Роман «Военный свет», опубликованный через семь лет после предыдущего, очаровательного и немного легкомысленного «Кошкиного стола», устроен ровно таким же образом. Главный герой, пятнадцатилетний Натаниел, и его сестра Рэчел ведут в послевоенном Лондоне жизнь обычных подростков из среднего класса. Однако их размеренному существованию приходит конец, когда родители сообщают, что уезжают на год в Сингапур, оставляя детей в Англии под присмотром своего давнего знакомого – странного тихого человека, которому Натаниел и Рэчел дают прозвище Мотылек. Опекун из Мотылька выходит своеобразный: для начала он наводняет респектабельный родительский дом на Рувини-Гарденс всякими сомнительными типами, а после снисходительно наблюдает, как один из завсегдатаев этих сборищ, человек по прозвищу Стрелок, втягивает Натаниела в рискованные махинации по незаконному ввозу в Англию борзых собак…
Вся первая часть романа – сплошь обрывочные, словно бы случайно выхваченные из тумана картинки. Вот мать героя накануне отъезда делится с сыном и дочерью скупыми воспоминаниями о собственном детстве. Вот Натаниел драит посуду в роскошном отеле, куда его устроил подработать на каникулах Мотылек. Вот он в кинотеатре, сжимает в объятьях сестру, с которой случился эпилептический припадок. Вот они с Рэчел стоят ночью на холме в компании эксцентричной женщины-этнографа, которая произносит пророческую фразу: «Ваша история – лишь одна из многих и, может статься, не самая важная. Вы – не главное, что есть на белом свете». Вот они со Стрелком пробираются на лодке по илистым протокам Темзы к месту встречи с поставщиками «живого товара». А вот Натаниел занимается любовью со своей первой девушкой, бесшабашной Агнес, в заброшенном доме, по которому, цокая когтями и поскуливая, ошалело носятся контрабандные борзые…
Однако вторая часть всё деловито и грациозно расставляет по своим местам, и то, что выглядело произвольной выборкой моментальных фотоснимков, оказывается тщательно подобранными элементами большого паззла. Через десять с лишним лет после описанных в первой части событий повзрослевший Натаниел, ныне клерк в одном из неприметных департаментов Министерства иностранных дел, отправляется на поиски своего прошлого. Ему предстоит узнать, каким человеком была его мать, почему она оставила детей с чужими людьми, куда подевались Стрелок и Агнес, и что же на самом деле творилось на Рувини-Гарденс в годы его головокружительного и безумного отрочества. А узнав, самостоятельно сочинить (или, если угодно, выбрать) собственную историю, опираясь на те небогатые свидетельства, которые подкидывают ему судьба и засекреченные архивы – и признать, что, как и предсказывала женщина-этнограф, его история – лишь одна из многих, и, увы, не самая главная.
Идея поиска, реконструкции своего прошлого по скудным обломкам, а заодно осознание ненадежности человеческой памяти и принципиальной невозможности что-либо уверенно восстановить – одна из главных тем мировой литературы на протяжении по меньшей мере двадцати последних лет. И в этом смысле Майкл Ондатже следует за своими великими предшественниками: читатель без особого труда различит в «Военном свете» отблески «Аустерлица» В.Г.Зебальда, «Когда мы были сиротами» Кадзуо Исигуро, «Предчувствия конца» Джулиана Барнса и других авторов и текстов, исследующих эту же область. Однако в умении создавать внутри своего романа реальность одновременно зыбкую, причудливо искривленную и вместе с тем безупречно логичную и стройную, у Ондатже нет ни предшественников, ни последователей – он такой один. Никто другой, кроме него, не обладает этим диковинным даром – видеть мир одновременно целостным и дробным, поэтически-размытым и заостренно четким, и транслировать свое видение читателю.
Джулиан БарнсОдна история[142]
Чем старше Джулиан Барнс, тем тоньше, суше, беднее на действие, умнее и безупречнее его проза. В «Одной истории» он забирается на совсем уж льдистые и недосягаемые вершины писательского мастерства, где трудновато дышать, зато вид открывается головокружительный. В некотором смысле «Одна история» продолжает позапрошлый роман Барнса «Предчувствие конца», такой же безупречный по форме и проникнутый тем же тихим отчаянием. Только на сей раз история любви юноши, почти мальчика, и взрослой женщины, в «Предчувствии» вынесенная на поля, оказывается в фокусе авторского – и, соответственно, читательского – внимания, а градус отчаяния (по-прежнему негромкого и подчеркнуто недемонстративного) становится почти непереносимым.
Девятнадцатилетний Пол, уроженец буржуазного лондонского пригорода, приезжает домой на первые университетские каникулы. Отец с матерью к нему добры и терпеливы, но не поощряют использование домашнего телефона (да и кому он стал бы звонить – разве что соученикам, так же мающимся в родительских домах от безделья), а письма идут долго – написал и неделю ждешь ответа. На дворе конец шестидесятых, но секс, наркотики и рок-н-ролл так же далеки от респектабельной «Деревни» (так обитатели именуют свой район), как Луна или, допустим, фестиваль в Вудстоке. Чтобы спастись от изматывающей летней скуки, Пол записывается в местный теннисный клуб. Дальнейшее предрешено судьбой: однажды его пригласят сыграть на турнире смешанных пар, и жребий назначит ему партнершу – сорокавосьмилетнюю Сьюзен Маклауд, платье с зеленой отделкой, высокого роста, двое взрослых дочерей, замужем, домохозяйка.
