Таинственная карта — страница 39 из 83

В узбекской пыльной глуши умирает на роскошной резной кровати старая ленинградка, мечтающая перед смертью увидеть родной город, где ей довелось поработать не кем-нибудь, а уборщицей в Русском музее («Русский музей»). Спасает чинары, которые безжалостно вырубают хитрые коммунальщики, малахольная глухонемая старуха, и никто не подозревает о том, что на самом деле она и сама – дерево, и ей просто невыносимо видеть гибель своих братьев («Умаровна»). Приезжает в жаркий пыльный Ташкент странное семейство израильтян – их старшая полубезумная дочь убеждена, что где-то здесь она сможет встретить душу своей умершей подруги… Какие-то тексты (вроде, например, рассказа «Совращенцы») неуловимо перекликаются с мотивами главного романа Афлатуни «Поклонение волхвов», но бо́льшая часть рассказов обособлены и от прежних книг писателя, и друг от друга.

Однако нечто неуловимо общее в них есть – вернее, все вместе они формируют некоторое чувство общности. Постколониальная по своей сути, очаровательно расхристанная и, в отличие от его же до странности безупречных романов, трогательно несовершенная малая проза Сухбата Афлатуни обладает свойством вызывать из небытия, собирать как мозаику, обживать и наполнять осязаемой плотью роскошный мир Средней Азии. Сахарный виноград (ни в коем случае не плевать косточки в окно – мама накажет), тенистые чинары, сопливые дыни на базаре, чумазые ребятишки, сбивчивый разговор на всех языках сразу и ощущение специфического восточного волшебства (иногда дружественного человеку, а иногда и не очень), разлитого в горячем воздухе, – все эти реалии, казалось бы, навеки ушедшие из нашей жизни вместе с советскими теленовостями про «хлопкоробов Узбекистана» и пенсионерской модой на тюбетейки, возвращается к нам в рассказах Афлатуни. Возвращается, светит, греет, иногда даже жжет – словом, определенно делает жизнь красочней и лучше, несмотря на мелкие конструктивные огрехи.

Алексей СальниковПетровы в гриппе и вокруг него[99]

Книга екатеринбуржца Алексея Сальникова – редчайший в отечественной практике случай явления совершенно готового, не нуждающегося ни в каких скидках на молодость и нехватку опыта писателя буквально из ниоткуда (хотя на самом деле, конечно, из богатейшей екатеринбургской литературной традиции и собственного поэтического бэкграунда автора).

Главный герой романа – собственно, автослесарь Петров – за пару дней до Нового года едет в троллейбусе с работы, чувствует, что заболевает, мечтает о сигарете, холодной газировке и теплой постели, однако вместо всего этого почему-то сначала оказывается в катафалке, где прямо над гробом быстро выпивает много водки со случайно встреченным случайным знакомым, а после продолжает загул где-то в ближнем пригороде в обществе очень странного преподавателя философии. После череды полупьяных-полутемпературных приключений Петров всё же добирается до дома, где его ждут такие же гриппозные жена-библиотекарь (вообще-то они в разводе, но живут вместе) и сын. Все вместе они то сбивают температуру парацетамолом, то ссорятся, то полощут горло, то пытаются всё же подготовиться к празднику – в общем, занимаются делами сугубо прозаическими.

Поначалу роман Сальникова кажется ужасающе многословным – так, если герой заходит в подъезд, то описание его пути до квартиры может занять добрый десяток страниц. Каждая поездка в общественном транспорте (к Петрову почему-то постоянно липнут разного рода психи), каждый поход в аптеку или супермаркет обрастают бесконечными деталями и подробностями. Впрочем, подробности эти не особо утомляют, поскольку пишет Сальников как, пожалуй, никто другой сегодня. Словно бы специально поставив себе задачу нигде, ни единого раза не употребить хоть сколько-нибудь затертый, привычный оборот, Сальников в любое типовое словосочетание, в самое проходное и неважное предложение ухитряется воткнуть совершенно не то слово, которого ожидает читатель. На каждом шаге он выбивает у него почву из-под ног, расшатывает натренированный многолетним чтением «нормальных» книг вестибулярный аппарат и заставляет улыбаться там, где улыбаться, вроде бы, вовсе нечему.

И вот в тот самый момент, когда ты уже начинаешь верить, что эти смешные спотыкания, эти восхитительно-неловкие ритмические сбои и есть то, ради чего писался роман, в нем неожиданно обнаруживается сюжет – да еще какой. Все случайные знаки, встреченные Петровыми в их болезненном полубреду, все неприметные символы – от просроченной таблетки аспирина, завалявшейся в кармане штанов, до странной девочки в троллейбусе, – внезапно собираются в стройную конструкцию без единой лишней детали. А из всех конструктивных отверстий начинает переть и сочиться такая развеселая хтонь и инфернальная жуть, что Мамлеев с Горчевым дружно пускаются в пляс на небесах, а Гоголь с Булгаковым аплодируют.

Восхитительный, единственный в своем роде язык, заземленный и осязаемый материальный мир, удивительным образом не исключающий летучей фантазии, и по-настоящему волшебная мерцающая неоднозначность (то ли всё происходящее в романе – гриппозные галлюцинации трех Петровых, то ли и правда обнажилась на мгновение колдовская изнанка мира), – как ни посмотри, выдающийся текст и настоящий читательский праздник.

