Микаель НиемиСварить медведя[132]
Если отвлечься от романтики первооткрывательства и преодоления, север – место, в общем, непривлекательное и плохо приспособленное для жизни. Холод, темнота, однообразный ландшафт, неплодородная почва (а значит, вечная угроза голода), скудная растительность, беспросветная скука (и ее верные спутники – депрессия, помешательство, пьянство), а где-то по соседству, темной тенью – чуждые, непонятные и потому пугающие коренные народы севера с их полуколдовскими практиками выживания…
Всё вместе это ставит любого художника, в той или иной форме обращающегося к северной теме, перед непростым выбором. Можно отретушировать картинку таким образом, чтобы северное сияние, цветущая тундра и взаимовыручка суровых немногословных людей оказались по центру, а нефотогеничное болото и пьяные поселяне – на заднем плане, в расфокусе. Можно же кадрировать чуть иначе и выступить в почтенном жанре нуарной нордической страшилки со всеми ее непременными атрибутами вроде отмороженных конечностей, назойливого гнуса, тотального алкоголизма и прогоркшей простокваши в качестве праздничного лакомства.
Шведский писатель Микаель Ниеми, уроженец приполярной Пайалы, уникален тем, что одинаково хорошо уклоняется от обоих проторенных путей – или, вернее сказать, следует сразу обоими. В его интерпретации шведско-финский север выглядит вполне реалистично (то есть сумрачно, неуютно и жутковато), но при всем том только что не светится от бесконечной, всепонимающей и всепринимающей авторской любви к этой бедной земле и ее грубоватым обитателям.
В отличие от предыдущей (и единственной на сегодня) переведенной на русский книги Ниеми «Популярная музыка из Виттулы», время действия которой не так далеко отстоит от наших дней, «Сварить медведя» – полноценный исторический роман, действие которого разворачивается в пятидесятые годы XIX века. Главный герой, саамский мальчик-сирота по имени Юсси воспитывается в усадьбе Пайалского проста (так в Швеции называют настоятеля прихода) Лассе Леви Лестадиуса – исторической личности, увлеченного ботаника и неутомимого борца за возврат к «живой вере» и отказ от гибельного для северян пьянства. Вместе с учителем Юсси придется стать участником настоящего детективного расследования (в приполярных краях обосновался серийный убийца, насилующий и убивающий юных девушек), а позже, уже в одиночку, чудом избежать гибели, завоевать любовь и найти свое подлинное призвание.
Самый простой и прямолинейный способ прочесть «Сварить медведя» – это увидеть в нем классический скандинавский триллер-нуар в ретро-антураже. Для этого в романе Ниеми в самом деле есть почти всё необходимое: и несколько кровавых преступлений, и коварный убийца (заблаговременно, как и предписывается правилами жанра, предъявленный читателю), и кропотливый сбор улик, и даже архетипическая пара «умный сыщик – наивный помощник» (прост Лестадиус и Юсси словно бы намеренно пародируют все аналогичные пары – от Шерлока Холмса и доктора Ватсона до Вильгельма Баскервильского и Адсона из «Имени Розы» Умберто Эко).
Однако подобное прочтение будет заведомо неточным и фрагментарным. Более того, если смотреть на «Сварить медведя» как на очередной образец жанровой прозы, в нем немедленно обнаружатся избыточности, недостаточности и вопиющие нарушения повествовательной логики. Так, в отличие от не знающего колебаний и не допускающего ошибок сыщика из классического детектива, прост Лестадиус, по сути дела, блуждает в потемках, поминутно оступаясь, приходя к ложным выводам и подвергая совершенно не нужной опасности собственную жизнь. С неимоверным трудом собранные им доказательства (в том числе такие экзотические для 1851 года, как отпечатки пальцев или случайно запечатлевший убийцу дагерротип) оказываются непонятными, а потому и неубедительными для его темных прихожан. Долгожданное изобличение и наказание преступника происходит совсем не так, как ожидает читатель. И, что, пожалуй, хуже всего, у верного Юсси, которому традиция отводит роль беспристрастного хрониста, в этой кровавой истории обнаруживается собственный интерес, что делает его рассказчиком весьма и весьма ненадежным…
Однако у Ниеми все эти отступления от детективного канона вовсе не выглядят слабостями или недостатками – скорее наоборот, они добавляют его роману тепла, достоверности и обаяния. Детектив – жанр по своей природе искусственный, в то время как «Сварить медведя» – книга максимально естественная, природная, предельно чуждая любым наперед заданным ожиданиям и рыночным стандартам.
По сути дела, подобно многим другим современным авторам в диапазоне от Кейт Аткинсон до нашей Яны Вагнер, Микаель Ниеми использует детективную фабулу как оболочку, которую наполняет содержанием по собственному вкусу. И в этом качестве в дело у него идут и элементы романа воспитания (по ходу повествования Юсси превращается из мальчишки-приемыша во взрослого мужчину, готового взять на себя ответственность за себя и близких), и драма преодоления инаковости, и история духовного поиска и борьбы с самим собой (именно она, а вовсе не охота на маньяка, в первую очередь занимает проста Лестадиуса), и вдохновенная ода чтению как средству одновременно спасения от реальности и ее же преобразования к лучшему… Но главным компонентом, ключевым элементом несущей конструкции в «Сварить медведя», как уже было сказано выше, является любовь автора к северу как географическому пространству и образу жизни – любовь умная, наблюдательная, не лишенная иронии и печали, но при этом безусловная и потому оставляющая надежду даже самым пропащим на первый взгляд героям и согревающая читателя.
