На площади, всех выше ростом он;
Без свиты, быстр и прост, он ходит всюду,
Дивясь всему и сам подобен чуду.
Там Аруэ героя своего узрел
И, духом века загораясь, юн и смел,
С беспечной пылкостью студента
Он эпиграммой разразился на регента.
В Бастилию засажен, как пример
Для неугодных, под именем Вольтер
Прославился, язвительный и строгий;
Одобрив выдумку о Боге,
Спустил Всевышнего с небес,
Сняв ореол с его чудес.
В те дни в Париже жил художник тихий,
Застенчивый, немножко дикий,
У мецената Кроза на хлебах,
Среди картин и празднества в садах,
Сей жизни миг чудесный, краткий
Живописуя словно бы украдкой,
С актером, что в тоске один поет,
С душою, устремленною в полет;
С актрисами, что светских дам играют,
Позируя художнику, как знают, -
Чуть скованы, болтают меж собой,
Поворотясь спиной.
Но жизнь, запечатленная, как сцена,
Поныне трепетна, бесценна.
Так, русский царь, строитель чудотворный,
Вольтер, философ непокорный,
Художник скромный Антуан Ватто,
Сошлись, на удивленье,
Как воля, ум и представленье,
Ничуть не ведая о том,
Эпохи новой - Просвещенья,
В России - Возрожденья.
И жизнь, что меркла во Христе,
Вновь возродилась в красоте.
А Русь, справляя потихоньку тризны,
Всему своя пора,
Как юность, пробудилась к Новой Жизни
Под скипетром Петра.
Служил он десять лет солдатом,
Поэт, не возносясь талантом,
Имея волю, ум и честь,
Как царь, простую службу несть.
И вырастал, как дуб в долине,
Что высится, раскидистый, поныне
И сень его, как вешний день
Таит в себе и свет, и тень
Вселенной,
Поэзии высокой, дерзновенной,
В которой человек, он равен всем,
Живущим в мире сем,
А в мире горнем - Богу,
Подвластный только року.
Сенатор и министр, правдив и прям,
Служил вельможа трем царям,
Любимец муз - державе
В ее растущей славе,
Весь светел и могуч, как водопад,
Кипящих дум каскад.
Природа явлена в картинах ярких
Впервые на Руси в чистейших красках,
Как по весне,
С отрадой утра дней.
Теперь уж нет сомненья,
Поэт эпохи Возрожденья,
Он весь и Запад и Восток,
Он человек, он Бог!
Границы Разума и веры
С усмешкой и в сомнениях измерив,
Век восемнадцатый меж тем
Старел, в плену фривольных тем.
И, кажется, впервые на арену,
Выходит юность, как на сцену,
Неся души высокий идеал,
Весь в пламени сияющий кристалл.
Но мир дряхлеющий, в руинах
Воздушных замков, как в садах старинных,
На рубеже веков
В борьбе страстей извечных и убогих
Не принял юности завет и зов
Взошедшей романтической эпохи.
Сияли облака в озерной глубине,
Все те же самые, из поднебесья.
Поэт бродил, задумчив и рассеян...
Вдруг встрепенулся он: в вечерней тишине,
Как с праздника в далекие века,
Несутся звуки флейты и рожка.
И нимфы на опушке пляшут,
Русалки из воды руками машут,
Сверкая рыбьей чешуей хвоста.
Что ж это? Маскарад веселый иль мечта?
С высокой галереи Камерона
Звенит кифара Аполлона.
И музы стайкой юных жен
Сбегают вниз, поэт уж ими окружен.
Смеются музы, лишь одна
С поэта ясных глаз не сводит,
Доверчиво, как друга в отроке, находит,
Из детства, в баснословные года.
“То грезы и младенческие сны, -
Вздохнул поэт, - моей весны.
Прекрасный, чудный мир, когда царили боги,
Исчез. А ныне люди, их дела убоги”.
Но муза в речи важной привела пример:
“Разрушили ахейцы Трою
За красоту Елены, а Гомер
Воспел деяния героев,
И восторжествовала красота
По всей Элладе. Разве то мечта?”
“Но мир прекрасный в прошлом, разве нет?” -
С печалью и тоскою возразил поэт.
