позапрошлом году именно роман «Как-то лошадь входит в бар…» принес своему создателю Международную Букеровскую премию, едва ли способен радикально переломить ситуацию.
Тем не менее, «Как-то лошадь входит в бар…» из тех книг, читать которые важно и необходимо. В старом споре о том, из чего рождается по-настоящему великое искусство – из боли или из радости, Гроссман находит какие-то совершенно новые грани, и ухитряется придать ему поистине общечеловеческое звучание, далеко выходящее за рамки прикладной культурологии.
На сцене маленького клуба в Нетании кривляется и травит старые анекдоты нелепый пожилой комик в драных джинсах и ковбойских сапогах на высоком каблуке – его зовут Дов Гринштейн, но более известен он под сценическим псевдонимом Довале Джи. Из зала на него со смесью неловкости и недоумения смотрит отставной судья Авишай Лазар, которого Довале специально пригласил на сегодняшнее представление. Когда-то давно, на стыке детства и юности, этих двоих связывала мимолетная дружба, и вот теперь, после сорокалетнего перерыва, они встретились вновь, и только один из них знает зачем.
Понемногу в поток избитых острот Довале начинают вплетаться персональные нотки, стендап плавно переходит в исповедь, воздух потрескивает от статического электричества, а фарс на глазах перерастает в трагедию. Однако должным образом разогретая публика ничего не замечает: посетители клуба продолжают свистеть, хохотать, хлопать, стучать кулаками по столам и всеми способами побуждать комика ко всё большей и большей откровенности. В какой-то момент рассказ Довале взмывает к каким-то уж вовсе немыслимым высотам душевного саморазоблачения, и порядком измучившийся Авишай, наконец, понимает, почему именно он – в прошлом судья, наделенный правом отличать добро от зла, – понадобился своему забытому другу в этот вечер.
В авторском послесловии к «Как-то лошадь входит в бар…» Гроссман пишет, что совершенно равнодушен к жанру стендапа. В это легко поверить: примерно к 20-й странице читателю становится понятно, что на место стендапа можно без труда подставить любой вид искусства – от поэзии до кинематографа. Другое дело, что именно комик – такой уязвимый и беззащитный, максимально открытый для зрительского недовольства или любви, живущий и умирающий ради чужого смеха – служит идеальной метафорой художника как такового. Выворачивая своего героя наизнанку на глазах у почтеннейшей публики, вытаскивая на поверхность все его беды и страдания, Гроссман буквально реализует известное высказывание Эрнеста Хемингуэя: «Вообще-то писать просто. Ты садишься перед пишущей машинкой и начинаешь истекать кровью». Никакого другого способа создать нечто, способное доводить зрителя, слушателя или читателя до катарсиса, если верить Гроссману, не существует: настоящее искусство творится только на разрыв аорты.
Однако к этому пафосному и, в общем, довольно тривиальному выводу Давид Гроссман ведет своего читателя путем, с одной стороны, прозаическим, а с другой – неочевидным: при всей своей неординарности биография Довеле Джи вовсе не таит в себе романтических трагедий. Топливом для его огненного монолога становятся события по большей части обыденные или, во всяком случае, вполне представимые, органично вплетенные в реальность, знакомую его читателям и слушателям. Собственно, именно в этом и состоит уникальность романа «Как-то лошадь входит в бар…»: осязаемо и зримо Гроссман показывает, что высокое искусство, способное по-настоящему преображать человеческую душу, вовсе не обязательно растет из великих драм – в качестве питательной среды для него отлично годится мусор будничной жизни, неврозы и потери, разрушенные надежды, обманутые ожидания и мелочная, почти не заметная чужая жестокость.
Эка КурниаванКрасота – это горе[153]
Проще всего описать 500-страничный эпос Эки Курниавана «Красота – это горе» как индонезийский вариант знаменитого романа Габриэля Гарсии Маркеса «Сто лет одиночества». В этом уподоблении есть определенный резон: как и Маркес, Курниаван работает в формате традиционной многолюдной и разветвленной семейной саги, а реализм (порой весьма жесткий, почти жестокий) мешает с самой причудливой фантазией и колдовством. Как и у Маркеса, выбравшего в качестве места действия своего романа выдуманный город Макондо, повествование у Курниавана локализовано в воображаемой провинции Халимунда где-то на дальней оконечности острова Ява. И у Маркеса, и у Курниавана важную роль играет идея родового проклятия: у первого – проклятия одиночества, у второго – губительной и необоримой красоты, приносящей несчастья как своей обладательнице, так и всем окружающим.
Однако есть и различия – пожалуй, куда более важные, чем черты внешнего сходства. И главное из них состоит в том, что если Маркес по сути своей внеисторичен, то Курниаван, напротив, стремится упаковать в свой роман всю историю Индонезии ХХ века. И неожиданным образом магически-реалистическая оболочка оказывается идеальным – ну, или близким к тому – вместилищем для этой задачи.
