Вчера после танцев, полезли с Васей к девчонкам в общагу по верёвке, которую они скинули со второго этажа. Потом допили у них в комнате «Агдам», без моего участия. А дальше, я с Нюрой один раз испробовал на прочность отечественное изделие номер два, под хихоньки её соседок Тани, Ларисы и Нели, которые делали вид, что как бы спят. Василий, кстати, к тому времени под тёплым бочком у Таньки вырубился полностью, из-за организма, который не привык к «Агдаму Бухаряну».
Затем ещё одну резинку протестировали, Нюра активно на этом настояла. А потом Неля стала жаловаться, что так не честно, со всеми, значит, это делают, а с ней никто. Пришлось её успокаивать. Потом Лариска заявила, что теперь точно всё не по правилам: «Гуляли вместе, пили вместе, а как трахаться так все порознь!» Я немного попил водички, и согласился, что на самом деле в этом есть некая вселенская несправедливость. А я несправедливости разные вообще не уважаю, я всегда за правду! Поэтому нагнул и Ларису.
— Вот теперь точно всё не по правилам! — Вскочила со своей кровати Танька, сверкая голыми титьками, когда соседка громко вскрикнула, достигнув финальной точки. — Вы девки совсем совесть потеряли. Где ваша комсомольская солидарность? Нюрка два раза сходила сегодня на дежурство, Нелька — один, Лариска — тоже один раз. А я ни разу!
— Может Васю разбудить? — Вмешался я в стихийное комсомольское собрание.
— Вас мужиков, когда надо — не добудишься, — согласилась Неля.
— Предлагаю проголосовать, — встала с кровати Нюра, причём тоже в неглиже. — Кто за, чтобы Ваня сводил на дежурство и Таню. Единогласно, — обвела она победным взглядом всех подруг по комнате.
— А моё мнение здесь хоть кого-то интересует? — Возмутился я.
— А не надо было лезть в окно, — привела железный аргумент Татьяна.
Лишь в восемь утра спустившись из окна женского общежития, я вернулся домой. А Вася там так и остался, в пьяном забытьи. Девчонки пообещали, что подлечат его и вернут в целости и сохранности. Поэтому вратарские шлемы, для продолжения испытаний, на автозаводской стадион я сегодня принёс сам.
— Привет, Иван! — Помахал мне, появившись около бортика, физорг Самсонов. — Пошли в подтрибунку на жеребьёвку.
— Не Палыч, без меня, я ещё по воротам побросаю, — я высыпал на синюю линию с десяток шайб, которые позаимствовал в раздевалке.
«С кем сыграем, с тем сыграем, — подумал я. — Ведь чему быть, того не миновать».
— Клюшку береги, — жалостливо попросил физорг.
К одиннадцати часам утра на хоккейный стадион под открытым небом собралось тысячи три зрителей. Со жребием нам можно сказать отчасти повезло. Мы попали в верхнюю часть турнирной сетки, а команда заводоуправления в нижнюю. И раньше финала, если туда доберёмся, с ними уже точно не встретимся. А за них сегодня решила ради развлечения поиграть сильнейшая пятёрка из горьковского «Торпедо», пара защитников Астафьев — Фёдоров, и нападающие Мишин — Федотов — Фролов.
— Сейчас играем с арматурно-радиаторным цехом, — заявил на разминке физорг. — Зря радуешься, — сказал он Данилычу. — На воротах у них сам Коноваленко, в защите Слава Жидков, а в нападении Боря Немчинов. Все мужики из славного «торпедовского» состава 1961 года. Славке двадцать восемь лет, а Боре — тридцать пять. В прошлом сезоне только играть закончили.
— Наверное, Прилепский специально решил Виктора Сергеевича нагрузить, — задумчиво пробормотал Казимир, разглядывая, как на той половине поля бросают по воротам легендарного Коноваленко. — Я читал, что через четыре дня команда летит в Череповец на турнир имени Беляева. Готовятся мужики к чемпионату.
— Что ж они на нас, на работягах, готовятся? — Грустно махнул рукой ветеран хоккейного мяча Данилыч.
— Ремонтники и радиаторный цех попрошу на центр поля, а все лишние давайте на скамейку запасных, — дунул в противный пронзительный свисток судья Владимир Кудряшов, кстати, тоже защитник из состава 1961 года.
— Мужики, вы вратарский шлем нормальной конструкции брать будете? — Обратился я к радиаторщикам. — Или в этой масочке из каменного века хотите играть?
В центральный круг вбрасывания въехал Борис Немчинов, улыбнулся, сверкнув золотыми коронками на передних зубах. Посмотрел издалека на маску, в которой был Валера, и сказал:
— Давайте вашу штуковину, вроде вчера про неё много хорошего говорили.
В первые две минуты четвертьфинального матча я попросил своих поменьше вытягивать в атаку. Вообще при нашем сильно возрастном и не очень мастеровитом составе надежда была только на самоотверженную игру в защите и быстрые контратаки.
— Мефодий, будь сзади, мы с Кириллом вдвоём вперёд сбегаем, — сказал я, когда очередное вбрасывание свистнули в нашей зоне.
Судья подозвал меня и Немчинова в левый круг вбрасывания. Всё-таки что ни говори, а хоккей семидесятых и девяностых — это две большие разницы. Я там, в Америке, чуть ли не каждую тренировку отрабатывал борьбу за ничейную шайбу на точке. А в СССР к этому элементу относились по остаточному принципу. Вот и сейчас я из семи вбрасываний у бывшего мастера спорта Бориса Немчинова выиграл шесть.
