— И почему же тогда? — спросил Левин.
— При мысли об отпуске, который грозил превратиться в дым, я была довольно краткой. Спросила, сколько народа пострадало, что приключилось. Когда звонят ночью, почти всегда речь идет об автомобильных авариях, — объяснила она.
— И как он отреагировал?
— Явно удивился. Похоже, понял, что не туда попал. Спросил, с кем он разговаривает, и тогда я поинтересовалась, с кем я говорю, и примерно в тот момент до меня дошло, что это не с работы и кто-то ошибся номером среди ночи.
— Он сказал еще что-нибудь? — спросил Левин.
— Да. Сначала поинтересовался, попал ли он к Эрикссон. Я посчитала это довольно странной манерой выразить суть дела, поэтому все хорошо запомнила. Помнится, подумала о телефонной компании и что в любом случае кто-то звонит с целью подшутить надо мной. Но тогда я уже достаточно скисла и сказала ему, что он, скорее всего, ошибся номером. А он попросил тысячу извинений, и все такое, и, судя по его голосу, говорил абсолютно искренне, а у меня самой стало легче на душе при мысли, что отпуск не отменяется. Я сказала, ничего страшного, и он пообещал впредь больше не ошибаться.
— И это все, — констатировал Левин.
— Нет, — ответила докторша и покачала головой. — Он сказал еще кое-что, и, поскольку сделал это в милой манере, я все запомнила.
— Постарайся повторить все в точности, если сможешь, — попросил Левин и проверил свой маленький диктофон.
— Хорошо, — ответила она. — Он сказал примерно следующее: наверное, это не та ситуация, когда просят о свидании вслепую. Или что-то вроде этих слов, но, прежде чем я успела ответить, он положил трубку. Даже немного жаль, поскольку его голос звучал так приятно, — резюмировала она и улыбнулась Левину.
— Радостный, трезвый, приятный, — перечислил Левин.
— Конечно. Такие ночные звонки могут иметь непредсказуемые последствия, — сказала свидетельница и улыбнулась еще шире. — Мне помнится, я даже не смогла сразу заснуть. Лежала и фантазировала, что он, наверное, такой приятный, милый и красивый, как и его голос.
— Ты надеялась, что он позвонит снова? — спросил Левин и тоже улыбнулся.
— Нет, — сказала его свидетельница. — Мои дела, пожалуй, не столь плохи. Пока еще.
— И он больше не дал знать о себе? — поинтересовался Левин.
— Его голоса не оказалось на записи автоответчика, которую я прослушала после отпуска, — добавила она и пожала плечами. — Там были обычные скучные разговоры. Да и зачем бы ему понадобилось звонить мне снова?
«У него, пожалуй, появилась другая пища для размышлений, — подумал Левин. — Иначе он наверняка сделал бы это, если он тот, о ком я думаю», — прикинул он.
— Если ты вспомнишь что-нибудь, надеюсь, дашь знать о себе, — сказал Левин и передал ей свою визитную карточку.
— Естественно, — ответила она и изучила ее, прежде чем сунула в нагрудный карман белого халата. — А если ты захочешь, чтобы я показала тебе наш красивый Векшё, просто позвони мне. Номер ведь у тебя есть.
Вернувшись в здание полиции, он сразу же позвонил старому другу и бывшему коллеге, который сегодня в звании комиссара трудился в СЭПО и, кроме того, был должен ему услугу. И сначала они поболтали понемногу обо всем, а когда закончили с обязательным ритуалом, Левин поведал о своем деле.
Не имеющем никакого отношения к государственной безопасности, но касающемся серьезного преступления. Требовалось отследить один разговор, и в виде исключения все обстояло так хорошо, что он знал точное время и номер, куда звонили. И хотел знать телефон второго абонента, за кем он числится, и, самое главное, кто звонил.
— И причина, почему я мучаю тебя с этим, проста до невозможности. Я же знаю, ты и твои коллеги вне конкуренции на сей счет.
— Конечно, — согласился его старый друг. — И я, наверное, не ошибусь, если предположу, что речь идет об убийстве нашей будущей коллеги? Если вспомнить, чем ты сам занимаешься, тебя, разумеется, интересует номер Векшё.
— Прямо в точку, — рассмеялся Левин. — Как по-твоему, сколько времени вам понадобится?
При условии, что данные Левина были верны и разговор состоялся в четверть третьего утра в пятницу четвертого июля, ответ по поводу указанного номера он мог получить быстро.
— Я свяжусь с тобой самое позднее завтра утром, — пообещал приятель. — Остаётся лишь держать кулаки. К сожалению, а ты это не хуже меня знаешь, определенная публика зачастую использует мобильники с предоплатной картой, а с ними почти никогда невозможно отследить, кто звонил.
— Мне почему-то кажется, это не такой телефон, — сказал Левин.
«Только не сейчас», — подумал он.
66
В большом здании полиции на Кунгсхольмене в Стокгольме, в четырехстах километрах на север от Векшё, сидел шеф Государственной криминальной полиции и чувствовал, как у него повышается давление. Причем по причине, которая по своей сути была менее важной, чем все другие, заключенные в делах, стопкой сложенных на его письменном столе.
«Цирк Бекстрёма прибыл на гастроли в Векшё», — подумал он.
