— Неправда! Я ничего не отливал!
— Тогда зачем же вы сняли с полки именно эту бутылочку?
— Я получил медицинское образование, и, естественно, меня интересуют различные медикаменты.
— Ах вот как! Вы находите интерес к ядам вполне естественным? Однако, чтобы удовлетворить свое «естественное» любопытство, вы дожидались, пока все выйдут из комнаты!
— Это случайное совпадение. Если бы кто-то и находился в комнате, я все равно открыл бы шкаф.
— И все же, когда вы держали в руках стрихнин, в комнате никого не было!
— Да говорю же вам…
— Мистер Лоренс, — перебил его Хевивэзер, — все утро вы находились в обществе своих друзей. Лишь на пару минут вы остались один в комнате, и как раз в этот момент вы решили удовлетворить свое естественное любопытство. Какое милое совпадение!
Лоренс стоял словно оглушенный.
— Я… я…
— Мистер Кэвендиш, у меня больше нет вопросов!
Показания Лоренса вызвали большое оживление в зале. Присутствующие, в основном дамы, начали живо обсуждать услышанное, и вскоре судья пригрозил, что если шум не прекратится, то суд будет продолжен при закрытых дверях.
Вслед за Лоренсом судья вызвал экспертов-графологов. По их словам, подпись Альфреда Инглторпа в аптечном журнале, несомненно, сделана не Джоном. Но при перекрестном допросе они признали, что заключенный мог сам ловко изменить почерк.
Речь сэра Эрнеста Хевивэзера, открывающая защиту, была краткой, но чрезвычайно выразительной.
— Никогда еще, — патетически заявил сэр Эрнест, — я не сталкивался со столь необоснованным обвинением в убийстве! Факты, якобы свидетельствующие против моего подзащитного, оказались либо случайными совпадениями, либо плодом фантазии некоторых свидетелей. Давайте беспристрастно обсудим все, что нам известно. Стрихнин нашли в ящике комода в комнате мистера Кэвендиша. Ящик был открыт, и нет никаких доказательств, что именно обвиняемый положил туда яд. Просто кому-то понадобилось, чтобы в убийстве обвинили мистера Кэвендиша, и этот человек ловко подбросил яд в его комнату.
Далее, прокурор ничем не подкрепил свое утверждение, что мой подзащитный заказывал бороду в фирме Парксон.
Что касается своего скандала с миссис Инглторп, то подсудимый и не думает его отрицать. Однако значение этого скандала, равно как и финансовые затруднения мистера Кэвендиша, сильно преувеличено.
— Мой многоопытный коллега, — продолжал сэр Эрнест, кивнув в сторону мистера Филипса, — заявляет: если бы подсудимый был невиновен, то он бы уже на предварительном следствии признал, что в ссоре участвовал не мистер Инглторп, а он сам. Но вспомним, как было дело. Возвратившись во вторник вечером домой, мистер Кэвендиш узнает, что днем случился скандал между супругами Инглторп. Поэтому он до последнего момента считал, что в этот день произошли две ссоры — ему и в голову не пришло, что кто-то мог спутать его голос с голосом Инглторпа.
Прокурор утверждает, что в понедельник, шестнадцатого июля, подсудимый под видом мистера Инглторпа купил в аптеке стрихнин. На самом же деле мистер Кэвендиш находился в уединенном местечке, называемом Марстонз-Спинни, куда был вызван анонимным письмом, угрожающим сообщить его жене некоторые сведения, если он не выполнит определенные условия. Заключенный направился в указанное место и, напрасно прождав там полчаса, вернулся домой. К сожалению, он никого не встретил по дороге и не может поэтому подтвердить свои слова. Однако записка у подсудимого сохранилась, и суд сможет с ней ознакомиться.
— Что касается обвинения, — продолжал мистер Хевивэзер, — что подсудимый сжег завещание, то оно просто абсурдно. Мистер Кэвендиш хорошо знает законы (ведь он заседал в свое время в местном суде), потому он понимал, что завещание, составленное за год до описываемых событий, после замужества миссис Инглторп потеряло силу. Я вызову свидетелей, которые расскажут, кто уничтожил завещание, и, возможно, это придаст совершенно иной аспект делу.
Заканчивая свое выступление, сэр Эрнест заявил, что имеющиеся улики свидетельствуют не только против его подзащитного: скажем, роль мистера Лоренса в этом деле выглядит более чем подозрительно.
Слово предоставили Джону.
Он очень складно и убедительно (хотя и не без помощи сэра Эрнеста!) рассказал, как все произошло. Анонимная записка, показанная присяжным, а также готовность, с которой Джон признал свою ссору с матерью и свои финансовые затруднения, произвели большое впечатление на присяжных.
— Теперь я хочу сделать заявление, — сказал Джон. — Я категорически возражаю против обвинений, выдвинутых сэром Эрнестом против моего брата. Убежден, что Лоренс совершенно невиновен.
Сэр Эрнест только улыбнулся, заметив, что протест Джона произвел хорошее впечатление на присяжных.
Потом начался перекрестный допрос.
— Подсудимый, — обратился к Джону мистер Филипс, — я не понимаю, как вы сразу не догадались, что служанка перепутала ваш голос с голосом мистера Инглторпа? Это очень странно!
