— Доктор Бауэрстайн, если не ошибаюсь, стрихнин действует очень быстро?
— Да.
— Тем не менее вы не можете объяснить, почему смерть наступила только утром?
— Не могу.
— Спасибо.
Мистеру Мэйсу был предъявлен флакон с ядом, найденный в комнате Джона, и он подтвердил, что продал его мистеру Инглторпу. При допросе он сознался, что знал мистера Инглторпа только в лицо, но никогда не разговаривал с ним. Перекрестному допросу его не подвергли.
Выступивший затем мистер Инглторп утверждал, что не покупал яд и тем более не ссорился со своей женой. Несколько свидетелей подтвердили его показания.
Садовники рассказали, как подписались под завещанием. Затем выступила Доркас.
Верная своим хозяевам, она категорически отрицала, что из-за двери доносился голос Джона. Напротив, она могла поклясться — хозяйка разговаривала со своим мужем Альфредом Инглторпом.
Услышав это, Джон чуть заметно улыбнулся. Он-то знал, что зря старается верная Доркас — защита не будет отрицать его разговор с матерью. Миссис Кэвендиш не стали вызывать для обвинения ее собственного мужа.
Слово взял мистер Филипс.
— Скажите, в июле на имя мистера Лоренса Кавендиша приходила бандероль из фирмы Парксон?
— Не помню, сэр. Может, и приходила, но мистер Лоренс в июле часто уезжал из усадьбы.
— Если бы бандероль пришла в его отсутствие, что бы с ней сделали?
— Ее бы оставили в комнате мистера Лоренса либо отправили вслед за ним.
— А что бы сделали с бандеролью вы?
— Я? Наверное, положила бы на стол в холле. Только это не мое дело, за почтой следит мисс Говард.
Ивлин как раз выступала вслед за Доркас. Ее спросили, помнит ли она о бандероли на имя Лоренса.
— Может, и была какая-то. Много почты приходит. Всего не упомнишь.
— Значит, вы не знаете, послали бандероль мистеру Лоренсу в Уэльс[62] или оставили в его комнате?
— В Уэльс ничего не посылали. Я бы запомнила.
— Предположим, пришла посылка, адресованная мистеру Лоренсу Кэвендишу, и исчезла. Вы бы заметили ее отсутствие?
— Вряд ли. Подумала бы, что кто-то распорядился ею.
— Кажется, мисс Говард, вы нашли этот лист оберточной бумаги? — Он продемонстрировал потрепанный пыльный лист, который мы с Пуаро осматривали в малой гостиной в Стайлз.
— Да, я.
— Как получилось, что вы искали его?
— Меня попросил об этом бельгийский детектив, приглашенный для расследования.
— Где вы его обнаружили?
— На платяном шкафу.
— В комнате подсудимого?
— Да, кажется.
— Вы сами его там обнаружили?
— Да.
— Тогда вы должны все помнить точно.
— Да, в комнате подсудимого.
— Так-то лучше.
Служащий фирмы Парксон подтвердил, что от мистера Лоренса Кавендиша приходил чек и письмо, в котором он просил выслать ему накладную черную бороду, что и было сделано 29 июня. К сожалению, письмо не сохранилось, но есть соответствующая запись в регистрационном журнале.
Поднялась массивная фигура сэра Эрнеста Хевивэзера.
— Откуда было послано письмо?
— Из Стайлз-Корт.
— Тот же адрес, по которому вы послали посылку?
— Да.
— Письмо пришло оттуда?
— Да.
Хевивэзер, как хищная птица, набросился на него:
— Откуда вы знаете?
— Я… я не понимаю.
— Откуда вы знаете, что письмо пришло из Стайлз-Корт? Вы посмотрели на штемпель?
— Нет… но…
— А, вы не посмотрели на штемпель! И тем не менее уверенно заявляете, что оно пришло из Стайлз, тогда как на штемпеле могло стоять что угодно?
— Д-да.
— Другими словами, письмо, даже написанное на маркированной бумаге, могло прийти откуда угодно? Из Уэльса, например?
Свидетель подтвердил такую возможность, и сэр Эрнест закончил допрос.
Затем была вызвана служанка Элизабет Вэлс. По ее словам, уже лежа в кровати, она вспомнила, что закрыла входную дверь на засов, а не на ключ, как просил мистер Инглторп. Спускаясь вниз по лестнице, она услышала шум в западном крыле здания. Мисс Вэлс прошла по коридору и увидела мистера Джона Кэвендиша, стоящего у двери в комнату миссис Инглторп.
Сэру Эрнесту понадобилось всего несколько минут, чтобы совершенно запутать бедную служанку. Казалось, она была готова отречься от своих показаний, лишь бы не отвечать на вопросы этого ужасного человека!
Последней в тот день выступала Энни. Она сказала, что еще накануне воскового пятна на полу в спальне не было, и подтвердила, что видела, как Джон взял кофе и отправился наверх.
По дороге домой Мэри Кэвендиш гневно ругала обвинителя:
— Какой мерзкий человечишко! Прямо сетями опутал беднягу Джона! Как он искажал каждую мелочь, перетолковывая все как ему удобно!
— Ничего, — попытался я успокоить Мэри, — завтра будет иначе. Джона несомненно оправдают.
Миссис Кэвендиш о чем-то задумалась и вдруг тихо сказала:
— Но в таком случае… нет, нет, это не Лоренс… не может быть!
