— Ты похож на сутенера… — брезгливо прерывает его Ника, — не желаю это слушать.
— Это распространенная практика среди шейхов, Ника. Здесь нет ничего нового. Вечеринки в гареме — одна из главных его функций. Каким бы ни был альфа-самец — правитель, он никогда не сможет узнать и половины девушек, попадающих в его харамлик. Так было при османских султанах и арабских халифах, так было при наших предках, так будет и после нас. Более того, в Средние века многие мужчины брали себе жен именно из гаремов — девушки там были образованными и обученными да еще и с солидным приданым в виде жалования за нахождение при дворе. По истечении восьми лет с момента попадания в гарем, если правитель не обращал на нее внимания, она получала свободу и билет в жизнь. Это благость, а не наказание. При мне все намного гуманнее. Контракт — на гораздо более маленький срок с возможностью продления. Более того, если за время пребывания здесь та или иная девушка проявит способности или рьяное желание в каком-либо деле — учебе, музыке, живописи, Омар организовывает для нее обучение.
Ника усмехнулась.
— Дай угадаю, Адам. Контракт продолжительностью сто дней?
Обернулась на него. Посмотрела прямиком в глаза.
— Да… — тихо ответил он.
— Тошно… — еле слышно произнесла про себя, — Бордель…
— Называй это, как хочешь, Ника. Но это реальность. Реальность нашего мира. И в этой реальности слишком много девушек из мира твоего, они здесь добровольно, значит, нам всем это нужно. Не только похотливым, купающимся в деньгах шейхам, но и девушкам.
Она резко развернулась к нему, посмотрев с очередным вызовом.
— Ты ничего не знаешь о моем мире, Адам… Ничего…
Он сделал шаг навстречу. Один. Второй.
— Так расскажи мне о нем, — его голос был тихим. Он почти шептал. Громче было и не нужно. Мужчина теперь был слишком рядом.
— Не хочу…
Он выдохнул и снова отошел, разорвав их зрительный контакт и стрельнувшее, как между двумя зарядами, напряжение.
— В любом случае, Муселем думал, что ты уже его. Кейтлин все обставила так…
— Ты сейчас пытаешься оправдать передо мной этого мерзавца?
— Нет, Ника. Объясняю тебе, что произошло. Мне важно, чтобы ты понимала, что это недоразумение.
Усмехнулась в ответ…
— Недоразумение. Как же меня раздражает эта твоя манера находить красивые формулировки уродливым вещам. Это как этот дворец. Как эти твои розы. Все здесь… — она оглянулась по сторонам, — испачкано твоим пороком, Адам. А ты… Ты создаешь иллюзию красоты. Это… подло, если хочешь… Хорошо, даже если бы Кейтлин ничего не сделала, что ждало бы меня? Другая вечеринка? С другим составом твоих похотливых гостей? Другая разновидность платья на шлюхах, призванных развлекать монарших особ арабских кровей? Тошно! Мне тошно от всего этого! Сто дней, Адам! Ты выделил сто дней на наш контракт. Как одной из своих шлюх. Просто сейчас играешь, манипулируешь…
— Прекрати нагнетать, Ника, — спокойно произнес Адам, — ты на эмоциях. Факт того, что ты здесь, уже говорит о том, что ты не они. Давай отмотаем ленту назад. На момент, когда мы расстались в моем кабинете. На момент, когда ты приняла, наконец, верное решение…
Снова смех. Нервный. В очередной раз за последние сутки, теперь совершенно другая девушка, нервно смеется ему в лицо.
— Ты хотел сказать, на момент, когда ты вырядил меня в барахло служанки-шлюхи из порнофильма, отшлепал и заставил унизительно кончить? Когда дал понять, что покупаешь мою свободу точно так же, как покупаешь цацки своим проституткам из сада «роз»? На каком этапе, Адам? На этапе, когда ты должен был меня приручить, да? Скажи мне, что ты чувствовал, когда увидел, что они избивают твою будущую зверушку? «Мы ответственны за тех, кого приручили»? Думаешь, я правда так тупа, что не поняла изначально твою игру в «Маленького принца»? Вот что это за деланная забота, да? Изображаешь из себя доброго хозяина? Реализовываешь любимую сказку детства?