— Не вижу здесь ничего странного. Мне сказали, что днем произошел скандал между мамой и мистером Инглторпом. Почему же я должен был в этом усомниться?
— Но когда служанка Доркас в своих показаниях процитировала несколько фраз, вы не могли их не вспомнить!
— Как видите — мог.
— В таком случае у вас на удивление короткая память.
— Просто мы оба были рассержены и наговорили друг другу лишнего. Я не обратил внимания на слова, сказанные сгоряча.
Недоверчивое фырканье мистера Филипса было вершиной прокурорского искусства. Он перешел к письму.
— Вы очень кстати предъявили анонимное письмо. Скажите, почерк вам знаком?
— Нет.
— А вам не кажется, что почерк подозрительно напоминает ваш собственный, чуть-чуть, впрочем, измененный?
— Нет, не кажется!
— А я утверждаю, что вы сами написали эту записку.
— Я?! Для чего?
— Чтобы иметь неопровержимое алиби! Вы назначили самому себе свидание в уединенном месте, а для большей убедительности написали эту записку.
— Это неправда.
— Нет, но почему, скажите на милость, я должен верить, что в тот вечер вы находились в каком-то сомнительном месте, а не покупали стрихнин под видом Инглторпа.
— Но я не покупал стрихнин!
— А я утверждаю, что покупали, нацепив бороду и напялив темный костюм!
— Это ложь!
— Тогда я предоставляю присяжным самим сделать выводы — почерк, которым написана эта записка, поразительно напоминает ваш!
С видом человека, исполнившего свой долг, но не понятого, мистер Филипс возвратился на место, и судья объявил, что следующее заседание состоится в понедельник.
Я взглянул на Пуаро. Он выглядел крайне расстроенным.
— Что случилось? — спросил я удивленно.
— Mon ami, дело приняло неожиданный оборот. Все очень плохо.
Но меня эти слова обрадовали, значит, есть еще надежда, что Джона оправдают.
В Стайлз мой друг отказался от чая.
— Спасибо, мадам, пойду к себе.
Я проводил Пуаро до дома, и он предложил зайти. Настроение моего друга нисколько не улучшилось.
Тяжело вздохнув, он взял с письменного стола колоду карт и, к моему великому удивлению, начал строить карточный домик.
Заметив мое недоумение, Пуаро сказал:
— Не беспокойтесь, друг мой, я еще не впадаю в детство! Просто нет лучшего способа успокоиться. Четкость движений влечет за собой четкость мысли, а она мне сейчас нужна, как никогда.
— В чем же проблема? — спросил я.
Сильно стукнув по столу, Пуаро разрушил тщательно воздвигнутое сооружение.
— Я могу построить карточные домики в семь этажей высотой, но я не могу, — щелчок по картам, — найти, — еще щелчок, — последнее звено, о котором говорил вам.
Я не знал, что сказать, и промолчал.
Пуаро начал строить новый домик, приговаривая:
— Одна карта, и еще — сверху — главное, рассчитать как следует!
Я наблюдал, как растет этаж за этажом. Точность необыкновенная, ни одного неверного движения.
Я не мог сдержать восхищения.
— Какая четкость! Кажется, я лишь однажды видел, как у вас дрожат руки.
— Наверное, в тот момент я очень волновался.
— Волновался — не то слово. Помните, как вы разозлились, когда увидели, что у лилового портфеля взломан замок? Подойдя к камину, вы стали выравнивать безделушки, и я заметил, как сильно дрожат ваши руки. Однако…
Внезапно мой друг издал странный стон и, закрыв лицо руками, откинулся в кресле, снова разрушив карточный домик.
— Что случилось, Пуаро? Вам плохо?
— Гастингс! Гастингс! Кажется, я все понял!
Я облегченно вздохнул.
— Что, очередная «идейка»?
— Друг мой, на этот раз не идейка, а грандиозная идея! Потрясающая! Спасибо, Гастингс.
— За что?
— Этой идеей я обязан вам.
Внезапно обняв, он жарко поцеловал меня в обе щеки и, прежде чем я оправился от изумления, выскочил из комнаты.
В этот момент вошла Мэри Кэвендиш.
— Что случилось с вашим другом? Он подбежал ко мне с криком: «Где гараж?» — но прежде чем я успела ответить, он выскочил на улицу.
Мы подошли к окну. Пуаро без шляпы, со съехавшим набок галстуком, бежал по улице.
— Его остановит первый же полицейский.
Мы с Мэри озадаченно переглянулись.
— Не понимаю, что случилось!
Я пожал плечами.
— Не знаю! Он строил карточный домик, вдруг подскочил как ужаленный и выбежал из комнаты.
— Надеюсь, к обеду он вернется.
Однако ни к обеду, ни к ужину Пуаро не появился.
Глава 12Последнее звено
Внезапный отъезд Пуаро всех заинтриговал.
Все утро следующего дня я тщетно прождал своего друга и начал было уже беспокоиться, когда, около трех часов, с улицы послышался звук подъезжающего автомобиля.
Я подошел к окну и увидел, что в машине сидели Пуаро и Джепп с Саммерхэем. Мой друг излучал блаженное самодовольство. Завидев миссис Кэвендиш, он выскочил из автомобиля и обратился к ней с изысканным поклоном: