— Скакать умеешь? — спросил он через плечо, выдвигаясь вперед.
Ника усмехнулась, знающе ударила шпорами по бокам лошади и пустилась галопом вперед, на опережение Адама.
Пара минут — и они въехали на розовые плантации. Упоительный аромат щекотал ноздри. Солнце клонилось к закату и уже не шпарило. Адам ушел вперед, увлекая ее за собой в направлении белого невысокого строения. Пару мгновений — он с искусным проворством спрыгнул с коня, помог слезть и ей.
— Вы привезли меня в пыточную, шейх? — усмехнулась Ника.
Он лишь повел бровью, улыбнувшись в ответ, и увлек ее за руку за собой.
Зайдя внутрь, Ника, наконец, поняла, где они оказались. Перед ней была мини-фабрика, где, судя по всему, и обрабатывались собранные на полях лепестки.
— Мы в сердце Таифа, Ника. Догадываешься, что это за место?
Девушка молчала, с интересом озираясь по сторонам. Причудливое помещение — скорее архаичное, застывшее во времени, словно бы забытое здесь, и в то же время живое, с душой и своей энергетикой. Глиняные стены были выкрашены широкими мазками белой известки, пол — выложен мозайчатой плиткой. В одной части строения стояли огромные стеклянные чаны, другой был усыпан горой розовых лепестков на полу объемом с кузов грузовика. Рядом лежала старинная железная лопата. И действительно, словно бы сцены из исторического фильма… Шейх вкладывал миллионы долларов в свои дворцы. Неужели не дошли руки модернизировать это пространство?
— Для производства одного грамма розового масла, Ника, нужно две тысячи роз. Посмотри сюда, — он указал ей на розовую, в цвет ее платья, кучу лепестков, — их целыми лопатами помещают вот в эти огромные котлы, похожие на те, что на локомотивах. Через них проходит водяной пар. А вот сюда, — указал на стеклянную узкую трубку, по микроскопической ширине горлышка напоминающую гусиное перо, капля за каплей просачивается розовое масло. В древности говорили, что оно ценнее жемчуга. Сама виторка — так называют пузатый стеклянный сосуд, собирающий конденсат пара и драгоценный экстракт, похожа на чудовище, рождающее в муках янтарную жидкость. Масло тяжелее, чем вода — оно накапливается в горлышке. Вода выходит из этой трубы, а оно остается. Потом его собирают и пакуют в красивые сосуды. Они обязательно должны быть хрустальными или стеклянными. Идеальный аромат, идеальная эстетика… и тяжкий труд, жертвенность прекрасных свежих роз, отдающих свою короткую жизнь во имя важного. Это красиво и печально, не находишь?
Он подошел сзади и приобнял Нику, направляя к стоящей на полу деревянной бочке.
— Попробуй, — зачерпнул из нее небольшим ковшом какую-то жидкость и поднес его к лицу девушки, — не бойся, это не отрава.
Ника пригубила жидкость и тут же поняла, что это просто вода, вкусная, прохладная, кристально чистая.
— Родниковая горная вода из Таифских гор, Ника, — пояснил он, считывая ее понимание, — если в ней будет хоть малейший запах, хоть мало-мальская примесь, розовое масло начнет вонять. А теперь послушай этот запах.
Он капнул на специально заготовленную кипельно белую салфетку капельку из небольшого сосуда, стоявшего на столе, взмахнул пару раз тканью и поднес к ее носу.
Ника почувствовала легкий, хорошо узнаваемый, но очень мягкий и обволакивающий, а не приторный, как это часто бывает с маслами, аромат розы.
— Розовое масло очень ценно, Ника. Это мощнейший антисептик, незаменимая вещь в косметологии, ароматерапии. Это афродизиак. Ты знаешь, что женщины в средние века перед приездом своих мужчин смазывали свои половые губы розовым маслом — они называли это поцелуем невинности. На самом деле, масло розы обеспечивало прилив крови к половым губам и делало их и правда уже и сочнее для мужчины, — он не отводил от нее взгляда, она чувствовала. Говорил об этом, а у нее щеки становились розовее всех этих лепестков вместе взятых, — На самом деле, хорошего розового масла очень мало, пусть его и делают во многих точках мира. Именно здесь, в гористой местности, под ласками буйного ветра, прошедшего зной пустыни и соль Средиземноморья, на кончиках девственно чистых лепестков таифских роз, рождается лучший дар этого цветка. Но это только полдела. Только любовь и уважение к собственному труду способны были сделать его аромат и целебные свойства незаменимыми. Все вручную, Ника. Не первый раз в это дело пытались внедрить промышленные технологии — и только провал за провалом. Производство розового масла — это искусство. А искусство не может жить в кандалах. Оно свободно…
— Что Вы имеете в виду? — спросила Ника тихо, поглощенная впечатлениями от увиденного. Это место гипнотизировало ее. Или это был аромат розового масла…
— Предыдущий хозяин этих плантаций, правитель Таифа, был деспотичным человеком. Он считал, что не только цветы были его абсолютной собственностью, но и люди, работавшие на него. Когда меня спрашивают, как я смог завоевать любовь населения Таифа за пару дней, мой ответ прост. Я дал им свободу. Реальную свободу. Не ту, что обычно пугает маленьких людей, не готовых обуздывать вызовы пугающего окружающего мира вне пределов их рабства. Свободу заниматься любимым делом, не без ошейника на шее. Вот что я им дал…
Он подошел к ней совсем близко и коснулся оголенного участка кожи на плече.
— Если Вы освободитель, почему хотите посадить на цепь меня?
