Полоний. (в сторону) Если это и безумие, то вполне последовательное. — Не уйти ли нам от сквозняка, мой принц?
Музыка.
Гамлет. Куда? В могилу?
Полоний. В самом деле, дальше некуда. (В сторону) Как проницательны подчас его ответы! Находчивость, которая часто осеняет слабоумных и не всегда бывает у здравомыслящих. Однако, пойду, попробую устроить ему встречу с дочкой. — Досточтимый принц, дайте разрешение удалиться.
Гамлет. Ничего не мог бы дать вам, сударь, с чем расстался бы охотней. Кроме моей жизни, кроме моей жизни, кроме моей жизни.
Полоний. Желаю здравствовать, принц.
Уходит.
Гамлет. Ах, эти ничтожные старые дурни!
Появляются Розенкранц и Гильденстерн.
Полоний. Вам принца Гамлета? (Гамлету) К вам, принц! (Розенкранцу и Гильденстерну) Вот он, как раз.
Розенкранц. (Полонию) Спасибо, сударь.
Полоний уходит.
Дальше — Розенкранц-Гильдестерн. В трактовке — очень важная сцена. Потому что там все время идет разговор о мире, о жизни.
Гильденстерн. Почтенный принц!
Розенкранц. Бесценный принц!
Гамлет. Ба, милые друзья! Ты, Гильденстерн? Ты, Розенкранц? Ну как дела, ребята?
Первая его реакция была непосредственная. Но он сразу уловил фальшь, он уловил неискренность.
Розенкранц. Как у любого из сынов земли.
Гильденстерн. По счастью, наше счастье не чрезмерно: мы не верхи на колпаке Фортуны.
Гамлет. Но также не низы ее подошв?
Розенкранц. Ни то, ни это, принц.
Гамлет. Так вы живете где-то близко от ее пояса, так сказать, в средоточии ее милостей.
Гильденстерн. Вот именно. Там мы люди свои.
Гамлет. В укромных частях Фортуны, — а впрочем, что и говорить, эта баба непотребная.
Однако, что нового?
Розенкранц. Ничего, принц, кроме того, что в мире появилась совесть.
Гамлет. Да? Ну тогда скоро конец света. Впрочем, я-то думаю, что у вас ложные сведения.
Однако…
Гамлет очень беспощадно говорит о своей стране:
…чем же вы прогневили свою Фортуну, что она шлет вас в эту тюрьму?
Они делают вид, что очень удивлены:
Гильденстерн. В тюрьму, принц?
А Гамлет говорит однозначно:
Гамлет. Да, конечно: Дания — тюрьма.
Розенкранц. Тогда весь мир — тюрьма.
Гамлет. Правильно. И притом образцовая, со множеством арестантских темниц и подземелий, из которых Дания — наихудшая.
Вспыхивают все шесть решеток из пола. Тени решеток скользят по ногам Гамлета.
Розенкранц. Мы не согласны, принц.
Гамлет. Ну что же, значит, для вас она не тюрьма, потому что вещи сами по себе не бывают хорошими или дурными, а только в нашем сознании. Для меня она — тюрьма.
Они говорят тоже не однозначно, а очень точно:
Розенкранц. Значит, тюрьмой ее делает ваше честолюбие. Вашим требованиям тесно в ней.
Что это за фраза? Они очень точно выполняют просьбу Короля — понять причину, что происходит с Гамлетом. Тут самое существенное — большой кусок его крайне раздраженной иронии вообще о мире, что он весь мир считает разложенным до основания, что «это все квинтэссенция праха».
Гамлет. Да полноте! Вы заключите меня в ореховую скорлупу, и я буду чувствовать себя повелителем бесконечности.
Вот если бы только не мои дурные сны[51].
Он не принимает их попыток выведать, что все его мучения от престолонаследия, что его мысли только о престоле.
Гильденстерн. А сны и приходят из честолюбия. Честолюбец живет несуществующим. Он питается тем, что вообразит о себе и себе припишет. Он отражение своих выдумок, тень своих снов.
Гамлет. Сон — сам по себе только тень.
Розенкранц. В именно. Таким образом, вы видите, как невесомо и бесплотно преувеличенное мнение о себе. Это даже не тень вещи[52], а всего лишь тень тени.
Гамлет. Значит, по-вашему получается, что только ничтожества, не имеющие основания гордиться собой, и твердые тела, а порядочные люди только тени ничтожеств.[53]
А впрочем, что и говорить — порядочные люди не бросают тень на других. Однако, чем умствовать, пойдемте-ка лучше ко двору? Ей-богу, я сегодня едва соображаю.
Розенкранц и Гильденстерн. Мы будем неотступно следовать за вами с нашими услугами.
Гамлет. Нет, зачем! Мои слуги стали довольно хорошо следить за мной в последнее время. Однако, положа руку на сердце, зачем вы в Эльсиноре?
Розенкранц. В гостях у вас, принц, больше ни зачем.
Гамлет выволакивает Розенкранца и Гильдентсерна на середину сцены и яростным движением срывает с их рукавов траурные повязки.
Переливы в музыке. Актеры разворачивают занавес по диагонали левым углом вперед.[54]
Гамлет. Хотя моя бедность ставит границы моей благодарности, и все-таки я благодарю вас. Но даже этой благодарности слишком много для вас. Скажите, за вами не посылали? Это ваше собственное побуждение? Ваш приезд доброволен? Пожалуйста, отвечайте по совести. А? А? Ну как?
