— Не понимаю, о чём речь? — соврала девушка, но вернула вымученную унылую улыбку на лицо. — Ты нас с кем-то перепутал.
— Не звезди, — прошептал я на ухо «ночной бабочке», — кто вообще так по-дилетантски спланировал операцию? Тебя местная Анжелка с подругами вмиг расколола.
— Вот карга старая, — вырвалось изо рта «валютной проститутки».
— Короче, кого пасём? — свой вопрос я сопроводил ещё один хамским сжатием той части женского тела, что пониже спины.
— Сама ничего не поняла, — пролепетала «ночная бабочка», — привезли и сказали, чтобы ты, Валера, который Харламов, и ваш молоденький Борис никуда до часу ночи из гостиницы не делись. Бред какой-то. Тем более если ты в теме.
— Это не бред, это просто бардак. Да, улыбайся ты! Завалим операцию! — я сгрёб девушку в свои плотные объятья, а она в ответ разразилась громким заразительным смехом. — Мне майор Шаманов намекнул, что нашу команду хотят закрыть. Тебе что-то об этом известно?
— Тоже только намекнули, — призналась Ирина. — Что-то там на самом верху, в правительстве, в последний момент переиграли.
— Ясно, теперь запоминай, — зашептал я, прижавшись к самому уху девушке, — своим кураторам ни слова, что я в курсе операции. И подругам своим ни-ни. Мой майор Шаманов уже второй год не может вычислить «крота», который «сливает» информацию западным спецслужбам. То, что команду «сняли с пробега» — это так, мелочи, предлог. В этой конторе, я тебе скажу, такая подковёрная борьба идёт, что лучше не встревать. Кстати, одну девочку из гостиницы «Москва» за её «длинный язык» недавно «пришили». Вот так.
— Как мне это всё надоело, — тяжело вздохнула «ночная бабочка» Ирина. — Уехать бы на запад, и всё забыть.
Глава 4
Утром 31-го декабря на тренировочном катке «Кристалл» на свою хоккейную дружину было страшно смотреть. Лица помятые, красные из-за повышенного кровяного давления, которое является побочным эффектом утреннего похмелья. А чехословацкий вратарь Иржи Холечек, натянув на себя тяжёлую вратарскую амуницию, даже не смог выкатиться на лёд, так и остался сидеть на скамейке запасных. Чехи вообще вчера повеселились на славу, выпив по 15 литров на брата. А вот старший тренер Эл Арбор, хоть спиртного не употреблял, слёг в гостинице с какой-то неприятной простудой. Поэтому я, окинув взглядом нашу болезненную «Москву Ред Старз» тихо скомандовал:
— Против часовой стрелки, вдоль борта, покатили в прогулочном темпе. Не спешим, жилы не рвём. Запомните — тренировка на похмельную голову чревата сердечно-сосудистыми осложнениями.
— А чё мы тогда сюда припёрлись? — заворчал Васильев, но, как и все парни, медленно покатил по льду тренировочного катка. — Между прочим, нам надо к интервью в «Останкино» морально, б…ять, подготовиться.
— Разговорчики в строю! — гаркнул я. — Успеем в «Останкино», — соврал я.
Известие, что вопрос с нашей командой уже решён, о котором парни ещё не знали, больно ударило по моему душевному состоянию. Ведь столько сил было вложено в этот немного провокационный проект. Сколько нервов было потрачено? А сколько денег я заплатил из своего кармана, чтобы организовать предсезонные сборы и продажу сувенирной продукции? Обо всём этом страшно было даже подумать.
Хотя совсем крохотная надежда, что команда продолжит выступать в НХЛ, глубоко в подсознании теплилась. Потому что перед кассами лужниковского Дворца спорта всё ещё толпился народ, сновали спекулянты и продавались билеты на хоккейный матч 2-го января против американской команды «Лос-Анджелес Кингз». Но скорее всего в правительстве решили побаловать москвичей, и заранее запланированную игру не отменять.
— Развернулись на сто восемьдесят и покатили спиной! — скомандовал я, дунув в свисток. — Валерий Борисович, а вам нужно отдельное приглашение? — обратился я к Харламову, который как ехал лицом вперёд, так движение и продолжил.
Легендарный 17-ый номер на моё замечание недовольно крякнул и, развернувшись как все, покатил спиной. На сосредоточенном лице Харламова, с которым мы жили в одном гостиничном номере и вчера перед сном откровенно поговорили, читалось то же самое разочарование, что и сейчас царило в моём сердце. Валерий был вторым человеком в команде, знавшим о закрытии нашего хоккейного проекта.
Вчера, во втором часу ночи, когда мы после ресторана еле-еле отделались от навязчивых «ночных бабочек», Харламов на пустынной лестничной площадке спросил:
— Иван, признайся, шаман Волков был прав? Нас закрывают?
— Да, прав, — не стал юлить я. — И девочек этих подослали, чтобы мы ненароком не сбежали из страны, чтоб не улетели в Штаты с «мишками» из Бостона.
— И что теперь будет? — набычился он.
— Ничего, — пожал я плечами, — вернёшься в ЦСКА. Поедешь на чемпионат мира в Хельсинки. Ещё раз станешь чемпионом мира.
— А что значат слова шамана про 1981 год? — Харламов уставился на меня, словно почувствовал, что я знаю всю правду.