Отдел[100]

Второй роман – всегда серьезное испытание для автора, но Алексею Сальникову удалось проскочить этот неприятный рубеж практически незаметно. Нашумевшие «Петровы в гриппе и вокруг него», превратившие малоизвестного екатеринбургского поэта в полноразмерную литературную звезду общероссийского масштаба, – в действительности второй роман Сальникова. И знать это, конечно, большое облегчение: читая «Отдел» – первый прозаический опыт писателя, – можно не сравнивать ревниво, не тревожиться «сдулся – не сдулся» и просто получать удовольствие от процесса, наперед зная, что продолжение последует, и экзамен на писательскую состоятельность Алексей Сальников уже сдал и сдал, блестяще.

Однако поскольку сравнения в любом случае неизбежны, стоит всё же предуведомить читателя: при всех своих немалых достоинствах, «Отдел» – именно дебют, и многое из того, что в «Петровых» разгорится ярким пламенем, здесь прослеживается в виде едва намеченного мерцания.

Ненавязчивое остроумие на уровне фразы, во втором романе сгустившееся до почти критической плотности, здесь тоже присутствует, но в куда более низкой концентрации: неосознанно и блаженно улыбаться тому, как именно составлены слова в предложении, вы тоже будете, но заметно реже. Сюжет «Отдела» вновь в причудливой пропорции сочетает самую что ни на есть приземленную, бытовую жизнь с ледяной иррациональной жутью, однако конструкция его куда более прямолинейна и не оставляет особого простора для интерпретаций, толкований и догадок. Пожалуй, единственное, что перекочевало из «Петровых» в «Отдел» (или, если угодно, наоборот) без изменений, – это общее ощущение пронизывающего текст теплого и живого обаяния, практически не объяснимого в рациональных терминах и определенно не раскладывающегося на формальные составляющие.

Главного героя Игоря выперли из милиции с волчьим билетом за неуместное правдолюбство, и единственное место, куда ему в результате удается устроиться, – это странный Отдел, расположенный в здании полузаброшенной котельной. Вместе с другими такими же бедолагами, изгнанными из разных силовых структур за крупные и мелкие прегрешения, Игорь будет бороться с бытовым дискомфортом, возиться с бумажками, торчать в курилке, потихоньку подворовывать кофе у прижимистого завхоза, а пару раз в месяц, по ночам, допрашивать и после этого убивать совершенно случайных людей – мужчин, женщин и даже детей. Драматизм происходящего усугубляется его полнейшей абсурдностью: ни сам Игорь, ни кто-либо из его товарищей (славных, в общем, ребят) не понимают толком, что они делают и в чем провинились перед отчизной симпатичный студент, средних лет пьянчужка или, допустим, молодая задерганная мамаша в офисном костюме.

Поначалу история совестливых душегубов, искренне страдающих из-за того, что им приходится творить, читается как очередная – и весьма изобретательная – вариация на тему «банальности зла». С первых страниц наблюдая за работой Отдела глазами Игоря и его коллег, мы в какой-то момент обнаруживаем, что внутренне мы на их стороне и сочувствуем им куда больше, чем их жертвам: шутка ли – убивать ни в чем не повинных людей, это ж какой стресс, а нервы-то не железные. Однако стоит нам должным образом ужаснуться той легкости, с которой и герои, и мы сами переходим, по сути дела, на сторону тьмы, как за первым слоем сальниковской истории вскроется второй: деятельность Отдела обернется универсальной метафорой любой борьбы с абстрактным и неперсонифицированным врагом вроде «террористов» или «предателей». Но и тут расслабляться не следует: под самый конец, когда мы уже практически перестанем ждать, Сальников всё же выложит на стол объяснение того, чем занимается и с чем борется Отдел на самом деле, заставив нас еще раз – уже по третьему кругу – переосмыслить прочитанное.

Словом, «Отдел» – роман сюжетно изобретательный, остроумно написанный и небанальный по мысли – заслуживал бы самого пристального и благосклонного внимания читателя даже вне контекста громкого успеха «Петровых в гриппе и вокруг него». Однако особенно всё же радует зазор в качестве между первой и второй книгами Сальникова: он позволяет прочертить крайне обнадеживающую траекторию его писательской эволюции и дает основания надеяться на столь же впечатляющее продолжение.

Опосредованно[101]

За прошедшие два года после выхода «Петровых в гриппе и вокруг него» Алексей Сальников превратился в одного из тех сравнительно немногочисленных российских писателей, от которых читатель в самом деле ждет нового романа. «Петровы», как многие помнят, проделали сложный путь, сначала появившись в толстом журнале, потом в виде бесплатной книги на сервисе Bookmate, и только потом в виде книги бумажной (суммарный тираж которой, к слову сказать, к концу 2019-го достиг 56 000 экземпляров). Второй (а на самом деле, первый) роман Сальникова «Отдел» немного срезал угол: после толстожурнальной публикации он почти сразу материализовался в бумаге. «Опосредованно» приближается к нам тем же маршрутом: осенью 2018-го он был опубликован в журнале «Волга» (и, соответственно, в сети), и полгода спустя, претерпев довольно радикальную редакторскую инвазию, вышел книгой.