Читая Микаеля Ниеми, периодически ловишь себя на узнавании: и этнографические реалии, и нравы, и пейзажи, и быт кажутся удивительно сходными с российскими. Однако подобное отношение к ним со стороны автора в русской литературе сегодня, увы, непредставимо: трезвость оценки у нас редко сочетается с любовью, а понимание – с принятием. В современной шведской литературе многое может вызывать зависть, но вот этой присущей Ниеми (и, к слову сказать, не ему одному) спокойной и уверенной любви к родным местам, без надрывной их идеализации или утомительного разоблачения, российской актуальной словесности, пожалуй, не хватает особо.
Мишель УэльбекСеротонин[133]
Со времен второго и самого известного романа француза Мишеля Уэльбека «Элементарные частицы», повествующего о судьбе двух разительно не схожих братьев, биолога Мишеля и учителя Брюно, всех героев современного французского классика можно с некоторой долей условности разделить на два больших типа. В равной степени одинокие и несчастливые, они различаются в одном важном свойстве. Первые, подобно Мишелю, ведут свой род от «Постороннего» Альбера Камю: у них очень слабая сцепка с реальностью, они печальны, отстраненны и уже почти лишены человеческих желаний и привязанностей. Другие, подобно Брюно, гораздо теснее связаны с миром: они не столько печальны, сколько раздражены и сердиты, они еще нуждаются в сексе, еде, человеческом тепле, справедливости, смысле жизни. Понятное дело, в рамках Уэльбековской картины мира, где наилучший вариант развития событий всегда выглядит как безболезненное умирание, «брюно» куда несчастнее «мишелей», поскольку их неотболевшие сердца (ну, и другие части тела) причиняют своим владельцам постоянные страдания.
Если взять за основу такую матрицу, то главный герой нового романа Уэльбека «Серотонин» 46-летний Флоран-Клод Лабруст, желчный, язвительный, грубоватый, – конечно же, типичный «брюно», по крайней мере на первых порах. Читатель встречает его на залитой солнцем бензоколонке на юге Испании, одновременно пялящимся на хорошенькую юную шатенку и размышляющим, как бы посредством аварии разом избавиться и от осточертевшей сожительницы-японки, и от постылого существования в целом. Этот эффектный план не срабатывает, в последний момент Флоран-Клод выворачивает руль, возвращая свой внедорожник на трассу, однако в некотором смысле решение уже принято: прежней жизни пришел конец.
Флоран-Клод собирает вещи, увольняется из Министерства сельского хозяйства, где служил до этого, покидает худо-бедно обжитую квартиру (вместе со злополучной японкой) и без какого-либо дальнейшего плана селится в отеле, единственное достоинство которого – там еще предоставляются номера для курящих. Оттуда он со временем переместится в Нормандию, где окажется свидетелем и без пяти минут участником трагически обреченной борьбы местных фермеров за выживание. Словно бы заново проигрывая французскую историю, единственный друг героя, потомственный аристократ Эмерик д’Анкур на манер маркиза де Лантенака из романа Виктора Гюго «93 год», возглавившего восстание вандейских шуанов, поведет в бой крестьян, восставших против произвола Евросоюза.
Всё глубже погружаясь в отчаянье, Флоран-Клод будет колесить по пустынной французской глубинке со спорадическими набегами в Париж, вспоминать былых подруг и убеждаться, что прежнюю любовь, доверие и счастье (по большей части им же самим и разрушенные) уже не вернуть. Однажды его спутником в этом бесцельном странствии становится маленькая таблетка овальной формы с насечкой посередине – это капторикс, антидепрессант нового поколения. Щедро снабжая своего потребителя серотонином и тем самым поддерживая его формальную функциональность, капторикс полностью убивает в нем либидо и интерес к происходящему. Из цепляющегося за жизнь жовиального и остроумного «брюно» Флоран-Клод понемногу мутирует в отрешенного «мишеля», и теперь срок его пребывания среди живых определяется исключительно количеством денег на банковском счете – больше его здесь ничто не держит.
Если сюжет «Серотонина» показался вам смутно знакомым (стохастические скитания героя, наложенные на общую картину упадка и разрушения европейской цивилизации), то вы, несомненно, правы: примерно ту же схему Уэльбек уже эксплуатировал и в «Карте и территории», и – чуть более энергично – в недавней «Покорности». Более того, герой «Серотонина» в какой-то момент даже безуспешно пытается реализовать тот самый план, который осуществляет лучше приспособленный к жизни герой «Покорности» – провести Рождество в монастыре. Однако на сей раз соотношение компонентов несколько иное: душераздирающая персональная драма не просто формально вынесена на передний план, но и в самом деле ключевая для Уэльбека. А крах традиционной Европы (за этот сегмент отвечают пассажи, связанные с сельским хозяйством Франции) описан предельно реалистично – без характерных для писателя фантастических допущений, а потому производит впечатление куда большей проникновенности и остроты.