малой прозы «Найти виноватого».
Скажу сразу: этот сборник – безупречный, составленный из текстов в диапазоне от хороших до выдающихся, – тем не менее, не лучший вариант для первого знакомства с Евгенидисом. И дело не в том, что короткие его тексты воздействуют на читателя слабее, чем длинные, – ничего подобного, скорее уж наоборот. Причина не читать «Найти виноватого» раньше других книг писателя состоит в том, что вошедшие в него рассказы в некотором смысле живут на полях романов и вступают с ними в причудливый, захватывающий диалог – его-то неопытный читатель Евгенидиса рискует пропустить, лишив себя тем самым радости узнавания и глубинного понимания прочитанного.
Так, открывающая сборник новелла «Воздушная почта», речь в которой идет о молодом американце, умирающем от амебной дизентерии на райском острове в Таиланде, представляет собой альтернативную версию судьбы одного из главных героев романа «А порою очень грустны» (там он благополучно возвращается из долгого путешествия, тут – умирает в пути). Небольшой рассказ «Прорицание вульвы» – история известнейшего сексолога, все идеи которого относительно гендерной идентичности в одночасье рушатся из-за открытия, сделанного более молодой коллегой, – это спин-офф эпического «Среднего пола», в 2003 году принесшего Евгенидису Пулитцеровскую премию. А герои заглавного текста сборника – семейной драмы «Найти виноватого» – определенно живут где-то на периферии того мира, в котором разворачивается действие «Девственниц-само-убийц».
Впрочем, сказать, что малая проза Джеффри Евгенидиса не обладает самостоятельной ценностью и интересна лишь как расширенный комментарий к романам, заведомо несправедливо. Каждый текст, вошедший в сборник, представляет собой совершенно законченное, обособленное высказывание, и роднит их между собой разве что общая минорная интонация. Все рассказы в «Найти виноватого» – это истории распада и краха, так или иначе фиксирующие превращение человеческих жизней и отношений в никчемные обломки, осколки и ветошь.
Родни – несостоявшийся ученый, отец семейства и неудачливый музыкант – за долги лишается клавикорда, единственного предмета, к которому чувствует настоящую привязанность («Старинная музыка»). На глазах лузера-сына лузер-отец проматывает остатки семейных денег, вкладывая их в захудалый отель на окраине Майами («Таймшер»). Поддавшийся искушению и позарившийся на чужие деньги нищий редактор из маленького некоммерческого издательства готовится заплатить за свое преступление страшную цену – а ведь он всего-то хотел отремонтировать кухню и купить новые ботинки («Великий эксперимент»)… Пожалуй, из всех текстов сборника лишь последний – «Нытики» – предполагает некоторую надежду на счастливый исход, но под счастливым исходом в данном случае понимается в первую очередь гармоничная, спокойная и своевременная смерть…
Евгенидис – убежденный минималист: чтобы описать человека или ситуацию, ему хватает одного скупого росчерка. Мы узнаём о бедственном положении героя по дырке у него на подметке, а вся драма застарелой нищеты проносится перед глазами читателя в тот момент, когда автор мимоходом упоминает ежедневное семейное ме-ню – макароны с соусом для взрослых, макароны без соуса для детей. Без малейшей патетики и манипуляций, без надрыва и словесных красот, из самых скудных подручных материалов Джеффри Евгенидис конструирует прозу очень простую, негромкую и в то же время необыкновенно плотную, густую, «работающую» одновременно и на уровне ума, и на уровне сердца. В принципе, всё то же, что и в романах, но из-за высочайшей концентрации неподготовленному читателю грозит передозировкой.
Кристина Бейкер КлайнКартина мира[120]
Применительно к роману Кристины Бейкер Клайн у американского читателя есть перед русским важное преимущество. Любой американец знает картину «Мир Кристины», за прошедшие с ее создания семьдесят лет ставшую без преувеличения заокеанским аналогом «Незнакомки» Крамского, а значит, легко опознает ее на обложке книги и способен без труда выдвинуть неплохую гипотезу относительно ее содержания. Читателю же русскому нужны некоторые пояснения: прежде, чем браться за «Картину мира» Бейкер Клайн, ему нужно знать, что, во-первых, картина на обложке принадлежит кисти Эндрю Уайета – чуть ли не главного американского художника-реалиста ХХ века. Во-вторых, что на картине изображено вполне конкретное место – ферма семьи Олсонов в штате Мэн, неподалеку от городка Кушинг. Что женщина, на ней изображенная, не случайная модель, но близкий друг художника – владелица этой фермы Кристина Олсон. Ну, и наконец, что Кристина не просто так живописно сидит в траве – она банально не может с нее встать, поскольку после перенесенной в детстве болезни практически лишилась способности ходить.
Собственно, из этих вводных и складывается роман Кристины Бейкер Клайн – он рассказывает о жизни Кристины Олсон до встречи с Эндрю Уайетом, об их странной, преимущественно молчаливой дружбе и о том, как была написана знаменитая картина (а заодно и другие важные полотна, которые художник создал в своей мастерской на ферме Олсонов). Несмотря на то, что появление книги обусловлено фигурой Уайета и без него роман попросту не имел бы смысла, фокусом «Картины мира» остается именно героиня, судьбу которой ее тезка Кристина Бейкер Клайн реконструирует убедительно и в то же время на редкость бережно и деликатно.
