Пригород Кливленда Шейкерс-Хайтс – царство благополучия и благопристойности, а семья Ричардсонов (папа – успешный юрист, мама – журналист местной газеты, четверо красивых и умных детей-подростков, безупречный дом, идеальный газон) – его образцовые обитатели. Они хорошо образованы и успешны, у них широкие взгляды, им не чужды благородные порывы – конечно, если они не идут в разрез с общепринятыми нормами. Они счастливы и гармоничны в своем сонном мирке (если не считать, конечно, спорадических эскапад неукротимой Иззи – их младшей дочери), покуда миссис Ричардсон не решает сделать доброе дело – сдать за бесценок не нужный ей домик по соседству странной парочке: бездомной (и очевидно гениальной) художнице Мие и ее пятнадцатилетней дочери Перл.
С этого момента всё у Ричардсонов идет наперекосяк. Мия, немногословная, аккуратная, работящая и с виду совсем не опасная, не готова играть по правилам, принятым в Шейкерс-Хайтс. Она поддерживает нищую китайскую эмигрантку, отказавшуюся от своей новорожденной дочери и теперь пытающуюся вернуть ее себе, отобрав малышку у состоятельной четы Маккала – идеальных усыновителей и ближайших друзей миссис Ричардсон. Мия отогревает и приручает бунтарку Иззи, собственным примером демонстрируя той, что стремление к свободе от условностей – вовсе не порок. Она показывает обывателям Шейкерс-Хайтс принципиально иной способ жизни – странный, рискованный, и в то же время таящий в себе множество радостей, не доступных людям с постоянной работой и стабильным доходом. Ну, а дочь Мии, темноволосая молчунья Перл, вбивает смертельный клин между двумя сыновьями Ричардсонов – красавцем-спортсменом Трипом и романтичным мечтателем Сплином… Надо ли говорить, что всего этого миссис Ричардсон стерпеть не сможет: отбросив маску ханжеской добродетели, она начинает рыться в таинственном прошлом Мии и Перл, извлекая на свет факты, которым лучше было бы навеки остаться в тени. И эти открытия влекут за собой последствия поистине катастрофические и необратимые для всех участников драмы…
Одна из фундаментальных идей Селесты Инг – это недопустимость культурной апроприации: так, именно с ней борется Мия, вставая на сторону биологической матери-китаянки против белых приемных родителей. И тем не менее, бичуя порядок и вознося на пьедестал нонконформистский хаос (даже формально поверженная, Мия покидает Шейкерс-Хайтс с высоко поднятой головой), Инг совершает именно тот грех, который сама же порицает. Ее попытка говорить от лица бунтарей, по сути дела, представляет собой именно культурную апроприацию – казалось бы, не ей, молодой женщине из обеспеченной семьи, уроженке богатого пригорода и выпускнице престижного университета, с подростковой страстью воспевать романтику объедков, обносков и духовных исканий. Если бы с подобным художественным высказыванием выступила Джаннет Уоллс, создательница автобиографической книги «Замок из стекла» (Уоллс выросла с родителями-хиппи и на собственной шкуре испытала все прелести подобной «романтики»), к этому можно было бы отнестись всерьез. Но благополучнейшая Селеста Инг, прославляющая антибуржуазный побег и бунт, выглядит не многим лучше самой несимпатичной своей героини миссис Ричардсон, убежденной, что любому ребенку – в том числе китайскому – всегда лучше в богатой и просвещенной белой семье.
Кристина ДалчерГолос[62]
«Голос» американки Кристины Далчер разошелся в США без малого миллионным тиражом, и если верить многочисленным отзывам, под обложкой с выразительным латинским названием (в оригинале роман озаглавлен «Vox») притаился по меньшей мере новый «Рассказ служанки», а то так и что-то покруче. Ужасающее насилие над женщинами, подавление всех их естественных склонностей, героическое сопротивление, и в конце (чтобы ни у кого из читателей не осталось сомнений, чье тут дело правое) эффектное избавление от гнета и тотальное торжество справедливости, – словом, образцовое воплощение всех неврозов и надежд современного общества. Ну, или по крайней мере женской его половины.
В принципе, всё сказанное в аннотации – правда, ну, или близко к тому.
В начале романа главная героиня, Джин МакКлеллан, домохозяйка и мать четверых детей, влачит то жалкое существование, которое в Америке времен президента Майерса (под этим псевдонимом укрылся узнаваемый, хотя и несколько окарикатуренный Дональд Трамп) остается единственным уделом женщин. Год назад ее, авторитетного специалиста по нейролингвистике, изгнали из лаборатории и принудительно отправили домой, лишив права пользоваться компьютером или смартфоном, а также запретив ей доступ к книгам – за вычетом, понятное дело, адаптированной Библии в розовой обложке. Но хуже всего то, что на запястьях Джин и ее маленькой дочки красуются особые счетчики, отмеряющее количество произнесенных ими слов: каждая женщина имеет право не более, чем на сто слов в день. При превышении этой нормы ее ждет удар током – сначала едва заметный, но с каждым следующим нарушением всё более и более мучительный.
