Попросив послать кого-нибудь в духан за своими переметными сумами, я по уходе хозяйки с наслаждением растянулся на этой тахте и начал мечтать.
Разгар моих мечтаний вскоре был прерван неистовым собачьим лаем и самой отборной непечатной руганью на чистом русском языке. Вслед за тем в дверях моей комнаты показалась улыбающаяся физиономия сопровождавшего меня до переправы урядника. Произнеся обычное «здравия желаю» и почтительно потоптавшись на месте, он вынул из папахи мой аметист и вручил его мне.
Нечего и говорить, что я чрезвычайно обрадовался приходу урядника. Кроме того, что мне возвращался мой талисман, у меня возникла надежда, что с его помощью я могу приобрести лошадь и лучше и дешевле.
Я тотчас же заплатил ему обещанные 25 рублей и рассказал о несчастий с «Васькой». Рассказ мой ужасно возмутил урядника. Он сообщил мне, что поблизости живет знахарь-абхазец, который прекрасно лечит чемер и все другие лошадиные болезни и что, по его мнению, милиционеры не позвали его тотчас же с намерением воспользоваться моей беспомощностью и продать мне втридорога какую-нибудь клячу.
Он тотчас же вызвался «слетать» за этим знахарем и просил меня пойти вместе к больной лошади.
До ночи оставалось часов пять и я, хотя абсолютно не верил ни в каких знахарей, чтобы сократить время, согласился испытать предполагаемое лечение.
Когда мы проходили кукурузником, нам встретился мальчишка с моими переметными сумами. Урядник довольно грубо вырвал их у него и взвалил себе на плечи.
— Что ты делаешь? — спросил я его, — Ведь я ночую в усадьбе, так пусть мальчик лучше отнесет переметные сумы в мою комнату; я нарочно посылал за ними.
— Ничего, ваше благородие, они могут понадобиться, — отвечал урядник.
Мне оставалось предоставить ему делать, как он хочет.
Подходя к духану, урядник начал во что-то пристально вглядываться и, наконец, громко выругался.
Оказалось, что в числе сидящих около духана самурзаканцев он узнал того самого знахаря, за которым собирался ехать. Подозвав его, он очень оживленно заговорил с ним по-самурзакански, долго спорил и, наконец, ударил по рукам. Оказалось, что знахарь этот только что приехал к переправе, направляясь по своим делам в Зугдиды, и если бы мы опоздали хотя полчаса, то никоим образом не могли бы воспользоваться его искусством.
Тут же урядник объяснил мне, что он сговорился со знахарем относительно лечения «Васьки» и обещал ему от моего имени 10 руб., причем 3 руб. должны быть уплачены теперь же, а 7 р. в Окуме, куда приедет знахарь завтра, и только в том случае, если лошадь будет совершенно здорова.
Я согласился на все условия; по совету урядника, ударил знахаря по протянутой им мне ладони и тот, широко улыбаясь, побежал в духан.
Мы отправились к больному «Ваське».
Он по-прежнему судорожно дышал, вытягивал шею, тщетно стараясь приподняться, и вообще высказывал все признаки самого безнадежного состояния.
Вскоре вслед за нами пришел из духана знахарь, неся в одной руке склянку с черноватой жидкостью, а в другой пустой стакан. Под мышками у него зажата была небольшая палка. За знахарем стали сходиться с разных сторон милиционеры и образовали вокруг нас порядочную толпу.
К уряднику все относились с большим почтением, и, когда он начал ругаться, все с подобострастными ужимками стали оправдываться.
Между тем знахарь, дав склянку, стакан и палку кому-то из толпы, наклонился к самому уху «Васьки» и стал ему что-то нашептывать; затем, сделав руками несколько каких-то кабалистических движений вокруг его головы, стал как бы массажировать ему хребет и бока по направлению от головы к хвосту.
«Васька» начал хрипеть и затем, повинуясь сильному удару нагайки, с усилением встал на ноги.
Знахарь тотчас же схватил палку, просунул ее между зубами в рот «Васьки», передал оба конца ее стоящим вблизи милиционерам, велел поднять морду лошади кверху, влил в глотку полстакана принесенной им черноватой жидкости и, вынув кинжал, сделал надрез под языком. Изо рта «Васьки» хлынула очень темная, густая кровь.
Знахарь, все что-то нашептывая, полил оставшейся жидкостью крестец лошади, затем быстро вскочил на нее, велел вынуть из рта палку и расступиться, ухватил повода недоуздка, ударил со всего размаха нагайкой и поскакал.
Сначала «Васька» сделал несколько нетвердых, неуверенных скачков, шатаясь в обе стороны, но затем мало-помалу перешел в галоп, а потом вскачь.
Ропот одобрения пробежал в толпе и даже урядник, по-видимому, совершенно бесстрастно относившийся к происходившему, обернулся в мою сторону и проговорил: «Золотой человек».
Около пяти минут скакал знахарь взад и вперед по поляне, окружающей духан, постепенно замедляя аллюр; наконец, подъехал ко мне, остановился и слез с лошади.
«Васька» был весь в мыле, но глядел бодро и стоял на ногах совершенно твердо.