Но я и сам был озадачен и, улучив минутку наедине с Пуаро, спросил его, куда, по его мнению, клонит сэр Эрнест?
— А! — одобрительно сказал Пуаро. — Умный человек сэр Эрнест.
— Вы полагаете, он считает Лоренса виновным?
— Я не думаю, что он так считает. Его это совершенно не заботит. Он пытается сбить присяжных с толку, разделить их во мнениях, чтобы они не знали, какой из братьев виновен. Он намерен показать, что против Лоренса не меньше улик, чем против Джона, — и, думаю, у него это должно получиться.
На следующий день первым давал показания инспектор Джепп.
— На основании полученной информации, — деловито начал Джепп, — мною и инспектором Саммерхэем был произведен обыск в комнате подсудимого. В комоде под кипой нижнего белья мы обнаружили две улики. Во-первых, позолоченное пенсне, похожее на пенсне мистера Инглторпа. Во-вторых, флакон с ядом.
Это был тот самый пузырек с белым порошком, о котором говорил аптекарь: «из синего стекла, с наклейкой „Стрихнин гидрохлорид. Яд“».
Далее мистер Джепп рассказал еще об одной находке, сделанной в комнате миссис Инглторп. Он показал полоску промокательной бумаги, на которой с помощью зеркала легко можно было прочесть: «…все, чем я обладаю, завещается моему любимому мужу Альфреду Ингл…»
— Отпечаток совсем свежий, — заявил Джепп, — поэтому теперь мы точно знаем, что и в последнем завещании наследником объявлялся мистер Инглторп. У меня все.
Мистер Хевивэзер сразу бросился в атаку:
— Когда производился обыск в комнате подсудимого?
— Во вторник, двадцать четвертого июля.
— То есть через неделю после убийства?
— Да.
— Ящик комода, в котором найдены пенсне и флакон, был заперт?
— Нет.
— А вам не кажется странным, что убийца держит компрометирующие улики у себя в комнате, да еще в незапертом ящике?
— Возможно, он их засунул туда в спешке. Наверное, ящик был выдвинут.
— Но ведь прошла целая неделя. Как вы думаете, этого времени достаточно, чтобы уничтожить улики?
— Возможно.
— Что значит «возможно»? Да или нет?
— Да.
— Белье, под которым лежали предметы, было тонким или плотным?
— Скорее плотным.
— Другими словами, это было зимнее белье. Заключенный вряд ли станет открывать этот ящик, так?
— Возможно.
— Будьте любезны отвечать на мои вопросы. Станет ли заключенный в самую жару открывать ящик с зимним бельем? Да или нет?
— Нет.
— В этом случае вам не кажется вероятным, что данные предметы могли быть положены туда кем-то другим без ведома заключенного?
— Нет, не кажется.
— Но это возможно?
— Да.
— Все.
Выступавшие вслед за Джеппом свидетели подтвердили финансовые трудности, которые испытывал Джон, а также то, что у него давний роман с миссис Райкес. Бедная Мэри, с ее-то гордостью выслушивать такое!
Выходит, мисс Говард была права! Просто в своем озлоблении против Инглторпа она посчитала, что миссис Райкес встречается с ним, а не с Джоном.
И вот наконец судья вызвал Лоренса Кэвендиша. Тот тихо, но решительно заявил, что никакого письма в фирму Парксон не посылал и, более того, двадцать девятого июня находился в Уэльсе.
Сэр Эрнест Хевивэзер не собирался упускать инициативу.
— Итак, мистер Кэвендиш, вы отрицаете, что заказывали накладную бороду в фирме Парксон?
— Да.
— Хорошо. Тогда скажите, если что-то случится с вашим братом, кто станет владельцем поместья Стайлз-Корт?
Лоренс покраснел, услышав столь бестактный вопрос. Даже судья пробормотал что-то неодобрительное, однако Хевивэзер продолжал настаивать:
— Потрудитесь, пожалуйста, ответить на мой вопрос.
— Владельцем Стайлз-Корт, видимо, стану я.
— А почему «видимо»? Детей у вашего брата нет, следовательно, вы — единственный наследник.
— Выходит, что так.
Мистер Хевивэзер злобно усмехнулся.
— Замечательно. Кроме усадьбы, к вам в этом случае переходит весьма крупная сумма.
— Помилуйте, сэр Эрнест, — воскликнул судья, — все это не имеет никакого отношения к делу!
Однако Хевивэзер продолжал наседать на Лоренса.
— Во вторник, семнадцатого июля, вместе с одним из своих друзей вы посещали госпиталь Красного Креста в Тэдминстере, не так ли?
— Да.
— Оставшись на несколько секунд один в комнате, вы открывали шкаф, в котором хранились яды. Так?
— Не помню. Возможно.
— А точнее?
— Да, кажется, открывал.
— И одна из бутылочек в особенности привлекла ваше внимание.
— Нет, я сразу закрыл шкаф.
— Осторожно, мистер Кэвендиш, — ваши показания фиксируются. Я имею в виду склянку с гидрохлоридом стрихнина.
Лоренс страшно побледнел.
— Нет, нет, я не трогал стрихнин.
— Тогда почему на этой склянке обнаружены отпечатки ваших пальцев?
Лоренс вздрогнул и, немного помедлив, тихо произнес:
— Да, теперь вспомнил. Действительно, я держал в руках бутылочку со стрихнином.
— Я тоже так думаю! А зачем вы отливали ее содержимое?