Эфрос. Мне Яша сказал, только я тебя прошу, не говори ему об этом, иначе это будет некультурно с твоей стороны, что ты вообще не придешь, потому что ты не доволен своей партнершей.
— Богом клянусь, что это не так… Наоборот, я просил Олю со мной репетировать… Какие-то частности я Борису говорил… но это. А потом, даже если бы это было так, я бы ни за что никому не сказал об этом, это не в моих принципах… Все неудачи я склонен, и это действительно так, искать только в себе.
— Ну все, все понял… Хорошо, иди одевайся…
Кто из них провокатор? Неужели Яков мог такое сказать? Но спросить… это было бы некультурно с моей стороны! Господи! Прости меня!
Среда! Мой день!
Сдача «Мизантропа». Господи, дай сил и вдохновенья ниспошли!
Поставил свечку А. Соболеву за упокой и Спасителю! Господи, Господи, Господи.
Четверг.
Мне страшно писать, что вчера произошло, но если верить словам и слухам, — произошло нечто грандиозное, и, кажется, Господь услышал жалобы мои и молитвы и подарок себе на 45-летие мне организовать помог.
После сдачи, где Щедрин был в полном восхищении, говорил, что мне нужно ускорить звание, что обязательно «Мизантроп» поедет во Францию и пр.
Мы поехали на поминки в ЦДЛ с корыстной целью повидать Распутина, но его там не оказалось, и все вокруг было таким убожеством, и стыдно слушать и смотреть, напивались бы без слов.
Крымова плакала у меня на плече, а я у нее… что такое бывает раз в десять лет, что она простила мне все… как я вырос и многое другое, отчего я тоже плакал и возносился. Боже! Не дай мне Бог сойти с ума. Мне жалко Олю, кажется, она не нравится, и выглядит она старее Ульяновой.
Да!! Шацкая меня поздравила, поцеловала, говорила — молодец, молодец и пр. и что это первый из четырех спектаклей Эфроса, где ей не было скучно, а наоборот, все было интересно, что у меня это просто грандиозная работа и пр.
Да!! На площади в машину влетела билетерша, интеллигентная женщина, критикующая все, что было сделано Эфросом, а тут!.. Меня целовала, победа, удача, вот это Таганка!
Два оплота оппозиции рухнули — Шацкая и билетеры. Касса тоже хвалит, хотя будет ли спектакль кассовым — вряд ли?!
Китаец-иглоукалыватель меня принял, тот, что исцелил Сашу Ворошилова, но без обследования ларинголога, без диагноза он колоть меня не стал, потому что не знает, куда и зачем колоть. Поликлиника ВТО работает в первой половине дня.
Но мне как будто лучше, и я даже натянул струну, порванную Денисом и попробовал петь.
Альцеста ведь нельзя играть без ежесекундного эксцесса, реактивности ртути в крови, он — сумасшедший.
Ну вот и наступила эта ночь, ночь перед премьерой. Завтра это должно случиться. Как я ни бежал этого, как я ни был уверен, что этого никогда со мной не случится, что этого не может быть, как я ни трусил, ни избегал, даже заявление подал с мыслью нас связующие нити вовсе оборвать, завтра это случится. Разумеется, ничего не идет в голову.
Пятница.
Ну вот и наступил этот вечер, вечер премьеры. Господи! Спаси и помоги!
Я ведь никогда не был премьером, то есть тем лицом, от которого всецело зависит успех предприятия. Хочется реветь по моему «Кузькину», по моему «Годунову»…
Силы небесные, мама, дети мои, жена моя, не оставьте меня, проклинайте меня (так надо в этот час), звезда моя либо взойдет сейчас, либо погаснет, только обещает свет и не давший его.
Я смотрю на портрет М. Чехова, быть может, он в этот час будет со мной.
Эфрос написал на афише:
«Валера!
Отношусь к тебе с нежностью, хотя ты, конечно, орешек.
Играешь ты замечательно, чем-то веет старым в хорошем смысле этого слова.
Старое для меня — это Добронравов, Хмелев, Москвин… и пр.
Поставил с утра свечку Жану-Батисту Мольеру и Спасителю.
В зале Тамара, жена моя любимая, разрезанная и несчастная. Господи! Пошли ей здоровья и маленько счастья со мной, комедиантом.
Пустили в зал.
Таня Жукова подарила ручку со свистком.
А Ольга написала на банке кока-колы:
«Альцест, если будете употреблять только эти напитки, то злые языки нам будут не страшны.
Суббота.
Я не был доволен собой, но к примеру, Галина в антракте сказала, что «сегодня ты играешь прекрасно… мне это напомнило старый театр, я увидела и Любимова, и Володю… спасибо… хорошо… очень здорово».
Единственные цветы — три розы — принесла мне Лида Устюжанина перед спектаклем, что меня тронуло — дрогнуло.
— Если бы мне не понравилось, я бы не пришла. Есть на кого смотреть, есть у кого учиться.
Все остальное было довольно смешно. После спектакля второй спектакль — демонстрация, делегация с цветами к Ольге Михайловне. Я почему-то думал, неужели ни у кого не достанет чувства юмора протянуть какой-нибудь тощий букетик мне — нет, не достало.