Он молчал, внимательно смотря на нее с каменным лицом. Не шевелился.
Ника резко передернула плечами. Снова отошла к окну. На некоторое время между ними повисло молчание.
— У нас была небольшая конюшня, — проговорила она тихо, задумчиво, смотря вдаль, — мама очень любила лошадей. Как-то отец купил ей шикарного вороного жеребца. Мне было пять. Я уже помню этот момент нашей жизни. Она была счастлива. Души в нем не чаяла. Жеребец был строптив. Потребовалось немало сил для того, чтобы его приручить. И получилось. У матери получилось. Она никого не допускала до него. Даже отца. И гордо гарцевала перед нами, когда Эду стал ее слушаться. А потом… он заболел… Сначала кашель, потом потеря формы. Он не мог брать препятствия, располнел. Но мама не переставала его любить. А он-ее. Было видно, Эду привязан именно к ней. Потом ему стало совсем плохо. Ветеринар запретил даже медленные прогулки верхом. Все мы понимали, что дело плохо. Он шел к концу. Но не умирал. Тлел изнутри. Смотрел печальными глазами на других лошадей, весело скачущих на ферме. Мама могла проводить с ним рядом целые часы. Странная была у них связь, удивительная. Наверное, она жалела его, жалела, что он страдает…
В один из дней я проснулась очень рано. Пошла в родительскую спальню по привычке. Мамы не нашла. Выглянула в окно — оттуда как раз виднелись стойла — и увидела, как она, закрыв дуло пистолета шарфом, чтобы скрыть шум, выстрелила Эду в голову…
Я вскрикнула и отпрянула от окна. Отец проснулся от моего крика. Увидел на улице лежащую на траве тушу коня. Попытался отвлечь мое внимание. Мама вернулась через тридцать минут. Молчаливая и спокойная, словно бы ничего не произошло.
Поздно вечером того же дня мне не спалось. Я тихо прокралась в гостиную, где обычно сидели за чаем родители, и услышала их разговор о произошедшем.
— Зачем ты это сделала? У нас прекрасный ветеринар, Эду бы мог еще протянуть… — сказал отец.
— Зачем? — спросила мать.
— Ты привязана к нему. Чтобы он побыл еще немного с тобой. Больно отпускать тех, к кому привязан…
— Мы ответственны за тех, кого приручили, — сказала мама тихо, — я не могла больше допускать его страдания… Если ему плохо, то и мне плохо… Моя душа страдает, пусть глаза и могут все еще видеть его рядом, а руки гладить его шерсть, создавая иллюзию присутствия. Если нужно отпустить, я должна отпустить, как бы больно мне ни было. Как бы ни болела от этого душа…
— То, о чем ты говоришь, называется любовь, а не привязанность. — сказал тихо мой отец…
— А это и есть любовь. Невозможно приручить без любви. Без любви можно только завоевать и растоптать… Уничтожить…
Ника сделала паузу.