“О, нет! - сказала муза. - Временами года
Впадая в сон, вновь пробуждается природа,
Как вечно настоящее, и мир богов,
Как в юности любовь,
И высшие создания искусства,
Коль к ним причастны наши чувства.
Ведь красота не греза, а закон,
Она в основе мирозданья,
Как днесь и нашего свиданья,
Недаром с нами Аполлон”.
Поэт боится пробужденья,
Он весь во власти вдохновенья.
Пронесся гулкий смех поверх деревьев.
“Как! Боги Греции в стране гипербореев?” -
Вскричал поэт, как пилигрим.
“Им поклонялся гордый Рим
И вновь призвал, уставши от смиренья
В эпоху Возрожденья”.
- “А ныне что ж вас привело
В наш край суровый и пустынный?”
- “Да здесь же новые Афины, -
В окрест взглянула муза мило и светло. -
Сей Парадиз основан просвещеньем
Державной волею царя.
Взлелеян чистым вдохновеньем,
Взойдет поэзии прекрасная заря!”
О, дивная заря! Она взошла.
Ее блистательный восход
Мы помним, как России грозный год.
Победа над Наполеоном вознесла
Россию на вершину славы,
Как при Петре сраженье у Полтавы.
Как варварами Рим,
Сожженная Москва поднялась из руин,
И боги поселились в парках после битв,
Не требуя ни жертвоприношений,
Ни искупительных молитв,
А только песен, вдохновений.
И в мире, возрожденном красотой,
Взошел поэзии век Золотой.
Блестящий, из освободителей Европы,
Гусарский офицер, без тени злобы
Бросая взор на мир чужой,
Поник вдруг головой,
Не видя, кроме дикости позорной,
Ни славы, ни свободы, даже веры просвещенной
В истории своей страны,
Ни в настоящем, ни в преданьях старины.
Философ сей был другом юного поэта,
Чей гений возмужал, и дружба им воспета
В пленительных стихах, каких и в мире нет,
Пел о любви - с Сафо, с Петраркой наш поэт,
Соперничая, будто в Греции рожденный,
В России Фебом воскрешенный.
Как! Ничего? Весь встрепенулся он смущенно,
Вступая в важный спор с товарищем стесненно,
Всем недовольный более других,
Любил он жизнь, как и внушенный ею стих,
И не роптал на волю провиденья,
Когда философ жаждал утешенья,
Коли не здесь, в земных делах и снах,
То там, на небесах.
Известны доводы друзей и судьбы их,
Трагичней вдвое на двоих.
Пред этой горестной для разума картиной
Спор нерешенный, как паутиной,
Покрыл блистательный расцвет искусств,
Мир новых мыслей, новых чувств.
В местах, где в ссылке он провел два года,
И мирная воспета им природа,
В сияньи дня, во звездной мгле,
Изгнанник на родной земле
И пленник,
Сошел в кладбищенские сени.
Пусть ныне торжествует рок.
Тоску и грусть ты превозмог
Души прекрасной песней,
И жизни нет твоей чудесней!
Мир праху твоему , поэт!
Да не умолкнут в бурях грозных лет
Поэзии высокой пламенные вздохи
Классической эпохи.
Все это, видите ль, слова, слова, слова.
Поэтов участь не нова.
Все светлое поруганное гибнет,
И плесенью могилы липнет
К нему хула и клевета, -
И глохнет в мире красота;
Под маской скрытое уродство
Играет важно в благородство.
Поэт! Покойся в тишине, -
В неизмеримой вышине,
Где Феб рассеивает тучи,
Как солнце, светлый и могучий,
Встает и образ милый твой,
Овеян высшей красотой.
Не ведал я, кем буду, но известность, слава
Мне грезились, как и любовь, - в том право
Дано ведь каждому, - и я не понимал
Тех, кто о высшей доле не мечтал.
Безвестность, смерть равно страшили,
Как если бы до времени тебя убили
И никогда не будет на Земле,
Летящей вечно в звездной мгле.
Мне все казалось: Ренессанс не за горами,
Как Данте и Петрарка возвестили мир стихами,
С предчувствием расцвета всех искусств
Во славу человека, новых в мире чувств, -