Однако теперь в судьбе Джин наметились перемены. Старший брат и ближайший советник президента, катаясь на лыжах, получил тяжелую травму головы, и избавить его от речевого расстройства, вызванного повреждением мозга, может только Джин. Чего не знают представители спецслужб, явившиеся в дом семьи МакКлеллан, чтобы вернуть Джин в лабораторию, – так это того, что вакцина от афазии (да-да, в мире Далчер неврологические заболевания отлично лечатся посредством вакцинации) уже фактически готова, и выпавшую ей временную свободу героиня обратит не на дальнейшие исследования, а на подрывную деятельность.
Собственно, вся эта предыстория, перемежающаяся поучительными флешбэками («Джин не пошла на митинг в защиту прав женщин», «Джин прогуляла выборы», «Джин слишком много времени уделяла учебе в ущерб политической борьбе» и т. д.) занимает чуть меньше половины книги. С того момента, как героиня в прямом смысле слова вновь обретает дар речи, стартует бодрый триллер в духе Фредерика Форсайта с плохими ребятами в черных костюмах и с наушниками на пружинке, хорошими ребятами (которых не всякий раз отличишь от плохих), перестрелками, погонями и прочими стандартными атрибутами жанра. Осложняет ситуацию еще и персональная драма: в мире, где за адюльтер полагается пожизненное лишение права на речь, Джин переживает страстный роман с коллегой – знойным итальянцем Лоренцо, словно сошедшим со страниц эротического романа.
В принципе, ограничься Кристина Далчер второй половиной романа, он был бы в некотором роде неплох, а при удачном стечении обстоятельств из него вышла бы добротная сценарная основа для кинофильма категории «B». Однако проблема «Голоса» в том, что, по факту оставаясь в нише книг максимально простых, рассчитанных на самый невзыскательный вкус, он при этом позиционируется как интеллектуальный феминистский текст и смелое высказывание на актуальную тему. Механически втиснув в типовой штампованный продукт неубедительную мизогиническую страшилку (представить, что в обозримом будущем кто-то попытается ограничить права женщин таким экзотическим образом, мягко скажем, затруднительно даже на уровне метафоры), Кристина Далчер одним прыжком перемещается из раздела массовой литературы на полку с серьезными книгами о проблемах женщин. Щепотка феминизма становится аналогом волшебного порошка, разом превращающего бесхитростную безделку в нечто неизмеримо большее, а всех ее критиков автоматически переводящего в подозрительную категорию людей, склонных обесценивать страдания женщин в маскулинном мире и недооценивать грозящие им опасности.
Актуальность, таким образом, из сущностной вещи становится, по сути дела, просто магическим артефактом, обеспечивающим книге успех и признание вне зависимости от ее литературных достоинств. Критериев, позволяющих отличить по-настоящему глубокое и оригинальное феминистское высказывание (такое, к примеру, как роман Наоми Алдерман «Власть») от беззастенчивой под него подделки, становится всё меньше. И это, конечно, очень тревожный сигнал для литературы в целом, а также пока, по счастью, редкий, но от этого не менее неприятный пример негативного влияния пресловутой «повестки» на сферу искусства.
Элена ФеррантеГениальная подруга[63]
Тот факт, что у нас романы Элены Ферранте до сих пор не продаются в каждом супермаркете (а именно так происходит уже в тридцати пяти странах мира), в очередной раз подтверждает репутацию России как глубокого литературного захолустья. Вообще, новости об этой без преувеличения главной европейской диве наших дней чуть ли не впервые просочились в отечественное медийное пространство совсем недавно – в связи с разразившимся вокруг нее громким скандалом. На протяжении многих лет писательнице, укрывшейся под псевдонимом, удавалось, несмотря на миллионные тиражи и колоссальную популярность, успешно сохранять свою анонимность, однако в один прекрасный день дотошный журналист Клаудио Гатти обнародовал результаты своего расследования: на самом деле Элена Ферранте – это переводчица Анита Райя, живущая с мужем-писателем в Риме. Литературный мир раскололся надвое: одни (во главе с Салманом Рушди) отстаивают священное право писателя скрываться в тени своих книг, другие считают, что «читатель имеет право знать», и вот под звуки этой впечатляющей канонады наконец выходит на русском первая часть «неаполитанского квартета» Ферранте – роман «Гениальная подруга». Причем выходит не у одного из мейджеров нашего книжного рынка (которые по идее должны были бы в кровь драться за право издавать Ферранте), а в симпатичном, но маленьком «Синдбаде» – что тоже, увы, не лучшим образом характеризует нашу книжную отрасль.
Пересказывать прозу Ферранте – занятие бесперспективное: что ни делай, всё равно получится мыльная опера с элементами социальной драмы. Пятидесятые годы ХХ века, нищий район на окраине Неаполя, где женщины дерут друг другу космы прямо на улице, где человек, умеющий читать, слывет опа