
— Даже на закуску не хватит, — возмущались парни в гримёрке перед первым праздничным концертом.
— Вообще не говори, — ворчал исполнитель злодейских ролей Витёк, — этот сезон доиграю, а потом ищите себе другого дурака.
— А ты, Иван, что скажешь? — спросил меня звукорежиссёр Ярик.
— Я думаю, что нужно было настойчивей торговаться, — пробубнил я, так как мне в этот момент одна из актрис приклеивала белую бороду и усы. — Вот смотрите: в зале 800 мест. Билет на представление стоит 50 копеек. Значит, после трёх концертов в казну ДК вольётся сумма равная одной тысячи двумстам рублям. Нас в агитбригаде всего 15 человек. Следовательно, по двадцатке на творческую единицу можно было бы выбить. Причём дело не в деньгах.
— А в чём? — перебила меня Кира Нестерова, которая ещё в коридоре услышала данный разговор.
— В самоуважении, — буркнул я. — Нельзя позволять вытирать об себя ноги. Мы — любители, заоблачных гонораров не требуем, но 5 рублей — это же просто подачка нищему.
— Если хотите, я вам всем из своей зарплаты доплачу, — обиделась наша самоотверженная режиссёрка.
— Спокойно, — сказал я и, встав с кресла, потряс головой и активно подвигал лицевыми мышцами, так как на вчерашнем концерте в посёлке Луньевка у меня отклеился ус на финальной песне, когда я горланил, что трусишка зайка серенький под ёлочкой скакал. — Спокойно, товарищи артисты. Кира Владимировна, вы хоть какой-то договор подписали с директором ДК?
— Какой ещё договор? — опешила руководительница агитбригады.
— Значит, не подписали, вот и замечательно, — хохотнул я. — Несите бумагу, сейчас я составлю соглашение в двух экземплярах на оказание творческих услуг и пропишу общую сумму в 300 рублей. И пусть только товарищ Осинников попробует не поставить свой автограф. Сам будет два часа бегать, прыгать, развлекать почтеннейшую публику и петь песенку про ёлочку, и так три раза подряд.
— Вот это я понимаю, — крякнул Витёк, — вот это ход конём по голове, хе-хе.
— Правильно, Ваня, давно пора раскулачить этих буржуев! — выкрикнула из коридора Наташа Сусанина. — А то мы уже дошли до того, что свои деньги тратим на пошив костюмов. Знаете, сколько я отдала за последнее платье? Много!
— Правильно! — закричал разом весь творческий коллектив.
За полчаса до первого концерта, когда мы на сцене репетировали общий выход и финальную песню, за кулисы прибежал взволнованный директор Дворца культуры. Это был высокий мужчина с очень большой головой и длинными худыми руками. И эти руки товарища Осинникова сжимали, составленные мной деловые бумаги, и судорожно тряслись.
— Кто такую гадость придумал? — высоким тенором пропел он. — Кто надоумил вас на такую каверзу? Хотя можете не отвечать, — товарищ Осинников уверенно уставился на мою белую дедморозовскую бороду.
— А что вас, собственно говоря, смущает, понимаешь ли? — прокрякал я, пародируя позднего Ельцина. — Сумма или порядок в деловой документации, понимаешь?
— Прекратите ломать комедию, товарищ Тафгаев! — завопил директор ДК. — Нам всем известно, за что вас сослали сюда! Вот за эти самые штучки! — Осинников потряс договором, написанным в двух экземплярах.
— Меня в этот городок сослали, товарищ директор, за то, что я подобный договор вовремя не подписал, — произнёс я своим собственным голосом и обратил внимание, что перепуганные актёры постарались, как можно незаметный спрятаться за мою широкую спину. — Ещё раз четко, внятно и по пунктам, что вас в договоре не устраивает?
Я сделал решительный шаг навстречу к директору и тот моментально струсил, по крайней мере, чуть «сдулся» и потерял былую уверенность. Кричать на зашуганных артистов самодеятельности и на хоккейного тафгая — это не совсем одно и тоже. Во втором случае может что-то большое и тяжёлое незаметно прилететь в челюсть.
— Это так не делается за полчаса до концерта, — промямлил Осинников.
— А за день ставить в известность творческий коллектив, что будет не один концерт, а целых три — это нормально? — прошипел я. — Подписывайте бумаги и дайте нам спокойно подготовиться. Иначе мы за конечный результат не отвечаем.
— Вы меня режете без ножа, — неизвестно кому пожаловался директор ДК.
Затем он подошёл к столу, на котором лежал звуковой пульт и магнитофон, хлопнул нашим договором о столешницу и, тихо про себя выругавшись, поставил свою размашистую подпись под обоими экземплярами.
— Только попробуйте мне завалить представление, — Осинников погрозил пальцем всей агитбригаде, — тогда поговорим с вами в другом месте.
— Только попробуйте не расплатиться с артистами, тогда встретимся в ОБХСС, — пригрозил я, чем напугал директора ДК ещё сильнее.
Товарищ Осинников нервно хохотнул, поискал глазами поддержки в лице этих самых артистов, но быстро сообразив, что с таким дураком как я связываться себе дороже, очень шустро покинул зал, выскочив через боковой выход на сцену.