Синеглазая, белокожая и черноволосая красавица Деви Аю, голландка на три четверти и на одну (самую несчастную) четверть индонезийка, отказывается покинуть родную Халимунду в тот момент, когда колониальному владычеству приходит конец, а европейских захватчиков сменяют захватчики японские. После года в лагере для интернированных ее вынуждают стать проституткой в борделе для японских офицеров, а после войны, в освобожденной Индонезии, Деви Аю становится шлюхой уже более или менее добровольно – и не просто шлюхой, а самой красивой и уважаемой шлюхой в городе. Ее судьба и судьбы четырех ее дочерей (три красавицы, как и мать, а четвертая – уродливое чудище), трех зятьев (коммунист, бандит и партизан), двух внучек, одного внука и бесчисленных любовников оказываются неотделимы от судьбы всей Индонезии. Колониальный гнет, война, еще одна война – на этот раз за независимость, успехи компартии, масштабное профсоюзное движение, военный переворот, кровавая расправа над коммунистами, многолетняя затхлая политическая реакция – все эти вехи общей истории страны становятся вехами – порой радостными, чаще трагическими – и в семейной истории Деви Аю. При этом события вполне реальные (или, во всяком случае, реалистичные) влекут за собой последствия совершенно фантастические и немыслимые: так, массовый расстрел халимундских коммунистов приводит к катастрофическому нашествию на город призраков, а жертва колониального произвола, прекрасная яванка, разлученная с возлюбленным и отданная в наложницы голландскому плантатору, сбегает от своих мучителей, живой возносясь на небо на манер Ремедиос Прекрасной.
Взявшись рассказывать европейцам о жизни далеких стран и народов, писатель рискует попасться в одну из двух ловушек. Избыточно европеизировав и тем самым «одомашнив» характеры и коллизии в своем повествовании, он облегчает читателю его восприятие, однако зачастую при этом теряется ощущение дистанции, а вместе с ним и волнующей подлинности. Избрав максимально бескомпромиссный путь и горделиво отказываясь что-либо растолковывать чужакам, писатель нередко остается на локальном уровне – в пределах аудитории, которая, в общем, и так в курсе, о чем он говорит. Эка Курниаван ухитряется пройти буквально по лезвию и избежать обеих опасностей: его «Красота – это горе» остается романом одновременно локальным, осязаемо колоритным и экзотичным – и в то же время совершенно общечеловеческим, понятным каждому без пространного комментария. Любовь, разлука, фатум (несмотря на то, что в романе происходит много вещей по-настоящему ужасных, откровенных злодеев среди его героев нет – всё зло творится исключительно волею злого рока) – предлагая читателю индонезийскую интерпретацию этих важнейших культурных констант, Курниаван в очередной раз демонстрирует, что мир огромен и восхитительно разнообразен, а вот различия между людьми куда более иллюзорны, чем мы привыкли считать.
Гаэль ФайМаленькая страна[154]
Небольшой роман французского рэпера Гаэля Фая – это классический текст об утраченном рае детства, трогательный, наивный и примечательный, в общем, только необычной локализацией этого рая.
Герой «Маленькой страны» и очевидное авторское альтер-эго, одиннадцатилетний Габи, живет в Бужумбуре, столице африканского Бурунди, в благополучной на первый взгляд семье французского застройщика и его красавицы-жены, беженки из соседней Руанды. Габи ходит во французскую школу, в компании соседских ребят – таких же, как он, благовоспитанных детей от смешанных браков – невинно озорничает, лакомится крокодилятиной в собственный день рожденья, влюбляется по переписке во французскую девочку, намеренно не замечая тревожных сигналов извне. А меж тем, подточенный материнскими неврозами, рушится брак его родителей, имущественный разрыв между немногочисленными белыми, оставшимися в стране, и чернокожим населением, не поддается осмыслению, в Бурунди неспокойно, но самое страшное – из Руанды, где осталась семья его матери-тутси, уже вовсю звучат призывы к братоубийственной резне. Маленький островок мира под ногами Габи сжимается, кровавый кошмар уже плещется у самого порога и понятно, что рано или поздно он ворвется внутрь…
Обсуждение книг, построенных на персональном и, очевидно, очень травматическом опыте автора, – занятие, требующее от критика колоссальной самоуверенности, граничащей с жестокостью. Пожалуй, в случае Гаэля Фая важно отметить, что, описывая отчаянные попытки героя удержаться в круге детских проблем, любой ценой – в том числе посредством избирательной слепоты к чужим страданиям – не встретиться лицом к лицу с ужасом взрослой жизни, автор вплотную подходит к рубежам настоящей высокой прозы. Что его рассказ о Бурунди кажется одновременно поэтичным, неожиданным и убедительным. Что отказ от поиска хороших и плохих, правых и виноватых в заведомо неразрешимой с этических позиций ситуации делает автору честь. Что если вам нравятся «Рыбаки» Чигози Обиомы или «Бегущий за ветром» Халеда Хоссейни, то «Маленькая страна» – явление того же ряда и определенно той же природы. Однако если вам хочется прочесть по-настоящему выдающийся роман о трагедии в Руанде, то лучше всё же обратиться к безжалостному и великолепному «Воскресному дню у бассейна в Кигали» канадца Жиля Куртманша.