— Вот смысл «Маленького принца», Адам. А ты его так и не понял. «Зорко одно лишь сердце… Самого главного глазами не увидишь… Твоя роза так дорога тебе, потому что ты отдал ей всю душу… — Люди забыли эту истину, … но ты не забывай: ты навсегда в ответе за всех, кого приручил. Ты в ответе за твою розу». Все те «розы», Адам, которые ты приручил, не имеют никакого смысла для тебя, потому что нет главного- любви. Возможно, ты и испытываешь привязанность. К Кейтлин, например, испытывал. Но это не любовь. И полюбить ты не способен. У тебя нет сердца. Мне жаль тебя… Лучше бы я тебя убила тогда. Так было бы гуманнее. Но поскольку ты жив, а я твоя пленница, и ничего не изменится, я принимаю твои правила игры. Сто дней, Адам. Я продамся тебе на сто дней — и надеюсь, что смогу не возненавидеть себя за это, но это будет уже моя проблема, а не твоя. А ты… Прекрати, пожалуйста, играть в эти манипуляционные игры. Не стоит. Ты получишь мое тело, но не душу. Не пытайся пробраться ближе. Мы оба знаем, что ты это делаешь только из-за азарта, чтобы завоевать, как ты говоришь, «приручить». Но меня ты не приручишь. Поэтому давай к делу — говори, что мне делать — и я сделаю. Куда лечь, на кровать? Расставить ноги? Или встать раком? Ты ведь так любишь иметь своих шлюх. Я видела…
С этими словами она размотала импровизированный узел простыни на груди и та упала к ее ногам, оставив ее полностью обнаженной.
Все это время Адам смотрел ей только в глаза. И в тот момент, когда она скинула с себя последнюю преграду перед своей наготой, тоже не перевел взгляд ниже, на оголившееся тело.
— Ты права, Ника. Сейчас я тебя не хочу, ты выглядишь нездоровой. А завтра приду, готовься. И ты правда сделаешь все, что я прикажу. И накажу за твою дерзость и несдержанность. А если ты еще раз назовешь меня на «ты» и по имени, то начну наказание с твоего рта. Догадываешься, что можно с ним сделать? Поверь мне в этот раз это будет не мыло…
На этих словах он резко развернулся и направился на выход.
Ника плотно сжала челюсть, чтобы не бросить ему вслед проклятия, застрявшие в ее горле. Она и не догадывалась о том, что… Если бы сейчас увидела его глаза, на выходе, то заметила бы, что они были слегка влажными.
Глава 19
«Индульгенция» на день не придала ей ни успокоения, ни расслабленности. Ника не могла ни заснуть, ни отпустить ситуацию. Почти не притронулась к еде, которую ей принесли слуги вместе с приятной на ощупь домашней одеждой — пастельного цвета шелковой пижамой в виде штанов и кофты. Прислуга в доме не задержалась. Девушка поняла, что совсем одна — и хоть немного выдохнула. Люди превратно воспринимают жизнь богачей в больших домах. Кажется, что это всегда пространство и уединение. По факту же, если речь идет о действительно солидном имении, оно не может прожить без кучи снующих туда и сюда слуг, по сути чужих людей. Они незримо присутствуют в твоем личном пространстве, которое в лучшем случае умещается в спальню, кабинет и собственную ванную с уборной. Так было и в большом дворце шейха, где никак и нигде не удавалось почувствовать себя полностью расслабленной и предоставленной самой себе — того и гляди кто-то зайдет с приказом или услугой.
Именно поэтому, вечером, в этом небольшом, уединенном доме, среди шорохов прошлого, а может даже и его призраков, после суеты большого дворца находиться было непривычно и даже пугающе. Вечер становился все более насыщенным. Розы источали уже зрелый, даже успевший слегка забродить под палящим солнцем за день аромат- и от него хотелось захмелеть. На душе было томление. Словно бы тлеющее беспокойство и… Тоска… Ника много думала, вспоминала, пыталась понять. Ноги вели ее из комнаты в комнату — и она жадно вглядывалась в красивые интерьеры, то и дело прикрывая глаза и пытаясь представить, как здесь было при прошлых владельцах, что чувствовала хозяйка этого дома, когда строила его, была ли она здесь счастлива. У любого дома должна быть женская энергетика — иначе это уже не дом, а просто четыре стены. Хозяйка наполняет жилище атмосферой, теплом, словно бы вселяет в него душу. Именно поэтому, наверное, в главном дворце Адама было так нестерпимо тяжело, неуютно находиться. Вроде бы, все идеально, а сердце болит. Потому что там не было хозяйки. Да, Кейт отчаянно пыталась занять вакантное место — но все понимали, что она это сделать так и не смогла. Понимали даже до ее бесславного конца в роли его фаворитки.