— Давай подумаем вместе, — ушёл я от прямого ответа. — В 81-ом тебе исполнится 33 года. А так как ветеранов наши отечественные тренеры не любят, тебя начнут задвигать на вторые роли, уберут из сборной. Ты начнёшь волноваться, переживать и на нервной почве так повредишь здоровье, что играть больше не сможешь. Звучит логично?
— Вроде бы логично, — кивнул Валерий. — И какой я должен сделать «финт ушами»?
— Нууу, — протянул я, — а ты устройся работать в цирк. Цирковой аттракцион: «Валерий Харламов и медведи на льду», звучит? Ха-ха.
— Иди ты в жопу, — улыбнулся он. — Знаю я что делать, не глупее тебя. Эх, обидно, что нас закрывают. Мне в НХЛ понравилось. Огромные стадионы, телевидение, ажиотаж, толпы болельщиков, шикарные гостиницы. Ну почему у нас в Союзе всё не так? Я недавно в чёрных очках прошёлся по Красной площади, так меня никто не узнал!
— Всё просто, — пробурчал я. — В нашей стране чемпионат угробили ради сборной СССР. Потому что сборная — это витрина, лицо страны советов. А то, что за этой красивой витриной у нас бардак, гостиницы с клопами, нет нормальных коньков, клюшек и амуниции, нет больших хоккейных арен, нет качественной спортивной медицины и питания, это в ЦК никого не волнует. Пыль в глаза пустили проклятым капиталистам, а там хоть трава не расти. Давай не будем о грустном, — хлопнул я Харламова по плечу. — Нас ещё официально не закрыли, может быть, ещё выкрутимся.
На этих словах на лестницу, словно бы случайно выскочил человек в сером плаще, который несколько часов подряд читал газету «Правда» в просторном фойе гостинцы. Поэтому я громко произнёс, что хорошо в стране советской жить и пошагал в гостиничный номер.
— Закончили пенсионерские покатушки! — хохотнул я, дунув в свисток. — Сейчас делимся на две команды, и каждая на своей половине поля отрабатывает бросок в касание после диагонального паса от одного борта к другому. Сергеич, едешь направо, — сказал я вратарю Коноваленко. — Братья по разуму из социалистической Европы тоже направо.
— А мы, русские, куда? — с вызовом спросил Васильев.
— Мы налево, — буркнул я, покатив за корзиной с шайбами.
— По пустым воротам бросать? — увязался следом легендарный динамовский защитник.
— А мы будем атаковать ворота под очень острым углом, — отмахнулся я, но подъехав к скамейке запасных, где прикемарил Иржи Холечек, всё же толкнул его в бок и спросил, — Иржи, ты как? Может скорую вызвать?
— Мне хорошечно, — пролепетал чехословацкий голкипер, не открывая глаз.
— Хорошечно ему, — тут же забухтел под ухо Валерий Васильев. — Вот выпустим тебя против Лос-Анджелеса, чтоб ты кучу шайб пропустил, и чтоб тебе до конца жизни стыдно было, тогда будешь знать, как нарушать спортивный режим.
— Я по-русски плохо понимать, — невозмутимо отмазался Холечек.
— Ну и командочка у нас, — продолжил бухтеть Васильев, когда я высыпал шайбы на лёд. — Как премию получать, так они по-русски каждую буку понимают, едрён батон. А сделаешь им внушение, б…ять, так моя твоя не понима. И как мы только до сих пор идём на первом месте, ума не приложу.
— Валерий Иваныч, ты чё развоевался? — не выдержал я. — Поменьше текста. Давай так, ты от правого борта пасуешь, я от левого. Потом смена.
— Мне за державу обидно, — буркнул Валерий Васильев и, гаркнув: «Малышатина, держи!», сделал диагональную передачу от синей линии в левое закругление.
И Боря Александров с первой же попытки, находясь под очень острым углом к воротам, всадил шайбу под перекладину. Я же со своей стороны принялся пасовать в противоположное правое закругление площадки, где разместились Валерий Харламов, Николай Свистухин и Виктор Хатулёв. И такая незамысловатая монотонная тренировочная работа: броски и передачи, незаметно привела моё неспокойное душевное состояние в умиротворённое равновесие.
«А что если улететь в Штаты с хоккеистами „Лос-Анджелес Кингз“, они ведь тоже сюда на чартере прилетят? — вдруг подумалось мне. — Ведь не смогу в чемпионате СССР играть. При всём уважении к нашим мастерам, это будет ощутимый шаг назад. И потом у меня в Штатах жена, которая должна со дня на день родить. А застряну здесь, ей-богу сопьюсь и покачусь по наклонной. Только как сбежать, когда обложили со всех сторон? Даже путан из „Интуриста“ в срочном порядке подослали. Захлопнулась ловушечка, ёкарный бабай. Зря не послушал шамана».
— Товарищ, Тафгаев! — вдруг от борта меня окрикнул широкоплечий мужчина в сером пальто.
— Раздача автографов строго после тренировочного занятия, — проворчал я, хотя сразу понял кто этот тип с заметной военной выправкой.
— Товарищ, Тафгаев, вам одну бумагу нужно срочно подписать, — соврал этот мужик, заметно разволновавшись.
— Ну, так несите её на лёд! — рявкнул я и, постучав клюшкой, потребовал, чтобы Юра Тюрин сделал мне диагональную передачу в правое закругление.
Юрий, криво усмехнулся, и чётким отработанным движением низом катнул шайбу в моём направлении. А через секунду я, тоже не задумываясь, махнул клюшкой и эта шайба, громко звякнув о штангу, забилась