Сначала он встретился с приятной молодой женщиной из экономического отдела, на чью долю выпало в выходные разбираться с красными вопросительными знаками, расставленными Юханссоном в изначально аккуратных бумагах, которые она сама же ранее положила ему на стол. Не все они, однако, были просмотрены начальником. Еще оставались несколько странных счетов, начиная с ухода за имуществом и материалов для конференции и кончая обычными посещениями ресторанов с анонимным осведомителями. Все их заверил комиссар Бекстрём, и в итоге речь шла почти о двадцати тысячах крон. Кроме того, тот же Бекстрём получил наличными порядка двенадцати тысяч и пока не отчитался за них. Плюс еще имелись обычные счета на оплату проезда по тем же статьям, где расходы за минусом зарплаты и социальных отчислений на данный момент достигли трехсот тысяч крон.
— О чем, собственно, тогда идет речь? Строго между нами, конечно, — сказал Юханссон и ободряюще кивнул ей.
— О том, что кое-кто попался, и, если уж это между нами, я думаю, не в первый раз. Вдобавок мне почему-то запомнилось имя того, кто заверял все бумаги.
— Ты видела вещи и похуже, — сказал Юханссон, он уже немного воспрянул духом и давно не чувствовал себя столь бодрым.
— Гораздо хуже, — подтвердила его собеседница с нажимом. — Я видела массу странных счетов за эти годы.
— И какой самый странный? — спросил Юханссон с любопытством.
— За последний финансовый год — на две тонны сена. Дело было зимой, но оно само по себе оказалось очень дорогим. Несколько тысяч, если я правильно помню.
— Мне кажется, я догадываюсь, кто заверил его, — проворчал Юханссон.
— Спецподразделению сено понадобилось для каких-то тренировок, — сказала экономист. — Они ведь постоянно прыгают с высоты и хотят приземляться немного мягче. Хотя здесь все ясно. Счёт комиссара Бекстрёма на услуги прачечной из Векшё тоже неплох. Я даже затребовала список, ставший основанием для него. И пусть у меня муж и трое детей, которые зачастую исхитряются перепачкаться как свиньи, между нами говоря, они просто любители по сравнению с Бекстрёмом.
— Рассказывай, — приказал Юханссон.
В тот день, когда комиссар Бекстрём прибыл в Векшё, один из его сотрудников передал для стирки одежду в прачечную отеля. Ее в чистом виде вернули через несколько дней, а приложенный платежный документ заверил Бекстрём, написав на нем от руки «уход за имуществом, обусловленный служебной необходимостью». Согласно затребованной экономическим отделом копии спецификации (почему-то она не пришла со счетом) конкретно речь шла о стирке и чистке «27 пар мужских трусов, 2 пар мужских кальсон, 31 мужской майки, 14 пар носков, 9 галстуков, 4 свитеров с длинными рукавами, 12 рубашек, 3 пар длинных брюк, 2 пар коротких штанов, 1 пиджака, а также одного костюма-тройки».
— С жилеткой, — сказал Юханссон и улыбнулся радостно, как маленький ребенок. — Там так и написано? С жилеткой?
— С жилеткой, — подтвердила его собеседница, сейчас выглядевшая столь же восторженной, как и ее шеф. — Вдобавок я, по-моему, фактически видела ее. Она вроде коричневая с полосками. А Бекстрём не тот человек, чтобы менять одежду каждый день.
— Феноменально, — проворчал Юханссон явно без всякой задней мысли. — Сейчас мы поступим так…
Когда Юханссон встретился с интендантом, который являлся непосредственным начальником Бекстрёма, он уже пребывал в отличном настроении. Поскольку его подчиненный понятия не имел о причине такого преображения шефа, и поскольку он видел Юханссона в своих кошмарах три ночи подряд, а все свободное от сна время чуть ли не дрожал от страха в ожидании их нового рандеву, он воспринял это как предсмертное переживание и посчитал, что его конец близок.
— Посмотрим, сказала слепая Сара, — проворчал Юханссон и принялся перелистывать еще одну стопку бумаг с дружелюбной миной на лице. — Не хочешь чашечку кофе, кстати? — добавил он неожиданно и вопросительно кивнул своему гостю.
— Нет, но спасибо за предложение, — поспешил отказаться интендант.
«Да, шеф ведь самый настоящий садист, — подумал он. — Может, речь идет о некоем низкобюджетном варианте последней трапезы? Чашка кофе с пирожным?»
Юханссона интересовали три вещи. Почему интендант направил именно этих шестерых сотрудников? Почему он назначил старшим Бекстрёма? И кто провел по крайней мере одну ночь за просмотром порноканалов отеля? То есть нарушил самый простой пункт из длинного перечня того, что запрещалось делать, находясь при исполнении служебных обязанностей, когда в качестве работодателя выступает Государственное полицейское управление.
По словам интенданта, все здесь было не так просто. Во-первых, сам он никого и ничего не посылал в Векшё. Поскольку, как уже сказано, при всем уважении к шефу, находился в отпуске, и решение принималось предшественником Юханссона Нюландером. Почему тот решил назначить старшим именно Бекстрёма, ему также было трудно судить, а что касается просмотра порнофильмов, этот вопрос еще находился в стадии разбирательства.