И очень шумное.
Подкравшаяся Зарема ударила Исмаила в спину. Не сбила с ног, конечно, куда там! Но оттолкнула, заставила отпустить Орешкина.
— Дима, бежим!
— Ты кто?! — Орешкин соображал с большим трудом. — Куда?!
Исмаил развернулся, рявкнул что-то…
И на площади прозвучал первый выстрел — Мустафа, отобравший оружие у одного из телохранителей, пальнул во врага.
И сразу же включились люди: крики, вопли, беготня. Заорали что-то милиционеры. Кто-то из солдат Казибекова ответил на выстрел. Побелевший Исмаил попытался вцепиться в Орешкина, но Зарема потянула Димку за собой, и терминатор не успел. A потом, совершенно неожиданно для продолжавшего смотреть на него Орешкина, упал на колени. Неестественно медленно повалился на асфальт лицом вперед.
И только после этого Димка услышал еще два выстрела.
Водитель Батоева развернул «Хаммер» прямо через Тверскую, остановился у тротуара, и телохранители втащили обезумевшего хозяина в безопасное бронированное чрево.
— Девку, ублюдки! Девку и пацана ищите! Не отдавайте Казибекову!! Два миллиона даю! Два миллиона!!
Несколько человек бросились на площадь.
А возле «Хаммера» резко затормозил милицейский «Форд».
— Быстрее! Быстрее!! — Зарема, продолжая держать Димку за руку, буквально перетащила ошарашенного парня через дорогу и завела в какую-то арку. — Сюда! Скорее!!
— Куда мы?
— Подальше от них!
— А кто они?
— Ты еще не понял?
— Нет.
— И не надо! Перстень у тебя?
Орешкин сунул руку в карман куртки, облегченно вздохнул, почувствовав пальцами холодный камень.
— Да. — И тут же напрягся. — Не отдам!
— И не надо! — Зарема огляделась в поисках выхода. — Туда! — Ткнулась в одну из дверей. — Закрыто! — Замерла. Прислушалась. — Они близко.
— Кто?
Девушка обернулась, и спокойный взгляд ее больших черных глаз привел Орешкина в чувство. Он вдруг понял, что если хрупкая красавица способна сохранять хладнокровие в подобных ситуациях, то ему, взрослому мужику, стыдно впадать в истерику.
— Дима, ты хочешь жить?
— Да.
— Тогда, пожалуйста, надень перстень на безымянный палец правой руки.
Из арки послышались шаги, затем гортанные голоса. Громкие. Грубые. Несколько мужчин выясняли отношения на незнакомом языке.
— Люди Батоева и люди Казибекова. Сейчас кто-то из них придет сюда.
Орешкин вздрогнул и поспешил выполнить приказ девушки — надел кольцо.
— А теперь повторяй за мной: во имя Аллаха, милостивого и всемогущего…
— Ты смеешься?
Из арки послышались звуки ударов, короткий вскрик, а потом голос:
— Они здесь!
В глазах девчонки мелькнул страх.
— Во имя Аллаха, милостивого и всемогущего, — тут же произнес Орешкин.
— …я заклинаю тебя…
— …я заклинаю тебя…
— …именем Сулеймана, ибн Дауда…
— …именем Сулеймана, ибн Дауда…
— Вот они!
Из арки выскочили двое.
— Зарема! Орешкин! Стоять!
— Да будет так, — прошептала девушка.
На них направили пистолеты. Но Димка, к огромному своему удивлению, страха не испытывал. Совсем не испытывал. Он задумчиво посмотрел на засверкавший камень и негромко спросил:
— Мы успели?
— Да, — с улыбкой подтвердила Зарема, — мы успели.
— И что теперь?
— Просто скажи: спаси меня.
Орешкин помолчал, перевел взгляд на приближающихся бандитов и попросил:
— Спаси меня.
И впервые в жизни увидел, как человек совершает десятиметровый прыжок с места. Нет, не человек — джинн.
Как буднично: «Я только что стал повелителем джинна».
Димка тряхнул головой и снова уставился на сверкающий рубин. Он не хотел видеть, как Зарема его спасает.
Проблем с милицией избежать не удалось. Уехать Батоев не успел — дорогу «Хаммеру» перегородил бело-синий «Форд», а потому пришлось давать объяснения: что да как, откуда взялись три трупа и кто открыл пальбу в людном месте. Возможно, при других обстоятельствах Мустафу отпустили бы сразу, но на этот раз происшествие получилось слишком шумным — центр города как-никак. На Пушку прибыл начальник московского ГУВД со свитой и кто-то из мэрии. Вертелись журналисты. Группа фээсбэшников тщательно искала следы террористов. Толпа зевак росла с каждой минутой.
К Батоеву, который отказался покидать «Хаммер», постоянно приходили какие-то люди, и в погонах, и в штатском, демонстрировали удостоверения и просили ответить на вопросы. Слушали внимательно, кивали, переспрашивали. Мустафа понимал, что, окажись у них хоть малейшая зацепка, — «закроют», и потому старался отвечать по возможности лаконично, тянул время до приезда адвоката, а когда тот появился — замолчал окончательно. Версия Батоева гласила, что он во время внезапного приступа сентиментальности вышел прогуляться к знаменитому памятнику и стал объектом покушения. Телохранители, действовавшие строго в рамках закона, защитили шефа от преступного посягательства, за что им отдельная и безмерная благодарность. Милиционеры, первыми прибывшие на место событий, предприняли все необходимые меры, за что им еще более отдельная и еще более безмерная благодарность.
