Теперь он слышит ее смех…И этот смех тоже бесстрастный…
— Я уйду… Я уже ушла… Но ты… Ты останешься… Навсегда останешься здесь, Адам… Это твой ад… Личный ад… Я не прощу тебе этого никогда… Ты… ты… — на этих словах голос начинает дрожать — и он теперь слышит сквозь гул в собственной голове ее тихий плач.
— Я должен был отомстить… Он… Он… Ты сама знаешь, что это было справедливо…
— Эта справедливость дала тебе сатисфакцию? — печально усмехается сквозь слезы голос… — Кровь порождает только кровь, дракон… Только в легенде на крови восходят деревья… В жизни не так-плоды приносит только любовь, а ты ее лишен… Тебе не дано ее почувствовать… Ты проклят и обречен на одиночество… И ты, и я это знаем, дракон… И это уже не исправить…
— Уйди… уйдиии, — стонет он, снова чувствуя, как по венам растекается новая порция боли, — нет сил тебя слушать…
— Я уйду, я уйду, а ты останешься, Адам…Совсем одним останешься…И мое проклятие всегда будет нависать над тобой… Пусть она и станет твоей Драценой, женщиной дракона, она все равно не выберет тебя, не выберет… В Её сердце не будет любви к тебе, только ненависть… Она не сможет полюбить убийцу своего отца, что бы ни говорили ваши проклятые легенды и предсказания!
По телу проносится судорога за судорогой. Так, что его позвоночник простреливает, а туловище подбрасывает, словно бы оно подключено к дефибриллятору. Его глаза резко распахиваются. Несколько мгновений Адам даже не моргает, лишь остервенело вращает глазными яблоками, как будто пытается удостовериться, что он видит по сторонам…
Этот проклятый кошмар, преследовавший его столько лет… Он уже успел запомнить его наизусть, но теперь… Теперь он словно бы окрасился в новые цвета, подобно тому, как киношники делают цветными старые черно-белые пленки с фильмами. Только все эти краски имели один оттенок — этим оттенком была боль.
Каждый раз его разговор в кошмаре был вымышленным и в то же время, таким реальным… Наверное, реальным его делали глаза… Ее глаза. Глаза Карлы Сфорца, которая смотрела с такой ненавистью и отчаянием, предрекая пустоту и забвение… Так и получилось… Адам был одинок, чудовищно одинок.
— Очнулся, — слышит возле себя знакомый женский голос. Он не удивлен. Нисколько. Разочарован-да, но удивления нет.
— Я в аду? — спрашивает хрипло и иронично, отрывая от подушки тяжелую голову.
Вдыхает полной грудью. Воздух в комнате перенасыщен ее терпко-слащавым ароматом парфюма. И в то же время, в нем еще можно уловить нотки страсти с той, другой, ее запах, чистый и дурманящий. И он с жадностью цепляется за него, вслушиваясь, как за спасательный круг.
— Думаю, можно сказать и так, Адам… В твоем собственном аду — это уж точно… — возвращает его из собственных мыслей женский голос напротив.
Кейтлин заняла то самое кресло, на котором несколькими часами ранее сидел он сам тогда, когда… Сердце заныло. Он подумал о Ней и внутри все болезненно сжалось.
— Ты, наверное, хочешь спросить, где твоя Ника? — усмехается женщина. Небрежно закинув ногу на ногу, рука расслабленно лежит на подлокотнике. В каждом движении элегантность. Она выглядит безукоризненно. Белоснежный костюм-тройка. Туфли в тон, минимум украшений. Эффектно контрастирует с темным интерьером комнаты, в которой повисло тревожное напряжение, — вернее… Не твоя, Адам… Ты ведь уже все понял, да?
— Я понял, что ты пыталась меня отравить, Кейт, — тихо отозвался мужчина, все еще не глядя на нее.
Кейтлин чуть слышно хмыкнула.
— Отравить… Звучит некрасиво как-то. Нет, Адам. Скорее я пыталась раскрыть тебе глаза. На неё. Ты должен был увидеть, кто она на самом деле для тебя. Понять, как ошибался.
— И как же работал твой план?
Девушка снова усмехнулась.
— Да, я дала ей яд. Очень была на тебя зла, Адам. Но не смерти твоей я реально хотела. Думала, она отравит тебя — а я спасу. Я здесь, чтобы дать тебе противоядие и заодно показать, что она не стоит тебя. Она предатель, убийца. Какой пришла к тебе, такой и остается…
— Как видишь, оно не нужно. Я жив и здоров. Ника дала мне снотворное вместо твоей гадости.
Та капризно кривит губы в ответ.
— Слабачка. Даже это не смогла сделать. В любом случае, Адам. Она предала. Она не хочет быть с тобой. Ты поставил на кон всё, что имел ради нее, а она ушла. Ты не нужен ей, она не любила. Каково это, а? Что ты чувствуешь? Я ведь говорила тебе, что будет больно, а ты не поверил, не послушал меня…
Адам поднимает свое туловище с кровати, садится на край и закрывает тяжелую голову руками, тяжело и устало вздыхает.
— Думаешь сейчас сыграть в мстительницу, Кейтлин? Не получится. Ты выглядишь жалкой. Оставь это всё. Между нами всё кончено. Ника к этому не имеет никакого отношения. Я не хочу тебя. Ни как женщину, ни как спутника, ни как друга. Уходи. По-хорошему прошу…
— Прошу… — повторяет она, наконец, отрываясь от своего места, подходит к нему, присаживается рядом на колени.