Детство на уединенной ферме недалеко от Атлантического побережья, где из пейзажа – только бескрайнее небо да заросшие жесткой травой холмы. Ранняя инвалидность, прогрессирующая с годами. Рассказы бабушки о муже-капитане и дальних странствиях. Любящие и авторитарные родители, в двенадцать лет забравшие способную девочку из школы и лишившие ее тем самым надежд на будущее, хоть сколько-нибудь отличное от пожизненного прозябания на родной ферме. Любовь к стихам Эмили Дикинсон. Неудачный роман с городским хлыщом, сводящийся к нехитрой формуле «поматросил и бросил». Долгое одиночество в пустеющем доме: братья Кристины, один за другим, покидают его, отправляясь искать счастья в большом мире, покуда с ней не остается последний – самый верный и самый несчастный…
Вся жизнь Кристины Олсон до встречи с юным Эндрю Уайетом, приезжающим в ее дом почти случайно и остающимся здесь на долгие годы, проходит словно бы в полумраке. Окружающие видят в Кристине не столько живого человека, сколько функцию или в лучшем случае набор функций: несчастный инвалид, нуждающийся в жалости; преданная дочь, до последнего вздоха ухаживающая за престарелыми родителями; брошенная невеста; одинокая и суровая старая дева. Ни один человек не пытается (или просто не способен) заглянуть за этот чопорный фасад и увидеть Кристину такой, какой она видит себя сама – тонкорукой девчонкой с растрепанными волосами в розовом платье, романтичной, дерзкой и в то же время растерянной. Запертая в двойной тюрьме своего неуклюжего тела и отчего дома, ставшего для нее всем миром, Кристина живет, не зримая для людей, словно бы не существующая. И первым человеком, способным разглядеть в героине ее истинную, глубинную сущность, да не просто разглядеть, но еще и запечатлеть на полотне, становится Уайет. Его любящий, внимательный, направленный в самую душу взгляд не просто наполняет жизнь героини смыслом – он фактически создает ее из небытия и дарит ей бессмертие.
Начавшись с локального сюжета о знаменитой картине и ее куда менее знаменитой героине, роман Бейкер Клайн стремительно взмывает к заоблачным высотам, оборачиваясь размышлением о творчестве как таковом, об искусстве и его значении, о мире, возникающем и обретающем плоть под взглядом художника.
Ирвин УэлшСексуальная жизнь сиамских близнецов[121]
Ключевое свойство, отличающее важный американский роман от важного английского романа (и, кстати, роднящее его с важным романом русским), – это актуальность. Если для того, чтобы получить, скажем, Британскую Букеровскую премию, писателю предпочтительно в изысканной форме порассуждать о вневременном и сущностном, то в Америке для достижения аналогичного эффекта от него скорее ожидают объяснения, «что же будет с родиной и с нами». Именно это свойство нередко затрудняет понимание важных американских романов за рубежом – ну, или по крайней мере искажает их восприятие (самый, конечно, характерный пример – насквозь социальный и даже отчасти политический роман «Свобода» Джонатана Франзена, у нас читающийся как недурная семейная сага). Впрочем, «Сексуальной жизни сиамских близнецов» Ирвина Уэлша подобные смысловые аберрации, скорее всего, не угрожают: речь в нем идет о вещах актуальных вовсе не только для Америки.
Однажды дождливой ночью тренер по фитнесу и, как принято писать в соответствующих областях интернета, «упоротая фитоняшка» Люси Бреннан (34 года, 170 см, 50 кг) совершает благородный поступок: обезоруживает преступника, пытающегося пристрелить двух бездомных горемык. Случайным свидетелем ее подвига оказывается уродливая толстуха по имени Лина Соренсон (31 год, 157 см, 91 кг), которая снимает произошедшее на телефон – и тем самым возносит Люси к вершинам славы. Читатель ждет уж рифмы «розы», а именно рассказа о том, как человека меняет внезапно обрушившаяся на него популярность (на протяжении первых 50 страниц всё, вроде бы, к тому идет), или на худой конец крепкой криминальной драмы, – но тщетно. Завязка оказывается именно что завязкой, формальным поводом свести вместе двух героинь, между которыми возникают отношения, очень сложные поначалу и очень гармоничные в конце. В своей всегдашней манере – много обсценной лексики, агрессии и электричества – на примере Люси и Лины Уэлш рассказывает о ценностях боди-позитива, об опасностях помешательства на здоровом образе жизни, о вреде ожирения, об условности гендерных ролей, об однополых отношениях и насилии в подростковой среде.
Словом, образцовый, просто-таки эталонный американский роман «про важное» – с четким политкорректным месседжем, который благодаря небанальной композиции не звучит, в общем, ни приторно, ни фальшиво. И хотя первая (драматическая) часть заметно живее второй (романтической), а многие фитнес-подробности вызывают вопросы и сомнения (хэппи-энды и ЗОЖ определенно не входят в сферу персональной компетенции Уэлша), за счет кипучей, злой энергии, которой тут, как всегда, в избытке, роман не разваливается на составные части и, что называется, хорошо «держит форму».