Рефери удостоверился, что все готовы и швырнул черный диск на лёд. Резкий мах и в седьмой раз шайба отлетела к Казимиру. Он тут же перевёл её на другой край физоргу Самсонову, который вдоль борта переправил дальше в среднюю зону на Мефодия.
— Миф придержи! — Гаркнул я, и полетел в атаку. — Дай на ход!
— Шайбу! Шайбу! — Засвистели трибуны, которых счёт ноль — ноль не устраивал.
Мефодий четко выполнил моё требование — вовремя отпасовал, и я на хорошей скорости сместился вправо, где меня вновь поджидал очень жесткий и неуступчивый защитник Жидков.
— Василич встречай! — Заблажил от ворот Коноваленко на Славу Жидкова. — Дай, как следует!
«Дай, — хмыкнул я. — Ты меня поймай, чтоб дать». Я резко показал, что пойду в зону атаку вдоль борта, но ушел в центр и второго игрока обороны радиаторного цеха просто снёс. Жидков махнув клюшкой, врезал мне по рукам. Однако чистейшие две минуты штрафа никто и не подумал свистеть. От чего планка у меня упала, злость вскипела, и я со всей дури зарядил по воротам с семи метров. Непонятно как, но Коноваленко среагировал и отбил шайбу в правое закругление.
Я ломанулся за ней и опять жестко столкнулся с Жидковым. Мы обменялись парой ударов по корпусу, и я, заложив резкий обманный крюк влево, ушёл вправо. Защитник же вместо меня воткнулся с размаху в борт. И оставшись на доли секунды без опекуна, подкидкой по воздуху я прострелил на единственного нападающего Кирилла, который поддерживал мою атаку. И вдруг второй игрок обороны радиаторщиков, прерывая мой пас, неловко влетел в собственного вратаря Коноваленко. Шайба юркнула между игроками, и ПТУшкник Кирилл просто поставив клюшку на лёд, замкнул опаснейшую передачу. Чёрный резиновый диск затрепетал в сетке!
— Гол! — Заорали болельщики.
— Гол! — Завыла из последних хилых сил моя команда.
Всю остальную часть десятиминутного первого тайма мы терпели в защите. Даже я перестал бегать в атаку, потому что силы нужно было жестко экономить. Обычно пересекая центральную красную линию, я вбрасывал шайбу в зону радиаторщиков и требовал, чтобы оба ПТУшника Кирилл и Мефодий бежали туда бороться. «Ничего, пусть перед своими девчонками повыделываются, попотеют», — думал я.
— Как дальше играть будем? — Спросил в перерыве запыхавшийся физорг Самсонов. — Чую жопой не дотерпим.
— А ты Палыч другим местом попробую почуять, — подколол Данилыч, которого в первом тайме я не выпустил ни разу.
— Кстати, идея, — вдруг появилась шальная мысль. — Сейчас сразу вначале второго тайма, пока есть силы, я пролезу в атаку и легонько брошу в Коноваленко.
— А смысл? — Спросили разом почти все.
— Он шайбу поймает, а это значит, вбрасывание будет в их зоне, — я кивнул в сторону правой половины поля, где до этого играли мы. — Студенты займут место защитников, а в края выпустим свежих Данилыча и Игоревича и погоняем шайбу в позиционном нападении, как мы это делали на тренировке.
— Вдоль борта? — Спросил на уточнение Кирилл.
— Да. На две минуты их запрём за синей линией, если забьём — здорово, если нет — собьём наступательный порыв, — я глянул на судью, который уже встал на центр хоккейной коробки. — Пошли на лёд.
— Эх, — закряхтел, перелезая через борт Данилыч, — забивать так с музыкой.
На исходе второй минуты второго тайма, пока мы гоняли резиновый диск в зоне атаки, Коноваленко так орал на своих игроков, что даже немного охрип. Трибуны свистели и улюлюкали. Защитник силового плана Слава Жидков испсиховался.
— Кир, набрось я на пятак пошёл! — Наконец скомандовал я что-то более конструктивное, чем простой контроль шайбы.
Я ворвался в непосредственную близость ворот легенды советского вратарского ремесла. Получили снова по рукам клюшкой от Жидкова. Двинул в ответ его плечом. И красиво летящую шайбу, которую запустил бывший ПТУшник Кирилл, ударил резким махом клюшки вниз. Коноваленко ожидавший броска верхом не успел сесть на колени и пропустил вторю обиднейшую шайбу, которая скользнула между щитков.
— Да-а-а! — заорал я, так как задолбался отгребать по рукам от Славы Жидкова.
— Вы чё б…ь, еб…ом щёлкаете, б…ть, шайбу б…ть из зоны вывести сука не можете! — Заорал на своих оборонцев Виктор Сергеевич. — Пошли б…ть вперёд, чтоб смели нах… этих ремонтников, сука! Пи…ц, б…ть!
— Данилыч, Игоревич на смену, студенты возвращаетесь в края нападения, — выдохнул я. — Сейчас наш план — это защита бетон. Кир и Меф в атаку теперь будет бегать одни, вдвоем.
— Ванечка, привет! — Заорали девчонки из общаги около нашей скамейки запасных, поддерживая под руки хмурого и молчаливого соседа Василия.
Я махнул рукой, дескать вижу, что Вася вроде живой и скомандовал своей инвалидно-валидольной команде:
— Встали мужики, мы, рабочий класс, и другого выхода как терпеть — у нас на сегодня нет!
И хоть под конец игры Боря Немчинов одну шайбу нам затолкал, победу со счётом 2 — 1, и выход в полуфинал мы добыли честно, кровь и потом. Поэтому трибуны после финального свитка очень тепло приветствовали наши ремонтные цеха, инструментальный и механический.