Гильденстерн. Что нам сказать?
Гамлет. Ах, да что угодно, только к делу! За вами посылали. В ваших глазах есть род признанья, которое ваша сдержанность бессильна затушевать. За вами посылали. Добрый король и королева посылали за вами.
Схема движения занавеса. Положение 8
Гильденстерн. С какою целью, принц?
Гамлет. А это вам лучше знать. Только я-то заклинаю вас былой дружбой, единомыслием, любовью и другими еще более вескими доводами.
Гамлет вдруг соскакивает с планшета в яму, садится на край могилы и резко в упор спрашивает:
Розенкранц. (Г\чльденстерну) Что вы скажете?
Гамлет все время ищет улики против Короля, поэтому он так проверяет Розенкранца и Гильденстерна, и они его напора не выдерживают.
Гамлет. (Гильденстерну) Ну вот, не в бровь, а в глаз! Если любите меня, не отпирайтесь! Отвечайте вы, вы!..
Розенкранц и Гильденстерн тоскливо переглядываются. Понятно, оба предпочли бы соврать. Но боятся. И Гильденстерн, потупясь, признается:
Гильденстерн. (тихо) Принц, за нами послали.
Тихая музыка. Все ясно. Он так и знал. Он знал, что они подосланы и убедился в этом.
Гамлет. Хотите, я вам даже скажу, зачем? Таким образом, моя догадка предупредит вашу болтливость, и ваша верность тайне короля и королевы не полиняет ни перышком. Так вот, в последнее время я, сам не знаю, почему, потерял свою обычную веселость и привычку к занятиям. Мне так не по себе, что этот цветник мирозданья, земля, мне кажется бесплодною скалою, а этот необъятный шатер воздуха с неприступно вознесшейся твердью, этот видите ли, царственный свод, выложенный золотою искрой, на мой взгляд — только скопление вонючих и грязных паров. Какое чудо природы — человек! Как он удивительно рассуждает! С какими безграничными способностями! Как точен и поразителен по складу и движеньям! В воззреньях, как близок к Богу, в поступках — к ангелу! Краса вселенной! Венец всего живущего!
Произнося этот монолог, Гамлет берет из могилы горсть земли, высыпает ее обратно, вытаскивает один череп, второй, вертит в руках, потом бросает в могилу:
— А для меня — это просто квинтэссенция праха[55].
Неожиданно швыряет Розенкранцу и Гильденстерну лопаты. Они машинально подхватывают лопаты, оцепенев от страха: не понимают, что с лопатами делать и чего хочет взбеленившийся принц.
— Мужчины не занимают меня более, да и женщины тоже, как ни оспаривают этого ваши улыбки.
Розенкранц. Ничего подобного не было у нас и в мыслях, принц.
Гамлет. А почему же вы тогда ухмыльнулись, когда я сказал, что мужчины меня не занимают?
Тут сообщают о приезде актеров.
Розенкранц. Я просто подумал…
Гамлет. Что вы подумали?
Розенкранц. Какой постный прием вы в таком случае окажете актерам, которых мы обогнали в дороге.
Гильденстерн. Те самые, которые вам так нравились — столичные трагики.
Гамлет. Что их толкнуло в разъезды? Постоянное пристанище было более выгоднее в отношении денег и славы.
Розенкранц. Я думаю, что их к этому принудили последние нововведения.
Гамлет. Да, но оценят ли их также, как когда я был в городе? Такие же у них сборы?
Розенкранц. Нет, в том-то и дело, что нет.
Гамлет. Отчего же? Разве они стали хуже?
Розенкранц. Нет, они подвизаются на своем поприще с прежним блеском. Но в городе объявился целый выводок детворы, едва из гнезда, которые берут самые верхние ноты и срывают нечеловеческие аплодисменты. Во всяком случае, они сейчас в моде и подвергают таким нападкам старые театры, что даже военные люди туда боятся ходить из страха быть высмеянными в печати.
Гамлет. Как, эти дети так страшны? А кто же им платит? Кто их содержит? Что, это род их призвания, до тех пор, пока у них не погрубеют голоса? Ну а позже, когда они сами станут актерами обыкновенных театров, если у них, конечно, не будет другого выхода, не пожалеют ли они, что старшие восстанавливали их против собственной будущности?
Розенкранц. Сказать правду, шуму было много с обеих сторон, и народ не считает грехом сталкивать их друг с другом. Одно время за пьесу вообще ничего не давали, если в ней не разделывались с литературным противником.
Гамлет. Неужели?
Гильденстерн. О, крови при этом испорчено немало!
И самое важное здесь — характеристика Короля:
Гамлет. И мальчишки одолевают? А впрочем, в этом нет ничего удивительного. Вот, например, сейчас дядя мой — датский король; так вот те, которые корчили ему рожи при жизни моего отца, теперь платят по сорок, пятьдесят и даже по сто дукатов за его мелкие изображения.
Гамлет кидает монеты. Гильденстерн и Розенкранц ловят их и отдают ему. Король Клавдий очень тщеславный человек, он сразу выпустил монеты со своим изображением, и Гамлет эти монеты дарит Розенкранцу и Гильденстерну, платит ими.
Гамлет. Оставьте на память. Черт возьми, есть в этом что-то сверхъестественное, если бы только философия могла до этого докопаться.