Он поднимает на нее, наконец, уставшие глаза. В ответном взгляде боль.
— Неужели ты не видишь, а? — ее броня слетает, вмиг оголяя всю правду отвергнутой, мучающейся в агонии неразделенной любви женщины, — только я была тебе предана, Адам. Всегда была. Я твоя женщина. Отпусти эту малолетку или убей за то, что снова пыталась с тобой расправиться, плевать. Главное то, что она тебя не выбрала, а я… Я всегда выбираю только тебя. С самой первой нашей встречи. Я люблю тебя, Адам. И ничего не могу сделать с этой своей проклятой любовью.
Он касается ее щеки, почти нежно, с сожалением. На секунду взгляд Кейтлин насыщается надеждой, но она тут же тухнет, когда девушка слышит то, как кричит Адам.
— Омар! — зовет он слугу, словно бы зная, что снаружи в коридоре его помощник, — заходи.
Секунда — и дверь жалобно скрипит. С таким же жалобным видом на пороге оказывается евнух.
— Перед тем, как покинуть свой пост, Омар, сделай одолжение, отвези лично мисс Кейтлин в аэропорт. Она сегодня же возвращается в Лондон. Въезд в Таиф, равно как на Химьярит, Сокотру и в Дубай ей закрыт раз и навсегда…
— Да, господин, — услужливо кивает Омар, на которого Кейтлин теперь переводит недоуменно-недовольный взгляд.
— Да, Кейти… Я знал обо всем с самого начала. Омар мне все рассказал. О том, что ты вовлекла его в свои козни, что благодаря ему перед тем, как покинуть мой дворец, встретилась с Никой и передала ей яд, о том, что следила за всеми нашими передвижениями все это время тоже через Омара. Так вот, о каждом твоем шаге он докладывал мне. Он никогда не переставал работать на меня. И не нужно кидать на него такие острые, ненавистные взгляды. Каким бы преданным ни был человек, не все готовы идти на жертвы ради мести. Омар был верен тебе до тех пор, пока меня это устраивало. И не надо было строить никаких иллюзий относительно твоей псевдовласти во дворце…
— Адам, я… — ее глаза наливаются слезами. Она растеряна, разбита, опустошена… тянется к нему неуклюже, словно бы судорожно пытается зацепиться за что-то, что могло бы ее здесь задержать.
— Хватит, Кейти… Успокойся уже и пытайся строить свою жизнь без меня… Меня больше нет в твоей жизни. Считай, что этой встречи вовсе и не было… Стража!
В дверях тут же появились двое неприметного вида мужчин. Руки Кейтлин в судорожном танце пытаются ухватиться за Адама, она виснет на его шее, словно бы от этого зависит ее жизнь.
— Адам, пожалуйста! Я люблю тебя! — истошный крик, разрывающий тяжкую тишину комнаты. Молчаливые охранники невозмутимо подхватывают ее под руки и пытаются выволочь наружу. Она брыкается и сопротивляется. От былой элегантности нет и следа.
Но мужчине это уже не интересно. Он даже не смотрит в ее сторону, несмотря на непрекращающиеся призывы и обращения.
Мгновение — и они остаются в комнате с Омаром лишь вдвоем.
— Господин, — тихо обращается к Адаму Омар, — девушку засекли на выезде из Венеции. Она едет в направлении Флоренции. Приказать перехватить?
С секунду он думает. Между бровями пролегает напряженная складка…
— Нет, Омар… Оставьте ее в покое. Никакой слежки больше… Пусть идет… Проводи Кейтлин и можешь быть свободен. Я более не нуждаюсь в твоих услугах. Деньги на твоем счету позволят тебя чувствовать себя хорошо в любой точке мира, где бы ты ни решил обосноваться и чем бы ни решил заняться…
— А что же Вы, господин? — не без тени сожаления в голосе произнес евнух.
Адам печально усмехнулся.
— Я? Самому было бы интересно узнать ответ на этот вопрос, Омар…
Лондон, спустя полгода
— Быстрее, гаттина (итал. — котенок), давай, моя хорошая, прячься сюда, — мать обняла ее, нежно поцеловала и посмотрела в глаза. Глубоко, выразительно. Так, как умеет только мать, — девочка моя, что бы ни случилось, что бы ты ни услышала, ни в коем случае не выдай себя! Никто не должен знать, что ты здесь!
— Мама, где папа? — спросила она взволнованно. На душе было не хорошо. Ника сама не понимала, что происходит, но отчего-то сильно волновалась. До дрожи в коленках и неприятного чувства тошноты в желудке и рези в животе.
Она спряталась в материнской гардеробной. Небольшая щель в двери позволяла ей видеть, что происходит в комнате. Минута, вторая — в покои правительницы Таифа с грохотом вломились. Ника сначала отпрянула от своего секретного места наблюдения, но любопытство все же победило страх — и она снова приложилась к зазору.
— Карла, — услышала, как статный молодой человек, красивый и пугающий одновременно, грозно-повелительно обращается к ее матери.
Та стояла у окна спиной ко входу, обхватив себя руками и смотря вдаль. Казалось бы, шумное появление посторонних в комнате нисколько ее не испугало и не удивило.
Она медленно повернулась к мужчине. Приподняла голову, чтобы заглянуть в его глаза — тот был слишком высок.
— Ну что, дракон, ты доволен теперь? Пришел и за мной? — спрашивает спокойно, даже отстраненно.