«У большинства из нас есть наготове только одна история, – пишет Барнс в самом начале романа. – Не поймите превратно – я вовсе не утверждаю, будто в жизни каждого случается лишь одно событие. Событий происходит бесчисленное множество, о них можно сложить сколько угодно историй. Но существенна – одна-единственная; в конечном счете только ее и стоит рассказывать». Именно такой историей, определяющей всю дальнейшую жизнь, становится для Пола его роман со Сьюзен – поначалу легкий и беззаботный, потом фрустрирующий и тягостный, в самом конце – опустошающий и безысходно трагический.
Историю любви зрелой женщины и желторотого юнца можно рассказывать разными способами, и Барнс выбирает из них самый пронзительный и нежный, делая героев фактически сверстниками в том, что касается жизненного опыта. Для каждого из влюбленных другой оказывается вторым сексуальным партнером (Пол незадолго до описываемых событий лишился девственности с университетской подружкой, Сьюзен прожила много лет в холодном, несчастливом браке). Пол в самом деле мало что видел на своем коротком веку, Сьюзен с юности, как в хрустальном гробу, заперта в сонном бессобытийном мире своей семьи и лондонского предместья. Кажется, что разница в возрасте обманчива – они оба вступают в свои отношения одинаково неопытными, неподготовленными, трогательно неловкими. Однако на самом деле прожитые годы важны – хотя и не в том смысле, в котором это представляется поначалу: скрытые раны, полученные Сьюзен в ее браке, открываются и начинают кровоточить, разрушая их любовь с Полом и в конечном счете ее рассудок.
«Одна история» поделена на три части. Первая, самая светлая, рассказывающая о счастливой летней завязке романа Сьюзен и Пола, написана от бесхитростного и безмятежного первого лица. Ее герой – мальчик, ликующий от того, что взрослая красивая женщина обратила на него внимание, чуть страшащийся связанной с этим ответственности, но всё же слишком легкомысленный и самоуверенный, чтобы всерьез из-за этого переживать.
Вторая часть, стартующая с того момента, как Сьюзен съезжает от мужа и начинает жить с Полом в Лондоне, и охватывающая период до самого их разрыва много лет спустя, – самая болезненная, и здесь Барнс переходит в жгучее, эмоционально заостренное второе лицо: «Ты начинаешь понимать, что она, возможно, и свободная душа, какой ты ее воображал, но при этом – изломанная свободная душа». Вместе со сменой ракурса меняется и герой: Пол из второй части – молодой мужчина, преждевременно повзрослевший, баюкающий чужую постыдную тайну, мечущийся между гордыней («ты несешь тяжкий груз и несешь его достойно») и отчаяньем.
Третья часть – собственно, вся жизнь Пола после расставания со Сьюзен, и здесь на смену пламенному шипящему «ты» приходит холодноватое, отстраненное третье лицо: «Он стал человеком осторожно великодушным и бережно импульсивным». Кульминация жизни Пола позади, всё дальнейшее – тихое и не лишенное приятности ожидание финала, время одинокого доживания, затянувшийся на долгие годы эпилог.
Виртуозная, по-настоящему мастерская игра с ракурсом – одно из ключевых свойств романа. Барнс ни на миллиметр не отклоняется от первоначального намерения изложить всю жизнь Пола как «одну историю» – историю его отношений со Сьюзен, поэтому многие очевидно важные для каждого из героев в отдельности вещи остаются за скобками. Муж героини Гордон, изувечивший душу и тело своей жены, ежевечерне накачивающийся пивом и заедающий его страшным количеством зеленого лука, так и остается не более чем заготовкой, карикатурным наброском образцового злодея. Дочери героини – любимые, великодушные, своенравные, щедрые – удивительным образом почти выпадают из повествования, потому что в «одной истории» Пола и Сьюзен у них нет своей роли. То же касается и поздних влюбленностей Пола, и его друзей, и его карьеры. Более того, в романе почти нет времени – «Одна история» продолжается на протяжении нескольких исторических эпох, от шестидесятых годов прошлого века до нулевых годов века нынешнего, однако читатель этого практически не видит: антураж романа удивительно статичен. Всё это не важно для выбранного героем (или автором) угла зрения, поэтому история Пола и Сьюзен предстает перед читателем почти непристойно обнаженной, очищенной от всего внешнего и начисто лишенной любого декорума – как щемяще откровенное фото без фильтров.
Однако при всей своей простоте и скромном объеме (320 страниц), «Одна история» – книга для медленного, долгого и вдумчивого чтения. Скупая на события, но исключительно плотная по мысли, она, как и многие другие вещи Барнса, балансирует на тонкой грани, разделяющей художественную прозу и эссеистику. Размышления автора о юности и гордости, о любви (Барнс редкий писатель, ухитряющийся, рассуждая на эту тему, не проронить ни единого банального слова), об ответственности и ее границах заставят вас откладывать книгу, снова возвращаться к ней, перечитывать единожды прочитанное и обнаруживать в нем смыслы, не замеченные с первого раза. Единственная плохая новость для русского читателя – это качество перевода, не то, чтобы вовсе ужасного, но поверхностного, шероховатого и поспешного.