Само собой изложение версии закончилось деликатным вопросом: нельзя ли мне покинуть эту жуткую площадь?
Примерно в три пополудни — после того как уехали шишки из ГУВД и мэрии — Батоева отпустили, и «Хаммер» помчал злого как черт Мустафу в его инородную резиденцию.
— Чья это квартира? — угрюмо спросил Димка, разглядывая богатое убранство огромного холла.
— Одного мертвого человека, — ответила Зарема.
— Ибрагима Казибекова?
— Да.
— Большая.
— Он любил жить красиво.
Шестикомнатные апартаменты мертвого человека располагались на берегу Строгинской поймы, в доме, который Орешкин видел только на рекламных картинках журналов. Территория тщательно охранялась собственной службой безопасности, но девушка сказала: «Прикажи войти в дом незаметно». Димка приказал. И ни один охранник не посмотрел в их сторону.
Гипноз?
— Располагайся, — предложила Зарема, сбрасывая куртку на кресло. — Здесь мы в безопасности.
— Ты уверена?
— Да. Это гнездышко Ибрагим свил лично для себя, и сыновья вспомнят о нем в последнюю очередь.
— Почему мы не поехали ко мне?
— Я же говорила: там люди Мустафы.
— Точно?
— Хочешь проверить?
Она улыбнулась. Под курткой оказалась легкая белая блузка, тонкая и почти прозрачная. И больше ничего. И Орешкин старался не смотреть на присевшую на диван красавицу.
— Ты ведь сможешь справиться с засадой?
— Смогу, — кивнула Зарема. — Но потом у ментов возникнут к тебе вопросы: откуда трупы, чего от тебя хотели…
— Понял, понял, понял.
Димка прошелся по мягкому ковру, остановился у окна, полюбовался рекой, набережной, задумчиво потер перстень, развернулся, сделал еще несколько шагов, постоял у картины.
— Пикассо, — сообщила девушка. — Подлинник. Ибрагим любил испанца.
— А ручки на дверях позолоченные…
— Из чистого золота, — поправила Орешкина Зарема. — Ибрагим не терпел фальши.
— Для меня это дико, — тихо произнес Димка.
— Ты из другого мира, — пожала плечами девушка.
— Наверное… — Орешкин помолчал. Потом решился: — А ты?
— Что я?
— Ты из другого мира?
На этот раз паузу взяла Зарема. Она перестала улыбаться, покусала губу, отвернулась и негромко ответила:
— Из другого царства. Есть царство людей. Есть царство джиннов. А есть те, кто волей обстоятельств оказывается не на своем месте.
Грусть в ее голосе потрясла Димку. Заготовленные вопросы вылетели у него из головы, показались глупыми, никчемными, слишком прагматичными. Вместо этого он почти шепотом поинтересовался:
— Твой дом далеко?
— Я уже не помню. — Девушка передернула плечами. — Я слишком давно живу среди вас.
— Тысячу лет?
— Гораздо больше.
— И все время кому-то служишь?
Она кивнула.
Димка вспомнил ее прыжок. Вспомнил элегантные и смертоносные движения — там, во дворе, двое громил ничего не смогли противопоставить хрупкой красавице. Вспомнил произнесенные им самим слова древней формулы и то, как засверкал камень.
«Да, за такой перстень не жаль миллиона. Не жаль и десяти…»
Странно, но осознание выигрыша не поглотило Орешкина. Не появилось чувства собственного превосходства и вседозволенности. Слишком много переживаний выпало сегодня на его долю, слишком резким получился переход: только что он стоял под дулом пистолета и вот уже сжимает в руке счастливый билет. Да и счастливый ли он? О Зареме знают Батоев и Казибековы, они наверняка захотят вернуть себе сокровище. А у них власть и деньги, у них солдаты. А у Орешкина только джинн с неизвестными техническими характеристиками.
— Я могу поспрашивать тебя?
— Конечно, — кивнула девушка. — Все с этого начинают.
Димка сел в кресло, потер лоб…
— Наши взаимоотношения?
— Ты хозяин, я рабыня.
В ее устах фраза прозвучала обыденно — привыкла.
А вот Орешкин вздрогнул — не ожидал.
Точнее, ожидал — «Тысячу и одну ночь» читал как-никак, но еще не осознал себя хозяином. Повелителем. Еще не понял, что есть некто, готовый исполнить любой его каприз.
Что у него есть раб.
— Хочешь, скажу: слушаюсь и повинуюсь?
— Скажи!
На Димку накатила лихость. Захотелось повелевать, приказывать. Захотелось увидеть склоненную голову.
— Прикажи что-нибудь, — попросила Зарема. — Просто так эту формулу не произносят.
— Что?
— Придумай.
— Построй дворец!
— Недвижимостью не занимаюсь, — улыбнулась девушка. — Но могу подсказать телефон солидной строительной компании.
Орешкин удивленно уставился на джинна:
— Ты серьезно?
— Я не могу врать хозяину.
— Никакого дворца?
— Увы.
— Мне что, подсунули бракованную модель?
Зарема весело рассмеялась.
— Знаешь, а ты отличаешься от тех, кому я служила раньше. Мне повезло.