Назвать «Раунд» безупречным романом было бы, пожалуй, слишком смело: некоторые фрагменты в нем написаны блестяще, а некоторые намечены схематичным контуром – кажется, их стоило бы развернуть и продолжить. Ни одна сюжетная нить не обрывается (что делает автору честь), но некоторые выглядят избыточно тонкими, сухими и ломкими. «Раунд» – не тот текст, которому светит громкий читательский успех (впрочем, на этот счет приятно будет ошибиться): подчеркнутая внеположность господствующей в нашей литературе герметичной ретро-повестке делает роман не то неактуальным, не то избыточно – почти непристойно – актуальным, и еще неизвестно, что из этого хуже. Из всего написанного за последние годы «Раунд» более всего похож на «Калейдоскоп: Расходные материалы» Сергея Кузнецова и с большой долей вероятности повторит его судьбу – станет важным (возможно, важнейшим) событием для нескольких сотен – в лучшем случае тысяч – читателей. Однако именно книги, подобные роману Анны Немзер, наполняют смыслом работу книжного обозревателя, а русской литературе в целом дают надежду на преодоление советской травмы.
Дмитрий ЗахаровСредняя Эдда[106]
В подземных переходах, на брандмауэрах и пустых простенках в центре столицы экзотическими цветами распускаются странные граффити. На каждом из них – фантасмагорические сцены, в героях которых без труда опознаются политики, медиа-менеджеры, влиятельные силовики, популярные блогеры. На неуловимого художника (его знают под именем «Хиропрактик») открыт сезон охоты: кажется, в Москве не осталось ни одного ведомства, ни одного мало-мальски приметного представителя элиты, которому он не был бы позарез необходим. А тем временем персонажи, запечатленные на граффити, один за другим умирают нехорошей смертью, и, похоже, среди следующих жертв – первые лица государства…
Главный герой «Средней Эдды» Дмитрий Борисов, сам в прошлом активист «культурного сопротивления», теперь работает в так называемой Конюшне – странной госструктуре, сфера деятельности которой лежит на стыке политического пиара и профессиональной провокации. Дмитрий выпивает с коллегами (неплохими, в общем, ребятами, даром что мастерами распила и отката), благоговеет перед шефом – лощеным дву- или даже трехличным интеллектуалом, восторженно исследует крамолу, с которой ему надлежит бороться, но главным образом тоскует по бросившей его жене. Прекрасная и загадочная Настя, неутомимый борец за светлые идеалы и непримиримый нон-конформист, несколько лет назад исчезла вместе с их общей дочерью в неизвестном направлении и теперь, надо полагать, борется со злом где-то далеко. Именно Дмитрию – обаятельному Пьеро, трогательному неудачнику, постироничному романтику – предстоит стать ключевым звеном в головокружительной интриге вокруг Хиропрактика, которая понемногу приобретает вполне апокалиптический характер и размах.
Книга Дмитрия Захарова вышла в серии «Актуальный роман» и, в общем, вполне соответствует этому несколько расплывчатому определению. В ней есть и вполне явные отсылки к самой жгучей современности, и узнаваемые типажи, и убийственно язвительные зарисовки с натуры (автор сам много лет проработал в государственном пиаре и, очевидно, хорошо знает, о чем говорит). Так, сцена «общественных слушаний» в рамках предвыборной кампании городского чиновника, решившего на старости лет взять нотой выше и перебраться в Государственную Думу, выглядит одновременно гомерически смешной и неприятно правдоподобной. Более того, в «Средней Эдде» есть и субстанция, пожалуй, даже более важная, чем мелкие фактологические сближения и намеки – в каждой строчке там чувствуется любовно засахаренный дух времени со всеми его характерными словечками и оборотами, с разлитым в воздухе недобрым электричеством, веселой вседозволенностью и вместе с тем предчувствием неумолимо надвигающейся бури.
А вот чего «Эдде» определенно недостает, так это романного простора и воздуха. На 350 убористых страницах Захаров ухитрился расположить такое количество интриг, персонажей и событий (даже шаманскому трипу в Камбоджу и протестной акции на Саяно-Шушенской ГЭС там находится место), что в какой-то момент все они неизбежно начинают путаться, толкаться и мешать друг другу. Великолепно придуманные колоритные герои мелькают в одном-двух эпизодах для того, чтобы самым разочаровывающим образом кануть в Лету. Заманчивые повествовательные линии сводятся к скомканной скороговорке, а то и вовсе синопсису. Мощные сюжетные твисты продаются задешево, без должной подготовки и надлежащего оформления – так, что при малейшей утрате концентрации их можно запросто пропустить. Словом, хотя формально все концы сходятся с концами, и ни одна значимая деталь не оказывается совсем уж лишней, читателю постоянно приходится прилагать сверхусилия для того, чтобы просто удержать в голове картину происходящего, не заблудиться в толпе второ- и третьестепенных персонажей и самостоятельно достроить проговоренное между делом или непроговоренное вовсе.