— Теперь седлай и поезжай сейчас же куда тебе надобно, — обратился ко мне знахарь. — Стоять ему давать нельзя. Чем дольше ехать будешь, тем лучше.
— Ну вот, ваше благородие, и слава Богу, поздравляю вас опять с лошадью, — добавил урядник, берясь за мое седло. — Мне, кстати, нужно ехать в Окум, так, если позволите, я провожу вас.
В уме моем промелькнул образ Марты, вспомнилось назначенное свидание и я решил, во что бы то ни стало, остаться ночевать в усадьбе.
— Знаешь, — обратился я к уряднику, — поезжай сейчас же в Окум один на моей лошади, а свою оставь мне; я устал; переночую здесь, завтра выеду, а в Окуме мы встретимся и опять обменяемся лошадьми. Я поблагодарю тебя за это одолжение.
Урядник посмотрел мне пристально в глаза и, почтительно наклонившись к самому уху, тихо прошептал:
— Ваше благородие, дозвольте доложить, Марта к вам не придет, а заместо нее придет к вам чернозубая хозяйка, да, верьте моему слову, не к добру придет. Коли дорожите собою, поезжайте с Богом сейчас же.
Пораженный слышанным, я отвел урядника в сторону и потребовал, чтобы он объяснил яснее.
— Все дорогой расскажу, ваше благородие, только поезжайте, Бога ради, — ответил он мне. — До Окума по ближней дороге не больше 30 верст и мы к ночи успеем еще доехать. Потом будете сами благодарить Бога, — добавил он.
Видя такую настойчивость и соображая крайнюю странность того, что обещанное мне с глазу на глаз Мартой свидание стало известно только что приехавшему постороннему человеку, я решил, что с моей стороны будет благоразумнее сейчас же ехать, и согласился.
Урядник обрадовался, проворно оседлал мне лошадь, взял к себе мои переметные сумы, даже подсадил меня, погрозил нагайкой собравшимся милиционерам, сказав при этом им что-то по самурзакански, затем выругался про себя по-русски, снял папаху, перекрестился и мы тронулись в путь.
Я невольно обернулся в сторону усадьбы, вспомнив о Марте, думая хоть издали взглянуть еще раз на ее смуглое личико, но, увы, не увидел никого, кроме оборванного проводника-мальчишки, который с остервенением чистил свой нос и равнодушно взирал на мой отъезд.
Дорогою урядник рассказал мне, что принимавшая меня чернозубая самурзаканка не хозяйка усадьбы, а только на время нанимает ее; что она не здешняя и приехала сюда несколько месяцев назад неизвестно откуда; что она страшно больна и лечится у какого-то персиянина; что одним из главных условий для излечения, согласно также и местному предрассудку, ей поставлено приобретение любви возможно большего числа молодых людей; что Марта ее побочная сестра, круглая сирота, во всем от нее зависящая, служит только приманкой для останавливающейся молодежи, а что в действительности по ночам их навещает не Марта, а сама хозяйка, и что последствия таких посещений для каждого ночующего в усадьбе очень печальные.
ВОИНА И ТАИНСТВЕННОЕ(По редким документам)
Войцицка в биографии своего отца, бывшего доктора короля Станислава-Августа, на руках которого последний и умер, рассказывает, что отец Иван Войцицка был очень любим королем и пользовался часто его доверием. Рассказ этот относится к 1794 году. Самые трудные минуты переживал в это время король и Войцицка не покидал его никогда; четвертого числа ноября 1794 года он тоже находился на дежурстве в Варшавском замке, рядом с комнатой, где король отдыхал.
Внезапно грянул гром орудий на Праге и одно ядро с треском ударилось об стену около окна той комнаты, где находился король.
Войцицка сильно испугался и вбежал к королю без доклада. Вот его рассказ:
«Я нашел короля сидящим на диване, где он дремал, бледного, дрожащего, с возбужденными, широко раскрытыми глазами; он указал мне рукой на окно; я старался лекарствами привести его в чувство и, когда он несколько успокоился, первыми его словами были: „Видел ли ты ее?“ — Что, ваше величество? — Она стояла в окне и грозила мне, — не отходи от меня ни на минуту! — Я положил ему подушку под голову и, отдохнув немного, король рассказал мне следующее: он дремал на диване, стены замка задрожали, а когда он вскочил на ноги и посмотрел в окно, где еще дрожали стекла, то увидал женщину в длинной белой одежде; она заслоняла собой большую половину окна и повернула к нему бледное и грустное лицо; когда же он пристально взглянул на нее, то невольно трепет охватил его, так как выражение грусти на лице женщины сменилось угрозой. — Не говори о том никому, мой Ян (Иван), — добавил монарх, вытирая холодный пот со лба, не впускай сюда никого и пошли узнать, что творится за Вислой». Я немедля исполнил желание короля и до его кончины никому не говорил о случившемся.
Говорят, что счастье Бернардота было ему предсказано ворожеей; она же предсказала Наполеону I его судьбу и пользовалась доверием жены Наполеона, королевы Жозефины.
Счастье ни на минуту не покидало Бернардота; он, может быть, был единственным человеком в истории, который безостановочно, без тех обычных препятствий, почти всегда сопровождающих великие предприятия и великих деятелей, взошел с низшей на самую высшую ступень человеческого величия.