Но потом мне принесли программку с надписью:
«Все цветы, которые сегодня дарили, в первую очередь Вам, Золотухин.
В зале я слышал крики: — Золотухин, браво!
Теперь суббота и пустота. Звонков не слышно. Зинаида Васильевна Барыкина позвонила. Очень понравилось, очень современно и пр.
Денис спросил спросонья, когда следующий «Мизантроп». Значит, мать сказала. Он должен сегодня первую вещь мне сдать.
РЕИНКАРНАЦИЯ — возвращение индивидуальности человека в цепи последовательных жизней, вот в двух словах основа этого явления.
Воскресенье.
С утра писал P.S. к «Сказу» и остался доволен. Поехал и поставил свечку за упокой души Иван Ивановича. И Спасителя. Решил с этим P.S. отдать рассказ в «Юность».
И тут позвонила Бобрынина с поздравлениями о премьере, и вдруг сообщила — разведка донесла — в следующем номере «Огонька» идет мой материал — «Этюд о беглой гласной».
Тут же я стал ей зачитывать куски из P.S. и сказал, что завтра принесу «Сказ». Ее слова — давай, это очень интересно…
Какие-то вот такие дела.
Понедельник.
Какой груз с меня свалился с этим «Мизантропом», Боже мой… Не надо ходить на репетиции, как бы там ни шло, ни ехало, — дело сделано. И подарок — (так похоже) я при всем своем маразме организовал, не я организовал, — получилось… Премьера вышла удачной… Назаров, Бобрынина в один голос… Крымова — ты не представляешь, какое это достижение…
Червинский Саша. Замечательно, как хорошо… но ты один — кругом пустота, вакуум и пр.
Похоже, подвиг я совершил или на грани, я никогда, даже во сне, не мог себе представить, что я когда-нибудь на публике предстану Альцестом, я все сделал для того, чтобы этого не случилось — от трусости — пьянство, заявление об уходе и пр. Так мучительно давался мне Мольер… клапан открыл Булгаков, а за ним Цвейг.
В институте рефлексотерапии приняла меня Эльвира Геннадьевна Ерыгина. Обнаружила пока только несмыкание и дала направление на рентген гортани в платную организацию, но этой организации не оказалось на месте, уж год, как она куда-то переехала, и военный кагэбист не знает куда.
Вечер.
Глава 21. От Иоанна.
23. И пронеслось слово сие между братиями, что ученик тот не умрет.
24. Сей ученик и свидетельствует о сем, и написал сие; и знаем, что истинно свидетельство его.
25. Многое и другое сотворил Иисус: но если бы писать о том подробно, то думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг. Аминь.
А хожу я по утрам в церковь Иоанна-воина, что на Якиманке. Ставлю свечки за упокой души то Мольеру, то Булгакову, то Ванюше Зыбкину. И молюсь о здравии моей Тамары. На банкете в честь дня рождения Эфроса и премьеры грузинская колдунья Селик сказала, что мы с Тамарой очень похожи друг на друга, а значит, счастливы должны быть. «Берегите эту похожесть». Впервые нам об этом сказал Любимов, неожиданно.
Четверг.
«Огонек» — Иванов Д. К. сообщил, что рассказ о Высоцком прошел все сети и в субботнем номере должен появиться. Я ему сказал, что «Сказ» будто бы берет «Юность», а я перед ними в некотором роде «возмутитель спокойствия» «Комдивом», поэтому… «Хорошо, я положу перед Коротичем «Стариков». — Не согласились бы вы принять участие в августе в телевизионной передаче, такой рекламной от «Огонька»?..
— С удовольствием… Я принесу завтра билеты на нашу премьеру «Мизантроп», и мы и этот вопрос с отделом критики обмозгуем… и пр.
Деловой человек вы стали, Валерий Сергеевич, смотрите, не завязывайте с питьем, а то окончательно свалитесь в пропасть администрирования своего искусства, устройством своих произведений, устройством положительных рецензий на свои актерские поделки… В церковь, в церковь, в церковь… к глазам Спасителя. Господи, спаси от суеты и помилуй.
Мой учитель-поводырь Фомин просит прислать ему краски и заказать ему картину. «Я умру, а картина останется, и внуки будут твои на нее глядеть».
«Купи мне, Валерочка, в Париже зеленое, нет, длинное черное платье с плечами, а то умру…» Странно… «Скоро умру…». И что же… И это все, спрошу я, у кого я спрошу это… у кого…
Сегодня второй раз на публике объявленный «Мизантроп». Надо как-то научиться владеть собой так, чтоб в течение дня не шибко забивать себе голову этой ответственной ввечеру работой — легче, да спектакль и спектакль. Не первый и не последний в моей жизни… я надеюсь…
Пятница.
Спектаклем я вчера доволен, хотя в сцене последней с Филинтом в монологе чушь городил, выбрасывал слова и кое-где свои вставлял… но и это надо уметь… главное, не растерялся шибко и не растряс темп. Было много цветов, и принимали как спектакли Любимова, сразу скандеж, как до публики дошло — всё, точка. Были критики. Чего скажут? Матонина: — Для меня начался другой Золотухин.