Очевидно, бо́льшая часть этих проблем могла бы быть успешно решена посредством простого увеличения объема, разворачивания (чтоб не сказать разархивирования) заключенного в «Средней Эдде» потенциала. Чуть более детальная прорисовка героев и их мотиваций, чуть менее рваная, пунктирная структура, возможно, лишили бы роман Захарова присущей ему сейчас потрескивающей энергетики, зато сделали бы куда более объемным (во всех смыслах слова), глубоким и – чего греха таить – комфортным для читателя. Статистика англоязычного книжного рынка показывает, что в последние годы средняя длина романа неуклонно растет – и это парадоксальным образом не оказывает негативного влияния на продажи. Привыкший к сериальной культуре потребитель, в принципе, не прочь получить за свои деньги немного больше букв. Однако российские авторы, за редким исключением, словно бы экономят на бумаге, пытаясь любой ценой «упаковаться» в минимальный объем и принуждая тем самым читателя к изнурительному и избыточному сотворчеству.
С другой стороны – и не признать это будет несправедливо – если роман, как в случае со «Средней Эддой» Дмитрия Захарова, вызывает ощущение, что он слишком короток и хотелось бы еще, – то, пожалуй, это говорит о нем скорее хорошо, чем плохо.
Антон ПонизовскийПринц Инкогнито[107]
Первая книга Антона Понизовского «Обращение в слух» выглядела следующим образом: много-много отличного журналистского вербатима (для романа автор записал на Москворецком рынке в Москве несколько десятков интервью со случайными прохожими) и немного литературной «обкладки» – не то, чтобы вовсе плохой, но несколько необязательной. Нынешняя его книга – это уже стопроцентная литература, без всякой журналистики, хотя рассказывают, что, собирая материал для «Принца Инкогнито» Понизовский несколько месяцев проработал санитаром в психиатрической больнице.
Сделано это было не напрасно: все сцены в душном и тесном дурдоме города Подволоцк пронизаны душераздирающим реализмом, от которого хочется одновременно плакать и открыть окно пошире – лишь бы не чувствовать этой безнадежной больничной вони. Впрочем, главный предмет романа – вовсе не ужасы жизни душевнобольных: крикливого Кардинала, безмолвного слоноподобного Гаси, обманчиво нормального Вили и других. Основу сюжета составляет диковинная пародия на детективное расследование. Медбрат Дживан Грантович Лусинян, недоучившийся врач, выходец из Нагорного Карабаха и красавец-мужчина, волею злой судьбы на долгие годы застрявший в плоском и уродливом Подволоцке, должен изобличить злоумышленника из среды «мизераблей» (так он предпочитает именовать пациентов), раз за разом устраивающего поджоги в психбольнице. Пожар грозит гибелью всем обитателям «дурки», поэтому Дживану необходимо найти поджигателя и отправить его в страшное Колываново – деревенский филиал подволоцкой психушки, где, по слухам, самые стойкие больные способны продержаться не более пары месяцев.
Однако внутрь этой истории вложена еще одна – куда более поэтичная и романтическая. Линейный корабль русского флота «Цесаревич» несется к берегам Сицилии, а на его борту инкогнито приближается к месту своей коронации молодой принц – законный наследник испанской короны, в результате интриг временно лишенный престола… Испанский принц хорош собой, владеет приемами всех мыслимых единоборств и искушен в тайных практиках, однако для того, чтобы обойти все ловушки и вернуть себе отеческий венец, ему необходима помощь простого русского матроса…
Две эти истории понемногу начнут переплетаться, прорастать друг в друга, грань между ними поплывет и размоется, и вот уже два главных вопроса романа – во-первых, кому же мерещится вся эта конспирологическая галиматья с принцами и кораблями, и во-вторых, кто все-таки поджег подоконник в палате, – сольются воедино. Понизовский ловко разыгрывает детектив, заставляя нас подозревать всех персонажей поочередно, однако параллельно с этим где-то на периферии читательского зрения он проделывает трюк еще более искусный – смешивает безумие с нормой, а бред с реальностью, демонстрируя тем самым их условность и относительность. Рациональность в «Принце Инкогнито» понемногу начинает жить по законам галлюциноза, а тот, в свою очередь, оказывается надежно укоренен в трезвой – ну, более или менее – прагматике. Всё казавшееся надежным и основательным распадается, а зыбкое марево чужого бреда, напротив того, сгущается, обретает плоть и наливается тяжестью, чтобы разрешиться в конце громоподобным взрывом – тем более эффектным, что не вполне понятно, где именно он происходит: в подволоцкой психушке или в голове у героев.
Фигль-МигльЭта страна[108]
Роман петербургской писательницы, укрывшейся под манерным псевдонимом Фигль-Мигль, очень здорово – по-филологичному изящно, но при этом энергично и остроумно – написан. А еще в нем любопытная основная идея – не вовсе оригинальная (на эту же тему есть роман у Владимира Шарова, да и «Авиатор» Евгения Водолазкина примерно про то же самое), но не успевшая пока навязнуть в зубах. Начитавшись трудов философа Николая Федорова, пр