— Мне не нужна собака на привязи, Ника. Ты ошибаешься. То, что между нами — это часть игры… — произнес он нежно, обволакивающе, завлекающе, касаясь носом ее шеи, — игры между мужчиной и женщиной. Это заводит… Это… дает свободу нам обоим. Свободу от зажимов и стереотипов…
Дыхание девушки участилось от его близости. Что сейчас будет?
— Сними платье… — сказал хрипло и еще тише.
Ника дернулась, глубоко вздохнув и подняв на него глаза испуганно.
— Нет, Ника. Мы начали играть. Подчиняйся, если не хочешь быть наказанной…
— Вы… обещали… — сипло проговорила она.
— Я держу обещания, говорил же. Мы просто разговариваем. Но в рамках игры. По установленным мною правилам…
— Давайте говорить в одежде… — умоляюще посмотрела на него снова.
И тут же взвизгнула, когда почувствовала, как кожу бедра несильно, но довольно ощутимо обжег стек, который Адам держал все время, пока управлял лошадью.
— Я не разрешал поднимать на меня глаза, Ника… Повинуйся — и ничего плохого не произойдет. Повторяю. Мы просто разговариваем…
Девушка опустила глаза в пол и быстро, не церемонясь об изяществе, стащила с себя платье, оставшись в одних кружевных черных трусиках. Больше никакого нижнего белья ей не предоставили.
Он обошел ее, как любил делать — и уже не раз делал. Внимательно рассмотрел. Остановился глазами на вздернутых сосках, предательски выдающих ее волнение и… возбуждение? Нет… Нет… Она не хотела об этом думать, не хотела это признавать…
— Я задаю вопросы — ты отвечаешь… — тихий рваный шепот у уха. Его тепло сзади. Он сзади. Нежно касается того места подушечками пальцев, которое только что загорелось от его удара.
— Что ты почувствовала, когда я связал тебя в одну из первых наших встреч, Ника? Когда ты лежала подо мной беспомощной и распятой, а я ласкал тебя розой?
Она закусила губу, думая. Не осмеливалась оторвать глаза от пола.
Свист. Вскрик. Новый удар. Пришедшийся теперь на другое бедро.
Не люблю повторять, Ника… Отвечай, — его голос стал нетерпеливее, жестче, авторитарнее.
— Не знаю.. — искренне ответила она, — фрустрацию… новые эмоции… Беспомощность…
— Эта беспомощность была тебе приятна? — он снова был сзади, сжал одну из ее грудей большой ладонью, а второй рукой медленно провел стеком по внутренней стороне бедра от коленки между ног, по увлажнившимся складкам. Чуть ощутимо, почти щекотно, погладил вперед и назад.
— Не знаю… Я же говорю, странные чувства… Сбивающие с толку…
— Хорошо, — удовлетворительно ответил он, опустившись теперь рукой по спине к ягодицам. Сжал.
— А когда я порол тебя? Что почувствовала тогда?
Рука Адама по-хозяйски прохаживалась по ее ягодицам. Он порывисто дышал, при каждом колыхании груди прижимая ее к себе.
— Тоже беспомощность и… Я почувствовала, что ничего не контролирую. Мне было стыдно, унизительно и… потом вдруг все эти чувства отпустили, а на их место пришло…
Она инстинктивно подняла на него глаза. Адам резко переместился к ней лицом. Теперь они смотрели друг на друга. В самое нутро. В самое сердце.
— Я почувствовала облегчение и… — она нервно сглотнула, только сейчас осознавая в полной мере свои ощущения в тот момент. Странную природу своего оргазма тогда… Казалось бы, противоречащую ее сути природу, — свободу. Я почувствовала свободу…
Адам улыбнулся, распуская ее волосы. Откинул в сторону стек.
— Теперь раздень меня. Догола, — ответил еще более хрипло. — глаза отводить нельзя. Смотри на те части тела, которые оголяешь…
Ника дрожащими руками расстегнула его льняную рубашку — пуговица за пуговицей. Ослабила веревки свободных штанов на талии, которые тут же упали к его ногам.
— Трусы, — произнес он, совсем сипло.
Ее окаменевшая рука опустилась на его плавки и потянула резинку вниз. Раздался треск ткани от резкости ее движений, а его большой возбужденный член выскочил из захвата материи.
Девушка инстинктивно отпрянула.
— Теперь сожми его. И я сказал тебе — смотри на те части тела, которые оголяешь…
Она почувствовала, как в горле пересохло. Опустила руку на горячую плоть. Нервно сглотнула. Сжала — сначала аккуратно, потом сильнее. Его член был большим, пугающим. Ника вдруг со смесью паники и ужаса подумала о том, как он вообще может уместиться в женщине…
— Ближе, Ника. Встань ближе. Чтобы я чувствовал тебя своим бедром…
Она подчинилась, в буквальном смысле еле удерживаясь на ногах из-за сносящей ее мужской энергетики.
— Вверх и вниз, Ника… Сжимай и гладь его… Вот так, умница… ритмичнее…
Он начал хрипеть, раскачиваясь из стороны в сторону. С силой вдавил свое бедро ей между ног, а когда она попыталась одернуть свою руку, резко накрыл ее своей и сдавил поверх еще сильнее. Его движения были яростными и рваными. Вторая рука властно схватила ее за шею, притянула к себе — и он тут же впился в ее приоткрытые от учащенного дыхания губы. Большой горячий язык мужчины стал исследовать ее рот, и она уже не помнила, сама ли двигает рукой — или это он делает за нее, сама ли стоит — или это он ее держит, а ноги давно отказали…